Синее на желтом

— Ты куда?

Вася рванулся — затрещал по швам воротник. Вырвешься у такого — без рубашки останешься.

Вася не растерялся: заложил два пальца в рот и пронзительно свистнул. А потом заорал во всю глотку:

— Полундра! Дяденька Бомбит!

В зале притихли. Вася увидел, как сидевший в дальнем углу Бомбит вздрогнул и поспешно оставил уже поднесенную к губам стопку.

— Полундра! — еще громче заорал Вася. — Дяденька Бомбит! — Вася спохватился: не любит Селихов, когда его Бомбитом зовут. — Дядя Коля! Вашего Соболька зацапали! В клетку!

Одни люди в зале добродушно рассмеялись, другие принялись шутить. «Ну и цирк! Слышали — ихнего Соболька арестовали», но когда Селихов стукнул кулаком по столу так, что посуда подскочила, все поняли, что капитану «Геленджика» не до шуток.

— Вот те и раз — отдохнули, называется, — сказал Бомбит. — Ну что ж, хлопцы, пошли освобождать Соболька.

И тут все стали наперебой предлагать капитану свои услуги. Но Николай Артемович отказался.

— Спасибо, но как-нибудь сами управимся. Собака наша, и команда сама ее освободит.

Все согласились с капитаном, и только один сильно подвыпивший конопатый морячок с норвежского танкера не принял отказа. Морячок не понимал по-русски, зато был в восторге от русской водки, и готов был броситься в любую драку за компанию с этими славными, гостеприимными ребятами.

— Хорёшие ребята! Ура! — завопил он и, засучивая рукава пестрой рубахи, ринулся к выходу. Чередниченко сгреб его в охапку и осторожненько, так, чтобы не повредить, посадил на стул.

— Сиди, сиди, деточка, не рыпайся.

16

Едва поспевая за Бомбитом, Вася докладывал ему, как все это произошло.

А Бомбит молчал. Заговорил он лишь тогда, когда команда «Геленджика» догнала повозку с собаками в самом узком месте набережной: справа — стены пакгаузов из гофрированного железа, а слева — в пяти шагах море.

— Одну минуточку, гражданин Грачев!

Егор Семенович обернулся, но повозку не остановил.

— Вы что, разговаривать с нами не желаете? — сказал уставший от быстрой ходьбы Бомбит и схватил Чемберлена под уздцы.

— А я вас слушаю, — сказал Егор Семенович и вздохнул. Он уже знал, о чем будет разговор. По-хорошему люди в таких случаях не разговаривают. Оскорбляют, ругаются. А ты терпи. Церемонься с ними. Потому что служба твоя такая.

— Отдайте нашего Соболька, гражданин Грачев. Очень прошу — отдайте, — сказал Бомбит.

— А я никакого Соболька не знаю, — сказал Грачев.

— Как же так! Вот он, видите?

Соболек, стоя на задних лапах, обхватив передними прутья клетки, виновато скулил, выпрашивая у друзей прощение за свой нехороший поступок.

— Ничего такого не вижу, — сказал Грачев. — Мне ошейник с номером нужно видеть. А с номерами тут ни одной нет.

— Наша оплошка, — признался Бомбит. — Завтра обязательно исправим.

— Раньше надо было думать, — сказал Грачев.

— Согласен. Но я вас по-человечески прошу — освободите собаку.

— Я бы с удовольствием, да не могу, — сказал Грачев. И это была правда. Пропади он пропадом, ихний Соболек. Нужен он мне. И какого черта ссориться мне с этим Бомбитом. Уважаемый человек. Фронтовик. Инвалид Отечественной войны. Грачев сам был на фронте и знает, почем фунт военного лиха. Не следовало бы обижать такого человека, как Бомбит. А как же не обидишь, если он не понимает? Как объяснить ему сейчас, что я тут вовсе ни при чем? Инструкция не разрешает. И правильно, что не разрешает. Нельзя выпускать собаку, когда она вот так попала в клетку. Кто поручится, что она уже не заполучила от других собак какую-нибудь пакость?

— Да поймите, не имею я права, — уже чуть ли не просительно сказал Егор Семенович. — Так что лишний этот разговор.

— А кто имеет право?

— Начальство, конечно, — заведующий наш, ветеринарный доктор. Вы напишите им, разберут.

— Стану я еще писать. С ума сойти можно.

— Вот именно, — подтвердил Грачев. — Я вам по правде скажу, зачем мне вас обманывать, товарищ Селихов. Не будет от писанины никакого результата. Не бывало так. Не помню. Пока писать будете, пока разберут, а у нас ведь учреждение, нам ждать невозможно. У нас на ихнюю кормежку по смете ноль без палочки. Зачем же их голодом мучить!

Егор Семенович сказал это спокойно и просто, в надежде, что разумный человек все поймет. Селихов, слава богу, не мальчишка, должен соображать.

— Вы нам зубы не заговаривайте, папаша, — вмешался в разговор потерявший терпение Чередниченко. — Плевать мы хотели на все ваши сметы. Товарищ капитан, Николай Артемович, а ну, разрешите мне.

— Спокойненько, Чередниченко. — Бомбит отстранил его плечом. — Сейчас мы с гражданином Грачевым договоримся. Не может быть, чтобы не договорились. Соболек наш, весь порт подтвердит, что наш.

Егор Семенович рассердился. Ну как разговаривать с такими людьми! Хоть кол теши на их башках — не соображают. Пьяные, что ли?

— Сказано — не знаю никакого Соболька. У меня в клетке бродячие собаки, а мы с ними не чикаемся. Попались — шкуру долой.

— Это как же? — У Бомбита задергались губы.

— Обыкновенно. Сдираем, — окончательно разозлившись, сказал Грачев. Не следовало ему этого говорить. Разве может стерпеть человек, чтобы с его четвероногого друга вот так, за здорово живешь, содрали шкуру? Это с нашего Соболька шкуру! Когда он еще живой и смотрит на тебя и просит: мол, выручи, братец.

— А ну давай ключ! — потребовал Бомбит.

Грачев невольно схватился за карман. Два матроса мгновенно загнули ему руки за спину. Не сговариваясь. В таких случаях люди не сговариваясь действуют заодно. А тем более моряки — эти в нужный момент без слов понимают друг друга.

Грачев рванулся, но зря. Только капитанку свою уронил на землю. Дюжие хлопцы держали его крепко — с такими не справишься. Сопротивляться бесполезно, решил Грачев. И не нужно. Я на службе. Матросня поплатится за такое самоуправство.

Его уже не слушали. Чередниченко достал из кармана Грачева ключ и отпер клетку.

Вася шуганул собак.

— А ну давай, давай на свободу!

Они рванулись из клетки так, словно только сейчас поняли, что им угрожало. Подальше, подальше от тюрьмы. Они теперь и детям, и внукам, и правнукам, всему потомству до скончания рода своего закажут — подальше, подальше от клетки!

А мальчики (это подоспела Васина артель и с ними еще какие-то ребята. У нас в городе такие ребята — где какой шумок, они тут как тут, разве без них обойдется) как заулюлюкают: держи-и их! — и сами хохочут. Потому что это по-настоящему весело — видеть, как, не чуя под собой ног, убегают из неволи собаки. Они мгновенно разбежались в разные стороны — Соболек на катер, залез там в какую-то щель, остальные — кто куда — в переулки, в подворотни, в подъезды домов. Только Принц никуда не убежал. Вася выгнал щенка из клетки, но он далеко не ушел. Принцу казалось, будто что-то плохое хотят сделать с Чемберленом, хотя люди не обращали никакого внимания на лошадь, а она на них — тем более. Шумят? Ну пусть себе шумят. Мне все равно не понять, чего они хотят друг от друга. Мне жарко и спать хочется. Спать.

Чемберлен опустил отяжелевшую голову и задремал. Старость.

— Ну вот и шабаш, — сказал Бомбит. — А теперь давайте разойдемся с миром.

— Не выйдет с миром, — возразил Грачев. — Судить вас теперь будут. И зря вы смеетесь, Селихов, плакать будете. Вот увидите, еще наплачется вся ваша бражка за решеткой.

— А за что нас за решетку? — возмутился Бомбит. — А ну, хлопцы, давайте его в клетку, раз у него злоба такая. Может, подобреет.

И вот Егор Грачев в той самой клетке, в которой только что сидели выловленные им собаки. Звякнула дверца, опущена защелка, два раза повернут ключ в заботливо смазанном замке.

Чередниченко вынул ключ, зачем-то плюнул на него и забросил далеко в море. Затем он поднял с земли Грачевскую капитанку. И ее тоже в море.

— Не смей морскую форму позорить! Собачий капитан!