Страница 2 из 8
Тогда начали говорить, что все дети чудотворов должны освоить первую школьную ступень: чтение, чистописание, арифметику, естествознание, логику, начала мистицизма. И отец, который едва умел читать и хорошо считал только деньги, загорелся этой идеей – в те времена идеи кружили головы многим. Войта еще хотел стать воином, нести дозор на стенах крепости и сражаться с мрачунами, буде те нападут на Славлену, а отец все силы бросил на обучение сыновей. Наверное, если бы не тяжелая отцовская рука, Войта, которому учеба давалась легко, так и валял бы дурака до окончания первой ступени, ничем не выделяясь среди однокурсников. Но (скорей усилиями отца, а не собственным старанием) он закончил учебу лучшим на курсе, обойдя даже своего дружка Айду Очена, который, в отличие от Войты, учиться любил и имел к этому незаурядные способности. Магистр школы экстатических практик, конечно, предложил Войте учиться дальше, и тот, с нетерпением ожидавший окончания ненавистной учебы, долго сопротивлялся – ему было четырнадцать лет, он мечтал о ратной славе, а не о перьях и чернильницах. Понятно, что отца Войта ни в чем не убедил, кроме, пожалуй, того, что розга для его вразумления уже не годится и пора переходить на хлыст.
Годам к шестнадцати дурь повыветрилась из его головы, да и вторая ступень здорово отличалась от первой. Не в пример Очену, поначалу свободное время Войта тратил на обучение ратному делу, а не на то, чтобы протирать штаны в библиотеке. Но в итоге его заворожила магия магнитных камней, за которой потянулись и алгебра, и механика, и общая теория энергетического поля. Тонкие материи, вроде экстатических переживаний, созерцания идей, и прочая метафизика так и не тронули сугубо материалистического ума Войты – он не верил в то, чего нельзя потрогать. Собственные способности интересовали его лишь в аспекте создания поля нужного натяжения и направленности. Иногда на попытки заставить магнитные камни двигаться так, как нужно, уходило столько сил, что Войта не мог зажечь и солнечного камня.
Он не заметил, как из ученика превратился в ученого, одержимого своими гипотезами и экспериментами: просто с каждым днем вокруг становилось все меньше и меньше учителей, которые разбирались в предмете лучше него. И пока Айда Очен созерцал идеи и считывал информацию со всемирных энергетических полей, Войта плодил эти идеи и наполнял всемирные поля (и славленскую библиотеку) информацией.
Он не заметил, как женился, – об этом позаботился отец, который смыслил в женщинах побольше Войты, и жена ему досталась хорошая, заботливая и непритязательная. В первое время Войта часто забывал, как ее зовут, а потом привязался к ней, ощущая иногда острую, щемящую нежность. Хотя и пользовался ее безответностью часто и беззастенчиво: мог поднять ее среди ночи, когда для опыта требовалось удвоить натяжение поля, а собственных сил не хватало, – и не думал при этом, что рано утром ее разбудят дети (а Ладна подарила ему одного за другим троих малышей); забывал о том, что детей надо чем-то кормить, когда тратился на свои эксперименты; молчал неделями, обдумывая что-нибудь важное, и выходил из себя, если его отвлекали. Он ненавидел работу по дому, и только увидев, как Ладна сама колет дрова, спохватывался, раскаивался, бросался сделать все и сразу, лишь бы избавиться от чувства вины и жалости к ней, благодарности за безропотность и всепрощение.
Отцовское тщеславие Войта удовлетворил с лихвой, за что отец выстроил ему отдельный – и очень добротный – дом и подкидывал денег сверх того, что перепадало Войте от учеников. Да-да, у него неизвестно откуда появились ученики, которыми он тоже беззастенчиво пользовался, не прикладывая никаких усилий к их обучению, что их почему-то не отталкивало. Жили они с Ладной небогато, но и не бедно.
В общем, когда пришло время нести дозор на стенах крепости, Войта принял это без особенного восторга, хотя и не думал отсиживаться в библиотеке, как Айда Очен. Он был довольно молод и здоров, худо-бедно умел держать оружие в руках, не говоря о способностях к энергетическому удару, и… ему было, что защищать.
Мрачуны и раньше нападали на Славлену, но такого удара не ждал никто.
С пленом Войта долго не мог примириться. Его продали богатому мрачуну, который славился в том числе устроительством грандиозных световых представлений, и желтый свет солнечных камней в этих иллюминациях требовался более, чем тусклые белые лунные камни, а потому господин Глаголен держал у себя около десятка чудотворов. О том, что чудотворы могут двигать магнитные камни, он, наверное, и не подозревал…
В первый месяц никто, кроме мрачунов, к Войте подходить не осмеливался. Ну разве что гуртом. Конечно, господин Глаголен держал стражников-мрачунов, человек шесть наверное; всего же знатному мрачуну служили ни много ни мало около сотни человек, а хлебопашцев, которые трудились на его землях, никто не считал.
К имуществу своего господина стражники относились бережно, только поэтому Войту не забили до смерти. И, наверное, так и не сумели бы усмирить, но… однажды он, как обычно, попытался ударить подходившего к нему стражника – и не смог. Не испугался, нет, – хотел и не смог. Тогда он не знал, что мрачуны давно умеют лишать пленных чудотворов их оружия, и делается это очень просто: нужно бить чудотвора побольней после каждого энергетического удара. Слабый сам откажется от сопротивления, а тот, что посильней, рано или поздно потеряет навсегда эту способность. Если бы Войта знал это заранее, он бы, наверное, раньше оставил попытки сопротивляться.
В первое время после этого он чувствовал себя сломленным, нагим, безоружным… Подчинение врагам тогда казалось ему потерей чувства собственного достоинства, но о каком достоинстве могла идти речь, если нечем ответить мрачунам и их прихвостням? Побои в наказание за удар он принимал злорадно, с некоторым торжеством, а тут расклеился, поставил на себе крест, начал вместе с остальными чудотворами зажигать солнечные камни на потеху господину Глаголену, потом не мог себе этого простить…
Выправился немного, конечно. Пробовал бежать – его ловили и возвращали в замок. Этот раз был четвертым. За полтора года в плену он успел забыть о своих магнитных камнях, отупел и стал мыслить категориями попроще: еда, питье, сон, тепло – холод, боль, жажда, голод, усталость. Иногда вспоминал жену, но тоже как-то тупо, плотски, – как вкусно она его кормила, как жарко топила печь, как мягко обнимала в постели. И, пытаясь бежать, Войта думал не о возвращении в Славлену, – он считал, что предал Славлену, когда в первый раз зажег солнечный камень для мрачуна, – он хотел домой, к Ладне и детям.
К утру рана разболелась еще сильней, а подняли Войту ни свет ни заря. Кормить чудотвора только за то, что он иногда зажигает солнечные камни на радость знатному мрачуну, было бы слишком расточительно, а потому каждый из невольников имел и дневные обязанности. Войта, как особо строптивый, работал в пекарне, в основном крутил тяжелый жернов, и топить печи тоже полагалось ему. Когда он будет спать, никого не интересовало, частенько после световых представлений господина Глаголена Войта отправлялся в пекарню не заходя в барак.
Понятно, раненая рука тоже была его и только его заботой… Над хлебопеками старшим стоял бедный (и очень дальний) родственник господина Глаголена по прозвищу Рыба, холуй по натуре, тварь подлая и, в отличие от лекаря, неленивая, несмотря на преклонный возраст.
– Давай, давай, Белоглазый! Шевелись быстрей! Тесто подходит, а печи холодные! Перестоит тесто – ты у меня схлопочешь!
Тетушка Сладка Рыбу не боялась – без нее бы в пекарне ничего, кроме горелых сухарей, не спекли бы. Она иногда заступалась за Войту и прикрывала его, когда он спал, – Рыба нашел бы ему работу быстро.
Печи Войта растопил, но дров больше не осталось – надо было и наносить, и распилить, и расколоть. Едрена мышь, одной рукой тяжеловато… Кровь из раны сильно пошла. Провозился долго, Рыба уже орал, что нужна мука…