Страница 14 из 176
Правда, когда на следующий день Верховная мать встречала Кельвина, сердце всё равно предательски ликовало, и руки тянулись, чтобы коснуться его.
Однажды вечером, — время в темноте мерялось хором заводских свистков, деливших смены, — наёмники вернулись втроём, весёлые и шумные, с парой ящиков чего-то крепкого. Вернее, Маргу, нёсший ящики, хранил обычное молчание, тогда как Шираэн эаб Гурдвар и Кельвин Сирли, смеялись и пели. Поставив ношу, орк стянул с головы капюшон и его лицо блеснуло.
Светло серый металл с матовым отблеском хорошо сочетался с живой кожей, в которую протез переходил плавно, будто был слит с ней воедино. Кузнецы восстановили прежнюю линию челюсти и создали больше полусотни острейших зубов, металлическое горло изгибалось как живое, заплатки перетекали с него на ключицы, закрывая шрамы.
— Покажи им, покажи! — Радостная Шира передала орку стальной стержень толщиной с палец.
Маргу распахнул пасть, внутри полыхнули руны, и челюсти сомкнулись.
— Как сосиску! — залилась смехом чародейка.
— Не уверен, что он и раньше так не мог, — подметил Кельвин с сомнением.
— Стало быть, работа завершена, — заключил коренастый лысый мужчина с грубыми чертами лица. — Восславим Элрога!
Тот поздний час Верховная мать как раз проводила в беседах со своим другом и верным соратником Хиасом. Некогда пьянствующий садовник при последнем монастыре Звездопада, теперь он вёл боевых монахов и называл себя пророком Пылающего. На лбу Хиаса виднелась татуировка красной звезды, один из лучей которой тянулся через весь скальп до затылка.
— В таком случае, с вашего дозволения и с божьей помощью, я завершу подготовку дальнейшего пути, матушка.
— Благословляю.
Монах поклонился и заспешил прочь, а хмельные наёмники пригласили себя за стол и расставили бутылки. Они были веселы и легкомысленны. Вид искренне смеющегося Кельвина приносил жрице радость, однако, чувство неловкости росло, ведь Самшит не умела пить.
Маргу влил в пасть пива, но отчего-то не проглотил и напиток стал вытекать сквозь зубы. Орк отодвинул бутыль и уставился на Самшит тёмными, холодными глазами акулы. Она же пыталась найти в себе то изначальное отвращение, которое так незаметно иссякло. Жрица всё ещё видела чудовище морей… но что-то переменилось.
Когда голова Кельвина Сирли стукнулась о столешницу, почти все бутылки густого, крепкого пива, были уже пусты.
— Надо же! — воскликнула Шира. — Так быстро? Даже второй ящик не вскрыли!
Мужчина что-то неразборчиво пробормотал.
— Зубастик, отнеси его туда, где он спит, а мы пока поболтаем о своём, о девичьем.
Белый орк легко поднял Кельвина. Шира же обернулась к Самшит и в карих глазах не оказалось и следа хмеля.
— Служение вам сильно его истратило, преподобная. В прежние времена это он всегда нёс меня к кровати.
Самшит была уверена, что совершенно контролировала каждую мышцу лица, но волшебница всё равно усмехнулась так, словно увидела желаемое. А потом истинные чувства поднялись из глубин её души и перед Самшит появилась страдающая, искренне обеспокоенная женщина.
— Я, наверное, была бы очень зла на вас, преподобная, — глухо сказала Шира, — если бы не то,
Самшит всё ещё не ослабевала контроль, которому училась с раннего детства, каждый вздох, каждое движение было в её полной власти, но удержать вопрос жрица не смогла. Или не захотела.
— Даже на вас он
Волшебница крутанула кольцо на одном из пальцев, улыбнулась, покачала головой.
— Мы оба согласились, что дружба помогает работе, а страсть, — нет. Он забавный, этот дуболом, всегда был такой. Из нас двоих я взрывная, а он рассудительный и смягчающий.
— Охотно верю.
Шираэн помолчала, разглядывая столешницу, подбирая слова, которые, на самом деле, давно были подобраны, нужно было только найти силы для их произнесения.
— Помню его совсем салагой. Я и сама тогда была зеленовата ещё, но он только вступил в отряд, худой, долговязый, но такой… несгибаемый. Потом, когда мы сработались, я не раз думала, что, наверное, он состарится и умрёт на моих глазах. Если будет достаточно удачлив, разумеется, при нашей-то службе. Но я не ожидала, что всё случится так… молниеносно.
У Самшит кольнуло сердце.
— Порой я забываю, сколь щедрый срок отпущен волшебникам, — сказала она.
— Верно. И бывает так, что долголетие, — зло.
Нужно было поскорее сменить канву этих полуночных откровений.
— К счастью, ваша семья будет с вами достаточно долго. Надеюсь, это не прозвучало…
— Не прозвучало, преподобная. Всё верно, и я счастлива, что они у меня есть.
— Возможно, я не осведомлена в нужной мере, но разве гномы часто принимают к себе людей?
— Мне посчастливилось, — сказала Шираэн, — хотя, судьба получила свою плату за достойный жребий.
Внезапно волшебница закинула на стол левую ногу, провела по мешковатой плотной ткани рабочих штанов.
— Отец сделал её, как и многие другие, что приходилось менять по мере взросления. Он случайно нашёл меня во время одного из своих странствий, старый непоседа, сжалился, привёз домой, к матери, которая приняла без сомнений. Вместе они любили и растили меня, невзирая на все проблемы, которые последовали.
— Трудное взросление?
— Что? Нет! Я была паинькой! Но мой па рунный кузнец, он владеет частью Ремесла, которая никогда не должна покинуть гномий род. Дочерью признал меня он, но не все гномы, так что Палата долгое время настаивала на том, чтобы старик передумал. К счастью, лучшие всем нужны, так что он отстоял наше родство, поклявшись на бороде Туландара, что не станет учить меня, как учил братьев.
— И как вы это пережили?
— Прекрасно! Я была маленькой и во всём хотела походить на маму, а она — женщина вполне традиционных порядков: очаг, семья, честь рода. Так было до семи лет.
Жрица поймала себя на мысли, что испытывает большой интерес к жизни кого-то вне её религиозной веры. Нечасто такое происходило.
— И что случилось тогда?