Кристальный пик

Воин Немайна умер ровно через три дня после нашего прибытия из Свадебной рощи. Потеряв сознание еще там, во время допроса Ясу, он так ни разу и не пришел в него, сколько бы вёльв Гвидион не призвал к его постели и сколько бы припарок не приложили к его многочисленным ранам. Все, чего удалось добиться — это бессвязного бреда в приступах лихорадки, когда глаза воина неистово вращались под веками и закатывались, а сам он выгибался дугой, почти складываясь пополам. Во время одного из таких приступов его и не стало. Воин унес в могилу все свои секреты, так и не пролив свет на случившиеся средь вербеновых цветов. Мне не оставалось ничего, кроме как смириться с неудачей... Или обратиться к тому, кому смирение было неведомо настолько, что однажды тот бросил вызов самой судьбе.

— Его сгубило гнилокровие*, госпожа, — заключил Ллеу, обходя мраморный жертвенник с разложенным на нём нагим телом. Взгляд королевского сейдмана метался от одной почерневшей язвы к другой, но нигде не задерживался более двух секунд, будто Ллеу читал труп, как книгу. — Мышьяк, ацетат меди и раствор уксуса, чтобы выпустить миазмы — и это вполне можно было предотвратить...

— Так и знала, — Я вздохнула, прикладывая пальцы к переносице. В ней свербело от приторного и бальзамического запаха масел, призванных задержать распад и гниение. — Мне следовало сразу обратиться к тебе. Это Мидир настоял, чтобы воина лечили вёльвы и лекари из Столицы. Зря я его послушала.

— Мидира можно понять, — приободрил меня Ллеу, и я отвела глаза, стыдясь своего недоверия к нему. Ведь, не относись я к Ллеу столь предвзято после смерти отца и экспериментов с солнечной кровью, всего этого и впрямь можно было бы избежать. — Не похоже, чтобы эти раны воину были нанесены мечом. Следов от зубов тоже нет, но края подозрительно рваные...

Ллеу сделал вокруг жертвенника еще один круг. «Это не осквернение останков, а всего лишь их изучение. Я обязательно похороню их, просто немного позже», — продолжала убеждать себя я, отрешенно наблюдая за огнем в костровой чаше.

Она совсем не дымила, а пламя в ней было низким и слабым. Стелилось близко к углям, полизывая набегами, из-за чего казалось, словно то в чаше плещется оранжевая вода, а не огонь. Когда Ллеу закончил с предварительным осмотром тела, он подбросил в него несколько использованных осиновых игл, как объедки верному псу. Огонь тут же всполохнулся, заставив меня попятиться. Кажется, не сама древесина его накормила, а следы крови, что на ней остались.

Удивительно, но та все еще текла из трупа, хоть и прошло почти полдня с его кончины. Во всем были виноваты те самые иглы, которые Ллеу вводил воину под кожу: смазанные чем-то желтым, они ослабляли трупное окоченение и заставляли кровь вновь циркулировать вопреки всем законам природы. Красные дорожки, бегущие по белому мрамору Безмолвного павильона, навивали дурные воспоминания из детства и юности. Куда не посмотри, там были или они, или черепки в полах и стенах, служащие частью фундамента. Более-менее приятными взгляду оставались лишь пять алтарей, ныне пустующие и бесхозные, да костровая чаща, вокруг которой я и раскачивалась на носках, ожидая вестей.

— Драгоценная госпожа, вы точно не видели следов диких зверей на поле битвы? — уточнил Ллеу, ткнув длинной железной спицей в безобразную культю воина. Кожа на той выглядела, как шов, разошедшийся на подкладке платья: и впрямь рваная, висящая клочками, словно руку воину отгрызли, а не отрубили. Ллеу принялся увлеченно ковыряться в ней, перебирая мышцы и сухожилия, на что я покачала головой, проглатывая тошноту. — Хм, странно... Я бы сказал, что это определенно сделал зверь. Или же нечто с челюстью, как у зверя. Даже кости локтя раздроблены, словно воин угодил в медвежий капкан. Переломы и раны на ногах выглядят похожим образом. Нечто подобное я видел у охотников после встречи с горными львами, но они водятся только в Ши...

— Это могут быть увечья от сейда?

— Определенно нет.

Я испустила разочарованный вздох. Уж если сам Ллеу, честолюбие которого с умом сочеталось в равных пропорциях, до сих пор не дал четкого объяснения произошедшему, значит, этого объяснения не даст никто. Мы снова имели дело не с людьми, не с драконами и даже не с богами — мы имели дело с тем, что обитало за гранью. Что, возможно, породила я, как и предупреждал Совиный Принц.

Ллеу вытер тыльной стороной ладони лоб, блестящий от жара факелов, и меня снова затошнило: до чего же сильно он похож на Матти даже когда разделывает труп! Его вороные волосы заметно отросли с левой стороны, но правая оставалась выбрита и увенчана элементами сигилов, как и прежде. Серые глаза с изумрудными вкраплениями, прищуренные в полумраке павильона, все еще походили на лисьи, хитрые и проницательные, но сам Ллеу стал выглядеть куда безобиднее. Возможно, из-за отсутствия улыбки, что еще полгода назад не сходила с его женственного лица. Теперь же я и вспомнить не могла, когда видела ее в последний раз.

Казалось, Ллеу переживал гибель Оникса ничуть не легче моего, а, может, даже тяжелее. Ведь если я потеряла отца, то он — надежду и веру не только в богов, но и в самого себя. Зато Ллеу несколько возмужал, прибавив в ширине плеч и крепости рук, даже порос островками щетины на впалых щеках. Возможно, так сказались на нем те дни, что он провел в темнице и ожидании суда. Конечно, Ллеу сроду бы не поверил, что я действительно способна его казнить, но все-таки удивился, когда я сохранила ему не только жизнь, но и пост. «Один верный сейдман стоит сотни верных хускарлов» — прошептал мне на ухо Гвидион тогда, и это поставило точку в моем решении.

Ллеу продлевал жизнь моему отцу долгие годы, а также приходился Гектору и Матти ближайшей родней... Я попросту не могла обойтись с ним слишком сурово. Потому и ограничилась не изгнанием и даже не отстранением от службы, а тремя хускарлами, что отныне бдели за Ллеу денно и нощно, не оставляя его одного даже во время таких процедур, как эта. Сейчас их золотые наручи поблескивали из темноты, скрадывающей силуэты под сводами колонн.

— Я смогу узнать, что случилось в Свадебной роще, — произнес Ллеу внезапно,  воодушевленно схватившись за уцелевшую руку покойника, как за руку старого друга. — Дайте мне три дня, госпожа, и, обещаю, я отвечу на все ваши вопросы.

Я задумалась, подставляя к костровой чаше озябшие ладони. Даже в месяц зноя в катакомбах оставалось холодно, будто побежденная зима уходила под землю и пряталась здесь, чтобы набраться сил. Именно поэтому, прежде чем спуститься в Безмолвный павильон, я не только заняла Соляриса поиском пропавшего куда-то Кочевника, но и накинула сверху атласного платья вязаную шаль. Однако мурашки все равно стекали вниз по спине. Быть может, они бежали по мне вовсе не от холода, а от страшного осознания: все это время Ллеу не стыдился тех зверств, на которые пошел ради спасения моего отца — он стыдился того, что этого оказалось недостаточно. И хотел наверстать упущенное.

Помня напутствие Гвидиона, а также помня о том, что я уже упустила из-за недоверия к Ллеу, я волей-неволей сказала:

— Да будет так, — И, обернувшись, увидела, что Ллеу в кои-то веке снова улыбается. — Три дня. Затем погреби воина как положено. Не смей просто бросать его в туннель, как тех бедняг, которых сожгла драконья кровь!

— Слушаюсь, госпожа.

— И обязательно вернись к поискам Сенджу.

Я указала взглядом на перламутровую чешуйку размером с ноготок, переливающуюся разными цветами под стеклянным куполом на одном из столов. Та самая чешуйка, которую Сенджу собственноручно сорвал со соей спины и вручил Солярису, дабы мы смогли узнать больше о Молочном Море от жителей Сердца. Его приманка и его ключ, который теперь был единственной нитью, что могла привести к сбежавшему Старшему.

— А хирды мятежников? — поинтересовался Ллеу осторожно. — Мне заняться ими?

«Заняться ими» из уст сейдмана означало осквернить, проклясть или как минимум навести недуг, покрыв тело врага такими струпьями, чтобы ему только об исцелении думалось, а не о войнах. В конце концов, туат Дейрдре славился не только драконьими сокровищами, которые по сей день позволяли ему процветать даже без помощи соседей, но и самыми искусными в Круге вёльвами. Во многом именно благодаря им никто поныне и не осмеливался атаковать Дейрдре напрямую, а уж тем более пытаться захватить его. Дабы пустить против врага сейд, требовалось не так уж много: прялка, зычная песнь и личная вражеская вещь, будь то клок волос, зуб или хотя бы почерк. Именно поэтому ярлы никогда не писали письма от руки, а диктовали послание писарям.