Страница 3 из 9
Внутри поднимается злость, которая вдруг сменяется сомнением, когда я вспоминаю нежность, с которой Роланд ласкал Амару, как она бесстыдно ластилась к нему, будто мартовская кошка, как он властно притянул её к себе и целовал…
Задумчиво хмурю брови. Меня он почти никогда не целовал. Только руку при встрече.
Я думала, ему не нравятся поцелуи. Выходит, нравятся. Только не со мной.
Жмурю глаза и морщусь.
Бездна! Опять перед глазами та картинка!
Почему она, а не я? Чем она лучше? Что я сделала не так?
— А ты ему не говори пока что! — матушка накрывает мои ледяные руки своей горячей мягкой ладонью, ободряюще сжимает мои пальчики.
— Что, до самой весны? — спрашиваю с издёвкой. — Пока у тебя не закончатся мероприятия?
— Софи! — обиженно ахает матушка.
— Прости, — вздыхаю и опускаю глаза.
Качаю головой. Меня накрывает чувством вины. Матушка стольким ради меня пожертвовала. Ночей не спала, когда я в детстве болела. Так и не родила мальчика, о котором мечтал отец, потому что после меня больше не могла иметь детей.
— Прости, мамочка, — повторяю снова, — сама не знаю, что на меня нашло. Это всё нервы. Вышло грубо, я не хотела, мне жаль.
— Послушай, — продолжает мама заговорщицки. — Нам нужно выиграть время. Нужно заставить Роланда передумать тебя отсылать. Я помогу. Разузнаю всё о его рыжей-бесстыжей, нет ли у неё дальних родственников, к примеру, которым она могла бы срочно понадобиться. С моими нынешними связями мы что-нибудь, да придумаем! Но и ты уж там постарайся. Платьице новое надень, губки накрась, улыбайся, и Драконий Бог тебя упаси закатывать истерику! Будем действовать сообща, и вместе мы справимся. Ты меня поняла? Софи?
Платье и губки? Она серьёзно? Можно подумать, дело в одном этом!
С другой стороны, что ещё мне остаётся?
Устроив скандал, я лишь упрочу Роланда в его желании от меня избавиться.
А я не хочу. Это мой мужчина. Мой! И я хочу быть с ним рядом! Здесь, а не в какой-то там глуши!
— Да, матушка.
— Вот, и умница! А сейчас поезжай домой, тебе давно пора.
На этот раз я не спрыгиваю с подножки экипажа. Осторожно спускаюсь. Затравленно оглядываюсь по сторонам, высматривая подозрительные чужие кареты. Не вижу их.
Что ж. Надеюсь, гостья Роланда благополучно уехала.
С трудом передвигая ноги, поднимаюсь на крыльцо. Войти не спешу.
Интересно, он сам шнуровал ей платье? Или поручил моей горничной?
Проклятье, как же это больно!
Подношу сомкнутые ладони к лицу, прячу в них нос и рот. Выдыхаю. Мотаю головой, заставляя себя успокоиться.
Впервые я не хочу возвращаться домой. Просто не хочу.
Время идёт. Я продолжаю стоять на крыльце.
Я не знаю, как сейчас смотреть в глаза Роланду. Делать вид, что ничего не случилось, хотя сердце в огне. Я просто не справлюсь. Не смогу быть «мудрой».
Я…
Додумать не успеваю. Вздрагиваю и отшатываюсь назад, потому что входная дверь вдруг резко распахивается.
Роланд. Стоит, небрежно прислонившись к дверному косяку. Руки убраны в карманы брюк. Белоснежная рубашка расстёгнута на груди, в её вырезе проступает мускулистая грудь, покрытая тёмной порослью волос.
Тёмно-каштановые чуть вьющиеся волосы лежат на плечах.
Взгляд карих глаз мрачный и исподлобья.
— Кордон сказал, ты уже возвращалась, Софи, — проговаривает низким требовательным голосом. — Почему снова ушла и куда? И какой бездны сейчас мнёшься на крыльце, м?
Смотрю на него испуганно и отчаянно соображаю, быть ли мне самой собой или «мудрой»?
2. Заберу
Софи.
Мудрой…
Сцепливаю руки перед собой, опускаю глаза.
— Я… кое-что забыла у матушки, пришлось вернуться.
— Вот как, — хмыкает Роланд. — Зайди в дом.
Послушно протискиваюсь в дверном проёме мимо него. После уличной вечерней прохлады меня обволакивает жгуче-пряный аромат мускатного ореха, сплетённый с запахом мужской тёплой кожи.
Не поднимая глаз, делаю пару шагов вперёд, вглубь прихожей.
— И что же? — раздаётся мне в спину.
Замираю. Медленно оборачиваюсь.
— Прости? — непонимающе моргаю, вынужденная снова смотреть в глаза Роланду.
— Что ты забыла? — кивает в мою сторону, окидывая подозрительным взглядом мои пустые руки. — Зачем возвращалась?
— Так это… не вещь! — мямлю я, теребя шёлковую голубую юбку и мысленно ругая себя за то, что не продумала всё тщательнее. — Забыла спросить кое-что…
— Ясно, — цедит раздражённо.
Кожей чувствую его скрытое недовольство. Злюсь на собственное бессилие, но и поделать ничего не могу. Мне неловко. В его присутствии я теряюсь.
Боже, почему я чувствую себя такой никчёмной?
Я не такая, как Амара, и никогда ею не стану.
— У тебя четверть часа на то, чтобы подготовиться к ужину. Есть разговор.
Роланд разворачивается и идёт мимо меня прочь по коридору. Я же выдыхаю с облегчением и спешу наверх по лестнице.
Захлопываю за спиной дверь своей комнаты. Приближаюсь к туалетному столику. Смотрю на своё отражение в зеркале.
Матушка всегда хвалила мои длинные густые волосы, сравнивала их с золотистым шёлком. Я же вижу в отражении лишь цвет мокрого морского песка.
Потухший взгляд светло-коричневых глаз, которые матушка называет медовыми, тоже не добавляет оттенка.
Куда мне до яркой Амары с её рыжими волосами и глазами цвета изумрудов?
Вздыхаю.
— Розовое! — прошу тихим голосом.
Исполнительная Тиара, моя личная горничная, тут же всё понимает. Кроткий кивок, и вот уже мой тусклый облик раскрашен красками яркой фуксии.
— Щипцы, — прошу её и распускаю волосы из пучка на затылке. — Завей пряди у лица, только быстрее, пожалуйста, лорд Эварр ждёт. И помада, моя любимая вишнёвая, да!
Смотрю на себя в зеркало. Я довольна увиденным. Даже странно, что эта яркая девушка в отражении — я.
Держась рукой за гладкие деревянные перила, спускаюсь вниз.
Вкусно пахнет вечерними булочками и запечённым мясом.
В обеденном зале у стены ровным рядом выстроилась прислуга.
Роланд уже за столом. Ест, не дождавшись меня. Впрочем, неудивительно.
Бросает на меня быстрый ничего не значащий взгляд и снова смотрит в тарелку.
Дворецкий отодвигает для меня стул.
Благодарно киваю, когда мне кладут горсть салата из свежих овощей.
От вина отказываюсь, что не укрывается от цепкого взгляда Роланда.
— Оставьте нас все, — бросает Конраду.
Дворецкий делает быстрый знак прислуге. Пара секунд, и двойные двери беззвучно смыкаются с той стороны. Мы с Роландом остаёмся вдвоём.
У меня нет аппетита. Перебила его миской сахарного печенья, которую подчистую смела у матушки.
Осторожно делаю глоток травяного чая из фарфоровой чашки. От волнения почти не чувствую вкус.
Слышно, как Роланд разрезает ножом стейк. Отправляет в рот кусочек. Тщательно пережёвывает, работая мощными челюстями.
Небрежным жестом промокает губы льняной голубой клетчатой салфеткой, отбрасывает её.
Откидывается на спинку кресла. Пристально на меня смотрит.
— Софи, — произносит он, вперивая в меня взгляд. — Мы почти два месяца вместе. Понимаешь, о чём я?
Моя рука с вилкой застывает над тарелкой с салатом.
— Ммм? — хлопаю ресницами, глядя на него.
— Я не слишком разбираюсь в этих ваших бабских делах.
Он делает глоток из железного кубка. Задумчиво наблюдаю за движением его мощного кадыка. Кажется, ему не слишком приятен этот разговор, и он всеми силами оттягивает неудобный вопрос, но его всё-таки приходится задать.
— Когда у тебя в последний раз были женские дни?
Накалываю на вилку хрустящий кружочек огурца.
Он не слишком в этом разбирается.
Но всё-таки спрашивает. Почему? Сам посчитал, или кто-то помог?
Как только Софи забеременеет, я отошлю её в фамильный замок.
Нам нужно выиграть время — вспоминаю слова матушки.