Страница 1 из 8
Бранко Божич
Стоящие свыше. Самородок
Войта Воен Северский по прозвищу Белоглазый – магистр славленской школы экстатических практик, доктор математики, заложивший начала теории пределов, дифференциального исчисления, векторной алгебры и анализа, основоположник герметичной магнитодинамики (см. статью «Уравнения Воена»), открывший закон сильных взаимодействий, изобретатель магнитомеханического генератора, автор важнейших экспериментальных работ в области прикладного мистицизма.
В. В. родился в 132 году до н.э.с. в Славлене, в семье наемника, в 9 лет поступил в Славленскую начальную школу, которую окончил с отличием, в 114 г. до н.э.с. стал одним из первых выпускников славленской школы экстатических практик с ученой степенью бакалавра, в 108 г. до н.э.с. защитил работу по магнитодинамике, за которую ему была присвоена ученая степень магистра. Был близким другом и однокурсником А. Очена (см. статью «Айда Очен Северский»), их совместная научная работа позволила объединить основы ортодоксального и прикладного мистицизма.
[Большой Северский энциклопедический словарь для старших школьников. Славлена: Издательство Славленского университета, 420 г. от н.э.с. С. 286.]
Едрёна мышь, как нелепо инодни сущее… Нарушение всеобщего естественного закона преодолено может быть лишь посредством использования естественных магнитоэлектрических сил, но препятствие к тому непреодолимое есть: способливость чудотворов к возбуждению магнитного поля.
В. Воен Северский. Из черновых записей
Осень 102 года до н.э.с.
Стрела догнала Войту на излете, застряла повыше локтя, не прошла навылет… Пустячная рана, если не загниет. Но даже от такого пустяка повело голову, сбилось дыхание, появилась дрожь в коленях. Шум со стрельбой поднялся, когда Войта уже спустился со стены замка и переплыл через ров: его случайно заметил кто-то из стражи – на сжатом поле даже в темноте осенней ночи можно разглядеть беглого невольника в светлой рубахе. И понятно было, что теперь догонят, что бежать смысла нет, но Войта был слишком упрям, чтобы остановиться. Слышал, как далеко за спиной опускают мост, слышал ржание и фырканье множества коней, мягкий стук копыт, но уже у подножья холмов, где конным не проехать. За узкой грядой каменистых холмов – непроходимые леса, там его не найдут и с собаками…
Войта обломил древко стрелы, чтобы не тревожить рану лишний раз.
Острые камни и ледяной дождь… Слишком трудно, с босыми-то ногами. Слишком медленно. Рука совсем онемела, пальцы ничего не чувствуют, ничего, а рану жжет, так жжет… Холодно. Погоня ушла в сторону, в обход, – и забрезжила надежда: не найдут, не успеют!
В гору, в гору, быстрей, еще быстрей… Какое там быстрей! Подъем все круче, и уже не идти надо, а карабкаться.
Войта подтянулся на здоровой руке в последний раз – вожделенная площадка, от нее дальше и вниз пойдет тропа.
– Ну что, Белоглазый? Попался?
Едрена мышь… Рука разжалась, подбородок ударился о камень. Мелькнула мысль: «Бить будут», но как-то вяло, без страха совсем.
Били, конечно. Потом, уже в замке. Больно, но чтоб назавтра мог подняться. На цепь посадили. Лекарь пришел, почесал в затылке, махнул рукой, а стрелу из плеча велел девчонке с кухни вытащить и уксусом покрепче прижечь. Тварь подлая, ленивая… Ну куда девчонке такое? Уж она пыхтела-пыхтела, а силенок-то нет, и стрела обломана. Войта терпеть хотел – жалко ее, старалась, – но как вытерпишь? На его вой из пекарни тетушка Сладка прибежала, дала девчонке подзатыльник. Придавила Войту тяжелой коленкой с одной стороны, левой ладонью с другой оперлась, да потащила стрелу потихоньку, чтобы наконечник не оторвать. Слезы градом покатились, от дурноты в глазах темно стало, но тетушка Сладка быстро вынула стрелу и наконечник не обломила. Лекаря не послушала: не уксусом – хлебным вином прижгла, привязала тряпочкой почище, а потом по-матерински, подолом, утерла Войте сопли.
Ему и суток отлежаться не дали, как стемнело – подняли на ноги и вместе со всеми повели к воротам замка. Войта упал по дороге – голова закружилась, – так десятник в зубы дал и пообещал добавить двадцать горячих, если еще раз упадет.
За ворота их, понятно, пускать было незачем, у стены стояли, под навесом хотя бы, не под дождем. И потребовалось же Глаголену устраивать свои иллюминации именно в этот злосчастный день! Говорят, полюбоваться на них приезжали даже гости из Элании. Из-под стены видны были лишь отблески света, а потому оценить зрелище Войте возможности не представлялось. Он был почти пуст, ни одного солнечного камня зажечь бы не смог, а сил на выход в межмирье не хватало. Мрачунов прихвостень и предатель Белен нарочно не выпускал Войту из виду, и в межмирье выходить пришлось поневоле. Сесть десятник не разрешил, да и прав был, конечно: если бы можно было сидеть, все бы спали, и Войта первый. Но к двум часам пополуночи в голове мутилось так, что земля кренилась под ногами, дрожь давно била – и от холода, и от усталости; рана, расковырянная и обожженная, уже не горела, а дергала, что было признаком нехорошим…
Под конец Войта все же упал во второй раз, но зевавший во весь рот десятник поленился даже дать по зубам. И про то, что Войта на цепи должен сидеть, забыл тоже, – загнал в барак вместе со всеми. Не напоминать же ему, в самом деле…
Войта считал, что сразу уснет, но рана помешала. И он подумал еще, что сегодня от него побега точно никто не ждет, даже встать попробовал – и понял, что никуда не убежит. До дверей барака не дойдет. Не судьба…
Войта родился в деревушке под названием Славлена, стоявшей в устье Сажицы – речки небольшой, но длинной, местами быстрой, местами глубокой. С его способностями путь в наемники был, казалось, предрешен – такие, как он, ценились в любой армии Обитаемого мира. И отец его был наемником, поздно завел семью, но и денег скопил немало. Войта, конечно, хотел быть как отец: другой жизни для себя не мыслил – и едва ли не с пеленок учился воинскому искусству. Таких семей, как у Войты, в Славлене было несколько: дружили меж собой отцы, вслед за ними матери, и дети тоже сбились в одну ватагу – никто в деревне лучше не дрался, не бегал, не плавал, не лазал по деревьям, а зимой не катался так ловко с горы и по льду на коньках. Да и понятно: другие ребятишки с малых лет помогали родителям с утра до ночи, до игр ли им было? А Войта с братьями и друзьями лет до семи играл в войну с утра до ночи – отцы их лишь умильно утирали набегавшую слезу и учили кое-чему без особенной докуки.
А потом воины потребовались самой Славлене. Войте еще не исполнилось семи лет, когда между Лудоной и Сажицей начала строиться крепость и в Славлену хлынули чудотворы со всего Обитаемого мира (и вдруг перестали бояться презрительного, ироничного прозвища «чудотвор»). Наверное, потому, что армия, состоящая из одних только чудотворов, смешной ну никак не была. Может быть, зажигать солнечные камни – дело и несерьезное, но смеяться над ударом чудотвора пока никому в голову не приходило.
От могущественного Храста Славлену надежно скрывали непроходимые леса и болота, и путь туда был один – вверх по Лудоне. Потому, наверное, да из-за удобства расположения крепости какой-то богач и выбрал Славлену, чтобы поставить здесь новый город – город, который станет костью в горле мрачунов.
Крепость росла: Лудону и Сажицу соединили рвом, отрезав крепость от суши со всех сторон, высоко поднялся земляной вал, взметнулись вверх черные стены из базальтовых плит; вокруг широко раскинулся посад, четыре деревни кормили новое – невиданное раньше – поселение.
Крепость еще не была достроена, а в Славлене уже открылось две школы: школа экстатических практик, где занятия вели лучшие ученые мужи Обитаемого мира, и школа для детей чудотворов. Это было удивительное время – время надежд, споров, смелых замыслов. И хотя Войта был еще ребенком, он хорошо это помнил.