Память – это ты

Не самое ободряющее заявление, но с учетом того, что оно исходило от Полито, и не самое страшное.

Настала наша очередь. У меня коленки дрожали, но Полито был спокоен, как вода в бассейне. Если не получится, я потеряю отца и Хлою. Как я оказался на этом перекрестье?

Мы вылезли из грузовика. Нам дали хлеб и шоколад. Шоколад Полито немедленно сунул в рот. Через пару метров, когда мы почти поравнялись с фотографом, Полито крикнул:

– Давай!

Я подпрыгнул, как лошадь, которую хорошенько хлестнули по крупу. Полито толкнул фотографа, сбив с ног, с восхитительной ловкостью подхватил камеру и бросился бежать. Я кинулся следом, но тут фотограф, не успев еще встать, схватил меня за штанину:

– Держи вора!

Монахини бросились ко мне, водитель грузовика и его спутник выпрыгнули из кабины, вид у них был грозный. Я инстинктивно схватил гитару и с силой ударил фотографа по лицу.

Тот закричал от боли, а я оторопел и не сразу сообразил, что он отпустил меня и я снова свободен. Полито был уже у ворот и кричал, не понимая, какого черта я медлю. Наконец я среагировал – прежде чем кто-либо успел в меня вцепиться. Пока монахини и водитель хлопотали вокруг фотографа, мы с Полито были уже за забором, в лесу, отделявшем приют от города.

Мы со всех ног мчались вниз по склону, перед нами расстилалась Барселона. Судя по открывшемуся виду, я готов был поспорить, что мы находимся у подножия горы Тибидабо, а шоссе, которое мы пересекли несколько раз, было одним и тем же – так называемая Аррабассада, дорога, соединяющая Барселону и Сант-Кугат. Мы так быстро неслись, что минут через сорок уже ступили на асфальт в верхней части города. Очень странное было чувство. Будто я много лет провел на чужбине и теперь возвращался совершенно другим человеком, понимая, что тот робкий и молчаливый мальчишка с мячом, каким я был раньше, умер в горах.

Свернув в какой-то переулок, мы остановились, потные и уставшие. Я прислонился к стене дома, чтобы отдышаться, а Полито сполз по стене и сел на землю.

– Уф! – Выдохнул он удовлетворенно. – Ничего так пробежались, а?

– С камерой это ты зря!

– Зря? Ты с ума сошел. Старик Эммет за нее хорошо заплатит. – Он с гордостью посмотрел на фотокамеру и протер ее рукавом.

– Она не твоя, – ответил я со всей невинностью человека, которому не приходилось выживать на улице.

– В этом ты совершенно прав. Она принадлежит… – он, прищурившись, посмотрел на корпус, на котором ножом была нацарапана надпись, – какому-то Эр Капе. Но я не думаю, что господин Капа очень расстроился.

Его насмешливое лицо внушало мне беспокойство. Как можно быть таким безмятежным? Во мне еще бурлил адреналин, выделяясь из каждой поры.

– Ладно, пойдем. – Полито одним прыжком вскочил на ноги и зашагал было дальше, но тут же увидел, что я не готов продолжать путь.

Он вернулся в раздражении:

– Ты что? Надо пошевеливаться.

– Прости, но с этой минуты у меня своя дорога.

– Что? Это твоя благодарность?

– Я уже сказал, мне нечем тебе заплатить. И потом, у меня есть дела.

– Я тебе помог, теперь ты должен помочь мне. – Его тон не допускал возражений. Он выглядел задетым и больше не улыбался.

Мне не терпелось вернуться домой, но если бы не Полито, я был бы сейчас заперт в приюте.

– Что тебе нужно? (Проклятая верность.)

– Так-то лучше.

– Я еще не согласился.

– Просто помоги мне продать камеру Эммету.

– Кто такой Эммет?

– Один старик. Ростовщик, заодно скупает и перепродает все на свете. Его лавка тут недалеко.

– Для этого я тебе не нужен. Ты и один можешь продать камеру.

– Конечно, могу. Но если я скажу, что она краденая, он за нее почти ничего не даст.

– Она и есть краденая.

– Нет, если ты выдашь себя за Эр Капу.

– Я? А почему я?

– Потому что старик тебя не знает, понимаешь? Можешь сказать, что тебя зовут Рикардо Капа. Или Рауль. Рамиро. Рухенсио.

– Рухенсио? Что это за имя?

– А тебе не плевать, Гомер? – Мое имя он произнес с нажимом. – Главное, чтобы звучало правдоподобно. Это твоя камера, и ты хочешь ее продать.

Переулок был темный, вечерело, мой дом был недалеко.

– Прости, не могу помочь. Спасибо тебе за все.

– А тебе – за ничего! – ответил он раздосадованно, но я уже шел своей дорогой. – Подожди, подожди! Давай поделим выручку.

– Мне не нужны деньги. – Я даже не обернулся.

– Не нужны? Ты что, еще не понял, где находишься?

Я остановился и взглянул на него скорее устало, чем заинтересованно. Между нами было метров десять.

– Насколько мне известно, я в Барселоне.

Полито снова театрально расхохотался. От смеха он даже согнулся пополам, будто не мог совладать с собой, но уже через миг резко распрямился и серьезно посмотрел на меня. Вывод: он ненормальный.

– Ладно, я попробую помочь тебе еще раз. Для начала напомню, где ты находишься, гитарист.

– В Барселоне? – высокомерно сказал я.

– Да, в Барселоне, черт возьми, но я не об этом. Мне кажется, ты кое-что забыл. Ты сирота, и вокруг война. Поверь мне, приятель, тебе нужны деньги. Тебе и с деньгами-то придется хреново.

– Я не сирота.

– Как скажешь. Ладно, гитарист, удачи… – Теперь Полито повернулся спиной и пошел прочь по другой стороне переулка.

Я прекрасно понимал, что это уловки, чтобы заманить меня в сети, но они не отменяли того, что сказанное было правдой. Мне нужны были деньги.

– Ладно! – крикнул я ему как можно спокойнее. – Я помогу тебе с камерой и возьму свою долю, но после этого знать ничего не хочу ни о тебе, ни о твоем ростовщике.

– Разумно, – повернулся он с улыбкой. – Мне восемьдесят, тебе двадцать.

Я подошел к этому мошеннику вплотную:

– Пятьдесят и пятьдесят. Может, я не вырос на улице, но я не дурак.

– Семьдесят, тридцать. Может, ты и не дурак, но большого ума пока не видно. И потом, я делаю всю работу, меньше мне уже невыгодно.

Несколько секунд мы молча мерили друг друга взглядами. Я знал, что попался. Полито плюнул себе на ладонь и протянул ее мне:

– Лады?

Я пожал ему руку, довольный, что сумел выторговать хоть что-то:

– Лады.

– Отлично. Тогда идем. Сюда.

Казалось, Полито торопится, и я поспешил за ним, желая покончить с этим делом.

Он повел меня темными и грязными переулками. Затерянные задворки ветхих зданий, царство тощих ободранных котов.

– Можно я скажу, что меня зовут Роберт?

– Говори что хочешь, лишь бы начиналось на “эр”.

– Ты пойдешь со мной?

– Нет, я буду ждать снаружи.

– Слушай… а вдруг старик знает фотографа?

– С какого перепугу ему знать какого-то фотографа?

– Не знаю… Это точно здесь? – Мне было неспокойно.

– Да, почти пришли… В чем дело?

– Не знаю… Что-то мне не нравится.

– Что именно?

– Не знаю… Интуиция…

Мы дошли до стены тупика, и Полито взглянул на меня с удовлетворением:

– Ну поздравляю.

– С чем?

– Хорошая интуиция. Я бы на твоем месте ее слушался.

– Ты о чем? Где мы?

– Тебе не говорили, что ты задаешь слишком много вопросов? – Взгляд его изменился. Теперь невозможно было узнать мальчишку, что просил помочь продать камеру.

– Куда ты меня привел? Здесь ничего нет!

– К несчастью, кое-что все же есть. – Полито дважды постучал по железному мусорному баку справа от себя.

– Что ты делаешь?

Прежде чем он успел ответить, я услышал за спиной смех и обернулся, не понимая, что происходит. Трое парней старше, выше и гораздо крепче нас приближались, похлопывая дубинками по ладоням. Я взглянул на Полито, надеясь, что для него это тоже неожиданность и он сумеет вытащить нас из этой передряги, но в его глазах я прочел другое. В них не было ни веселости, ни насмешки – и ничего, что могло бы разъярить меня. Осмелюсь сказать, что в его темных глазах читалось нечто противоположное торжеству. Ему было стыдно?

– Прости, гитарист.

– Ну, Поли, кого ты нам привел? – сказал самый высокий и страшный из парней.