Страница 75 из 103
Не было того, в поисках чего мастер инквизитор ехал на Южную границу — массового организованного преступного умысла, вовлекающего в свои сети высшие чины Пограничного корпуса. Не обнаруживалась и «дыра», в которой ежегодно исчезали тысячи гражданок Империи. Точнее, дыра была — но явно не здесь, не на границе. С каждым новым фактом оставалось все меньше и меньше шансов найти ей обыденное, простое, естественное объяснение. Оставалась единственная возможная причина — магия.
И мастер инквизитор «рыл землю» как ищейка, ставшая на еще теплый след…
Магию — особенно не природную, а изощренную, людскую, сплетенную со злобным и извращенным разумом, обычно не удавалось «учуять» напрямую. Она давала о себе знать там, где не оставалось других объяснений происходящему, простых, естественных и ясных. Другими словами, магия давала о себе знать не явным собственным присутствием, а полным отсутствием иных объяснений таинственным происшествиям.
— Мастер, к вам там егерь, — голос слуги, много лет сопровождавшего инквизитора, бывшего его тенью и телохранителем еще с первых его шагов на службе, был просто идеален: достаточно громкий, для привлечения внимание и достаточно тихий, чтобы не прервать цепочку размышлений. Дзанни Личарда прекрасно изучил своего хозяина за долгие годы.
— Да, конечно, зови! — громким голосом отозвался Бирнфельд, рассчитывая, что его хорошо слышно в приемной, и расцвел радостной отеческой улыбкой. — Зови немедленно!
Вошедший Больц был одет в свежую форму и шагал уверенно. Уставным шагом промаршировал на центр комнаты, отсалютовал и оттарабанил: «Мессир Тайный Советник, мастер-сержант Стербен по вашему приказанию…»
— Не мастер-сержант, а лейтенант, полный лейтенант! — с кудахтающим смешком перебил доклад инквизитор. Он просто лучился радостью и добродушием. — Оставьте официоз, дорогой Адалард! Мне не надо рапортовать, я не вхожу в вашу цепочку командования. Присаживайтесь, дорогой мой! Как вы себя чувствуете?
Сбитый с толку Больц поискал глазами, куда сесть, но в комнате было всего лишь два кресла напротив друг друга.
Одно из них уже занимал инквизитор, рядом с ним на приставном столике громоздилась груда бумаг. Падавший из окна свет хорошо освещал письмо, которое держал в руках обитатель уютного глубокого кожаного кресла.
А вот занявший другое кресло собеседник оказывался весь на свету и яркое утреннее солнышко из окна било прямо в глаза.
Больц скованно присел на самый краешек.
— Благодарю Вас, мессир, — сдержанно поблагодарил он. — Со мной не приключилось ничего, что нельзя было бы исправить добрым сном и добрым обедом…
— О, лейтенант, сразу видно воспитание! — откликнулся инквизитор. — Сразу после вашего отбытия я имел беседу с Вашим батюшкой на этом самом месте. И сейчас будто снова слышу его…
— Мессир, мой отец — пример служения Империи и для меня честь быть похожим на него…
— Несомненно, дорогой мой, несомненно! Но я жду от Вас подробного рассказа. Вы не откажетесь выпить со мной вина в столь ранний час?
— Мессир, я предполагал предоставить Вам письменный отчет…
— Вот завтра и представите официальный письменный отчет, который ляжет в архив. А сейчас я хочу услышать ваш живой рассказ и оставляю за собой право задавать вопросы. Так что насчет вина?
Больц не был наивным мальчиком и прекрасно представлял себе «доверительность» нынешней беседы. Но даже самый вежливый отказ мог возбудить у инквизитора подозрения, что егерю есть что скрывать или о чем умалчивать. Единственную лазейку — сослаться на самочувствие — он только что самолично захлопнул. А при наличии подозрений беседа могла легко превратиться в допрос. И кому такое надо?
Принудив себя улыбнуться, Больц ответил: «Мессир, я вроде как в трехдневном отпуске „по ранению“, хотя и не ранен. А какой егерь откажется выпить в отпуске?»
— Вот и замечательно! Красного? Сыра и копченостей?
— На Ваше усмотрение, мессир…
— Дзанни! — как по волшебству возникший слуга вопросительно наклонил голову. — Распечатай нам бутылочку красного и что-нибудь для вкуса…
Слуга так же волшебно исчез.
Рассказ Больца растянулся надолго.
Инквизитора интересовали все подробности.
Начиная с того, совпали ли впечатления Больца и его команды о ночном бое с рассказом его участника, «передававшего» погоню. Не было ли каких-то вопросов и нестыковок, странностей? На встречный вопрос Больца о разрубленном наруче следопыта, инквизитор ответил на удивление подробно.
Оказалось, уже были зафиксированы случаи, когда не только степняки, но имперские мастера-мечники в состоянии предельной мобилизации прорубали и дешевые кольчуги и наручи с набивкой из мягкого железа, из-за чего сейчас вообще рассматривается вопрос о целесообразности таких наручей в армии.
С одной стороны, наруч с мягким металлом легко подгоняется, «обминается» по руке, садясь максимально точно, но с другой стороны — зачем нужна защита, которая не совсем защита? Другими словами, удар был конечно виртуозный и нанесен совершенно исключительного качества мечом, но в этом ударе больше мастерства, чем колдовства.
Узнав о том, что егеря шли в частом визуальном контакте с противником, очень подробно расспрашивал о подробностях экипировки и вооружения степняка, которые егеря могли увидеть. При этом мастер Бирнфельд показал себя глубоким знатоком доспеха и вооружения, задавая вопросы дельные и точные.
Очень внимательно выслушал рассказ о магическом ритуале на скале, промеж разноцветных огней. Много вопросов задавал о луче странного черного цвета, не колеблемом ветром и пронизывающем облака.
Похвалил за выдержку и за решение не вмешиваться в ритуал.
Во всех подробностях расспросил о нехитрой ловушке с дохлыми сусликами в питьевой воде и одобрил решение Больца о визуальном «давлении» на степного мага.
— Заставить противника нервничать, торопиться и ошибаться — это отличный способ захватить инициативу, — похвалил мастер Питер. — Правильное, хотя и рисковое решение. Но оно оправдало себя, как мы теперь видим.
С большим сочувствием и тактом выслушал рассказ о болезни Ривалда, и о том, как принималось решение разделиться.
— Настоящий командир понимает, когда достаточно отдать приказ, а когда уместно обсуждение, — сказал инквизитор. — Разделяю вашу скорбь, мастер Адалард.