Страница 83 из 103
Больц ехал рядом с Бъерном-четвертым, негромко беседовали.
Для офицеров уже не было секретом, что Больц будет основным их проводником на маршруте, который промерил своими ногами. Боевая задача тоже была доведена до мессиров офицеров.
Однако сам Больц оставался фигурой во многом непонятной, неизвестной. Он не сторонился контактов с другими офицерами, но суматоха подготовки оставляла очень немного времени для совместного узнавания и личных разговоров. А любопытство было. Они собирались в бой и желание узнать того, кто будет рубиться рядом, было абсолютно естественным.
С Бъерном-четвертым, командиром первого взвода, Вернером Бъерном, Больц сблизился как-то естественно. Легко и быстро перешли на «ты», несколько раз совместно отобедали. Ровесники, оба выходцы из служивых семей, дворяне в первом поколении, средние дети. Плоть от плоти Армии и Корпуса.
Сейчас они ехали бок о бок и разговаривали, стараясь показать, что общее опьяняющее возбуждение их не касается. Хотя это было совершенно не так. Хотелось, как мальчишкам, ткнуть друг друга локтем под ребра, гикнуть, пустить коня в галоп хотя бы вдоль строя.
Но нет. Ехали, сдерживали рвущееся наружу ликование, вели разговор, чинясь, как ветераны. Но не получалось. Настроение прорывалось шутками…
— Адалард, а как твой прежний командир тебя отпустил? Не было лейтенантской вакансии?
— С радостью отпустил. Когда я предписание показал, он говорит: «Как же ты в кавалерию пойдешь? Ты же егерь прирожденный. Ты ж, пожалуй, даже не помнишь, сколько ног у коня». А я и говорю — помню, восемь. Он аж опешил, как восемь? Ну как же, говорю, — две левых, две правых, две передних, две задних. Восемь. Он поржал и приказ подписал. Устал, говорит, от тебя, шутника…
Вернер тоже охотно хохотнул над шуточкой.
— Да, мы тебя узнать как шутника, пока не успели, — улыбнулся он.
— Так и времени не было, — ответил Больц. — И случая…
— Будем настороже, — снова рассмеялся кавалерист.
Беседовали о многом. Об училище, о городишке, о женщинах. Единственная тема была запретной — степняки.
Адалард уже успел уловить эту особенность общения в эскадроне.
Атмосфера в эскадроне была пропитана стойкой и убежденной ненавистью к жителям Степи. Складывалось впечатление, что у каждого бойца и офицера были личные счеты к Степи. Ненависть витала в воздухе, стойкая, как запах казармы. В ней давно не осталось слез и истерического надрыва. Сумрачная ненависть, однозначная, как стальное зеркало клинка.
Но никто и никогда не говорил о личных причинах, о личных потерях. Каждый носил в себе надежду на возмездие.
На первом привале Вернер отправился к своему взводу, а Больц присоединился к разведчикам. Оба звена традиционно обеспечивали авангардное и арьергардное прикрытие, но знакомая территория и общее возбуждение расслабляюще сказались и на них. Особенно это почувствовалось, когда разведчики, оставив по наблюдателю, оттянулись на обед.
Больц не стал отчитывать рядовых и сержантов. Он подозвал старшину.
— Старшина, я сейчас отбуду к штабной палатке, — вполголоса начал Больц. — А Вы, будьте добры, охладите пыл разведчиков. Мы не на парад идем. Слишком расслабились. Здесь тоже могут быть лазутчики.
— Понял, вахмистр, — опытный вояка понял с полуслова. — Сейчас мозги прочищу.
Старшина положительно оценил маневр командира. Авторитет у разведчиков он только зарабатывает, поэтому пусть отрезвляет старшина. «Разумно», — сам себе кивнул Бэсиэр. И приписал баллы к своему мнению о новом вахмистре.
На вечерний привал становились уже полным боевым ордером: с рогатками, часовыми, полноценной караульной командой.
А следующим утром эскадрон встал на горную тропу.
Началась военная работа. Разведчики под прикрытием стрелков поднимаются на перевал. Звенья боевого охранения занимают позиции. Подразделение «оседлывает» перевал.
Стрелки подтягиваются к разведчикам на гребень. Звено разведчиков уходит в долину — звенья стрелков выдвигаются соответственно их продвижения. Спускающийся вслед за разведчиками взвод начинает прочесывать долину.
Разведчики оседлывают перевал на выходе из долины, к ним подтягиваются звенья боевого охранения и только тогда в долину начинает втягиваться «хвост» эскадрона. С остальными взводами, обозом, кухней и всеми остальными службами.
Рвавшегося вперед Больца моментально остановили его же разведчики, уважение которых к Больцу неизмеримо выросло с того момента, когда они узнали, куда идут и по чьим следам: «Поймать стрелу может любой из нас, а вот дорогу знаете только Вы, лейтенант…»
Поэтому Больцу только и оставалось следить издалека, как работают его бойцы, да подмечать их огрехи, которые нет-нет, да случались. Все же подготовка егерей и конных разведчиков различалась весьма серьезно.
Первый день не принес неожиданностей. Следов на перевалах не обнаружилось, столкновений не было, кроки соответствовали местности.
Вечером сменились звенья боевого охранения на бойцов взвода, не участвовавшего в прочесывании долины, и лагерь беспокойно заснул. Маленькая долинка оказалась очень тесной даже для эскадрона.
У вечернего костра Больц обсудил со своими бойцами подмеченные им днем недочеты в скрытном передвижении. Не зря он целый день не отрывался от зрительной трубы!
Следующий день был совершенно похож на предыдущий. Разведчики обследовали безлюдные горы, спускались в долину, следующий на их «плечах» взвод прочесывал долину, основной состав эскадрона втягивался в следующую горную долину.
В отличие от предыдущего дня было решено передовые посты оставлять не на продуваемом всеми ветрами перевале, а дать разведчикам спуститься в следующую долину и закрепиться у подножия склона.
Разведчики спустились и залегли. А перед закатом пришедший от них связной сообщил, что бойцы передового поста спугнули снежную кошку и обнаружили вроде бы свежие следы, но какие-то странные и просят мессира вахмистра присоединиться к ним.
— Так это же «долина кекликов», — вспомнил Больц, пешком взбираясь на перевал и инстинктивно хоронясь в удлиняющихся тенях скал. Сейчас все произошедшее с ним по дороге в Степь и обратно, подернулось какой-то пеленой, расплывчатым маревом. Он понимал, что всё это случилось с ним — и, в то же время, не понимал. То ли усталость так повлияла на память, то ли душа таким образом защищалась от мучительной грусти.