Страница 4 из 14
Пройдя еще немного, я вдруг наткнулась на каменную лестницу, возле нижней ступеньки которой преспокойно лежал мой беглец. Обрадовавшись, я подняла его, опустила в карман, присоединив к остальным, а затем подняла глаза и увидела, что стою перед небольшим особнячком, выкрашенным в нежно-зеленый цвет. Мраморная доска сообщала, что в данном здании находился музей истории театра.
Я толкнула дверь и очутилась в пустом вестибюле. В нем было прохладно и пахло лаком, краской, а также сырой известью. Не прошло и двух минут, как в вестибюле показалась невысокая полная женщина, которая тут же воскликнула, увидев меня:
– А мы еще не открылись. У нас только вчера закончился ремонт.
Женщина подошла ко мне.
– Простите, а я вас раньше нигде не могла видеть? – вдруг растерянно произнесла она.
Я пожала плечами:
– Вполне возможно.
– Ваше лицо мне кажется знакомым.
Пришлось признаться в том, что я несколько раз принимала участие в телевизионных программах.
– Точно! – обрадовалась женщина. – Вы Алла Родионова, искусствовед. Я читала вашу последнюю книгу. О Серебряном веке. Написано просто и в то же время захватывающе интересно! Ну, раз так, давайте я проведу для вас небольшую экскурсию. Кстати, меня зовут Ирина Ильинична, и я директор этого музея.
Я не стала отказываться от сделанного мне предложения.
– У нас на побережье несколько театров, – рассказывала, водя меня по залам музея, Ирина Ильинична. – А сколько столичных трупп перебывало в наших краях! Даже Шаляпин пел. У нас богатая театральная история, поэтому нам есть чем похвастаться.
Похвастаться действительно было чем. Особую гордость музея составляли театральные костюмы, которым был отведен один из самых больших залов. За этим залом располагалась небольшая комнатка, где была представлена экспозиция, посвященная летнему театру. Летний театр действовал в городе много лет, пока не был закрыт в конце двадцатых годов прошлого века.
– В летнем театре преимущественно играли любительские труппы, – пояснила Ирина Ильинична. – У нас и некоторые их костюмы сохранились. Если хотите, можете подробнее ознакомиться с ними. Я видела, они вас заинтересовали.
Оставляя меня в зале, Ирина Ильинична сказала, что, после того как я закончу, то смогу найти ее внизу.
Закончив изучать костюмы, я вышла в коридор и, немного постояв, неожиданно отворила соседнюю дверь. Не могу объяснить, что меня к этому подтолкнуло, но я зашла внутрь и принялась рассматривать стенды с фотографиями, которые там висели. Одна из них привлекла мое внимание. На ней был снят молодой человек с очень красивой наружностью. Он был одет в черный фрак, белую манишку и высокий цилиндр на голове. Особое впечатление на меня произвели его глаза, большие, с необыкновенно длинными темными ресницами. Таким ресницам могла бы позавидовать любая девушка.
Шло время, а я все стояла и никак не могла оторваться от этого лица – настолько его красота была притягательна.
Наконец я опустила взгляд. Подписи под фотографией не было.
Я оглянулась. Возле одной из стен стоял деревянный стеллаж, на полках которого лежали альбомы в старинных кожаных и бархатных переплетах. Я взяла несколько из них, присела за овальный столик, покрытый темно-бордовой скатертью, и принялась перелистывать страницы. Вскоре мне стало понятно, что эти альбомы являются своеобразной летописью любительских трупп, существовавших когда-то в городе. В одном из альбомов я обратила внимание на фотографию молодой женщины, с задумчивым видом опиравшейся на высокую тумбу. Ее внешность показалась мне знакомой. У меня было такое ощущение, как будто я ее только что видела. Задумавшись над столь странным обстоятельством, я в течение некоторого времени разглядывала фотографию, пока меня не осенило.
Ну конечно же! Эти глаза! Я поднялась и, держа альбом в руках, подошла к стенду. Сходство между девушкой и молодым человеком было поразительным. «Брат и сестра», – подумала я.
Я вернулась к столику и прочла подпись под фотографией в альбоме: «Евгения Борецкая в роли Офелии. Постановка Л. Трубина». Указательным пальцем левой руки актриса слегка касалась своих губ. Я обратила внимание на квадратный перстень, надетый на ее средний палец. «Инталия?» – мелькнуло в моей голове.
Продолжив листать альбом, я обнаружила еще один снимок этой девушки. На этот раз она была в образе Медеи. «Какой интересный выбор персонажей», – задумчиво покачала головой я, разглядывая лицо Борецкой. На это раз ее сняли в профиль. Безупречно красивый нос и такой же красивый подбородок. Нос и подбородок. Нос и подбородок женщины, которую я видела позавчера на вокзале!
Прихватив с собой альбом, я отправилась вниз, в кабинет директора.
– Расскажите мне о Евгении Борецкой! – прямо с порога заявила я.
Ирина Ильинична удивленно взглянула на меня, однако тут же усадила на один из стульев, стоявших вокруг длинного прямоугольного стола, и присела рядом.
– Прекрасно вас понимаю, – сказала она. – Невозможно не обратить внимания на такую красавицу. Эта девушка была довольно известной личностью в наших краях. – Ирина Ильинична придвинула альбом к себе. – Она была дочерью губернатора нашего края. Большую часть времени Евгения проводила в Санкт-Петербурге, где жила у бабушки. Доподлинно известно, что она посещала лекции в университете. Кажется, интересовалась теософией. В летние месяцы приезжала к отцу и играла в любительских труппах.
Директор музея замолчала.
– И это все? – недоверчиво спросила я.
– У нее был брат-близнец, Ян, – сказала Ирина Ильинична, – но он умер в подростковом возрасте. Несчастный случай – выстрелил в себя из револьвера отца. Все произошло на глазах у сестры. Дома, к сожалению, в это время никого из взрослых не было. Для матери Евгении это стало настоящим ударом, и она вскоре умерла. Что касается отца, то он в двадцатом году на одном из кораблей эвакуировался вместе с войсками Врангеля. Как сложилась судьба Евгении нам, увы, неизвестно. Скорее всего, она тоже покинула Россию.
Что ж, это были все сведения, какими со мной могли поделиться. Я поблагодарила Ирину Ильиничну за рассказ и собралась уйти, как вдруг она произнесла, склонившись над альбомом:
– А вот еще одна фотография Евгении. Здесь она после спектакля. Кажется, со своей поклонницей.
Я подошла и увидела снимок, на котором Евгения Борецкая, одетая в древнегреческую тунику, с диадемой на голове была снята вместе с белокурой девушкой. Той самой, что была на групповом снимке, висевшем в моем номере.
Озадаченная этим обстоятельством, я вернулась в гостиницу. Первой, кого я увидела в холле, была хозяйка, стоявшая возле стойки администратора и что-то писавшая в толстой тетради.
– Эмма, – сказала я, подойдя к ней, – как давно в моем номере висит черно-белая фотография?
– Вам она тоже понравилась, как и мне? – улыбнулась владелица гостиницы.– Я совершенно случайно купила ее пару месяцев назад, когда искала инсталляцию взамен той, что при уборке разбила горничная. У нас в городе есть магазинчик, в котором мы, владельцы гостиниц, предпочитаем покупать разные безделушки для украшения номеров. Однажды я столкнулась там с мужчиной, принесшим эту фотографию. Он меня и уговорил ее купить. Все-таки старина. Да вы же его знаете. Он приходил к вам вчера вечером. Почему вы так на меня смотрите? Это ведь именно он попросил меня никому не сдавать этот номер, а оставить его для вас.
Я поднялась к себе и остановилась возле фотографии. Затем сняла ее со стены, положила в пакет и вышла.
Садков ничем не выдал своего удивления, когда открыл мне дверь своей квартиры.
– Неужели таблетки не помогли? – невозмутимо произнес он. Я тоже не хотела показывать ему своих чувств, поэтому довольно спокойно сказала:
– Объясните мне, что все это значит?
– Что вы имеете в виду?
– Вы прекрасно знаете, что я имею в виду. Зачем вы устроили всю эту историю с коллекцией?
Садков улыбнулся и пригласил пройти в гостиную.