Альтер эво

– Вот. А он – тебя, – продолжает ворона Марк. – Он видел… э-э, что у тебя в голове. Твою, скажем так, картину мира. И откопал в ней что-то охеренно крутое, чего у нас нет, какую-то идею на миллион. – Когда птица выталкивает из себя «охеренно», это почти похоже на вокал какого-нибудь прогрессив-поп-певца. – Ты не знаешь, что бы это могло быть?

Майя ненадолго задумывается. Все, что она помнит теперь о том дне – это ее страх, сплошной ужас, и насилие над ее сознанием, и боль. Что чужак мог найти в ее мыслях? Откуда ей знать?

– Извини. – Она качает головой.

Марк молчит, потом как-то уныло точит клюв о козырек над аркой дверцы.

– У нас там за эту штуку убивают.

Пожав плечами, Майя отлипает от крыла.

– У нас тут и не за такое убивают. Мне нужно идти… – Она машет рукой в сторону деревьев, за которыми как вкопанный стоит Давид. Уже минут пять.

Майя больше не оборачивается. На сердце у нее – холод. Она делает несколько шагов по полю – шагать неудобно, под ногами крупные комья осенней земли, сырой и слипшейся, а еще колючая стерня так и норовит впиться в штаны. Через десять секунд ее затылок обдувает поднятый крыльями ветер, и ворона Марк аккуратно присаживается к ней на плечо. Несколько шагов они проходят молча.

– А ты-то хоть что-то от него взяла? Видела нашу альтернативу? Может, кусок хотя бы.

– Не помню. По-моему, нет. Хотя… – Майя поворачивает голову к птице у себя на плече. – Кажется, я видела тебя.

Ворона не то чихает (?), не то фыркает:

– Ты не могла: он ничего обо мне не знал. С чего ты взяла, что это был я?

Майя на секунду останавливается.

– Я просто… Знаю, что это был ты. – Голову понемногу сдавливает, Майя потирает лоб, потом касается вороны кончиками пальцев. – Сейчас ты… Такой, среднего роста, и рубашка оранжевая. И джинсы… У вас так ярко одеваются?

Ворона Марк таращится на нее во все глаза:

– Ты видишь меня сейчас в моей альтернативе?

– Да нет. – Майя отворачивается и продолжает движение. – Это просто… такие клочки. Как что-то по химии из средней школы иногда в голове всплывает. У тебя была химия?

Ей это совершенно не интересно. Но надо что-то говорить. Надо не прекращать говорить, чтобы не начать думать. Они уже совсем близко к березкам. К Давиду.

– У нас была выборочно: по результатам ИИ-оценки кому-то ставили химию, кому-то физику, кому еще что. До сих пор не понимаю, почему мне досталась химия. Никакой склонности к ней не испытывала. А если по-честному – ненавижу химию, но ИИ не врет, нейросеть не ошибается, так что…

Пять шагов до Давида. Он стоит к ним спиной, похоже, прислонившись к стволу. В его фигуре Майе чудится что-то странное, что-то чужое.

– Нейросеть? – не понимает ворона Марк, гласные ей почти не даются.

– Сеть нейронная, – машинально бормочет Майя. – Разумная. Искусственный интеллект. У тебя есть нейронная сеть?

Это разве его куртка? И цвет волос…

– У меня лично? – уточняет птица.

– Нет, у…

Они огибают березку, и Майя замирает на месте.

Это не Давид. Прислонившись спиной к березке, перед ней стоит Эль Греко.

Она поворачивается кругом – резким, дерганым движением, отчего ворона Марк чиркает когтями по ее плечу и, протестующе хлопая крыльями, перелетает на ближайшую ветку березы, – и тогда видит его.

Давид лежит в трех метрах, на боку, подтянув ноги к животу. Видимых повреждений нет, но Майе и не нужно их видеть. Она уже знает.

Она медленно переводит взгляд на Эль Греко, и тот качает головой:

– Нет-нет, вот уж я ни при чем, – он не акцентирует местоимение, конечно же нет, с чего бы, это ей показалось. – Сердечный приступ, полагаю. Трагично, но тривиально. Тяжелые физические тренировки на массу без должного внимания к восстановлению…

Перестав слушать, Майя подходит к Давиду, опускается на колено, кладет ладонь ему на щеку. Опять.

– Думаю, ты можешь больше не пытаться, – спустя минуту голос Эль Греко все же прорезается в ее мыслях.

– Что?

– Ты все пытаешься их спасти: скачешь по альтернативам, как курица с оторванной головой… А ведь это не пустяковое дело. С каждым таким прыжком без четкой цели, на которой зафиксировано внимание, ты рискуешь оказаться в каком-нибудь очень, очень плохом месте, откуда уже не будет выхода. Вон, спроси хоть у Марка.

Ворона на ветке переступает лапами, поворачиваясь, и на секунду застывает – наверное, таращит на Эль Греко блестящие черные глаза, – а потом выкаркивает:

– Да пошел ты, Йорам.

Эль Греко у нее за спиной посмеивается.

– Он что, обязательно должен умереть? – Майя продолжает смотреть на Давида. – Степан. Даймё. Они должны умирать в каждой альтернативе? Это судьба?

– Не думаю, – отвечает Эль Греко. – Но, честно говоря, не знаю. Не исключено, что даже при условии беспредельного количества вариаций распределение вероятностей для некоторых событий в нашей Вселенной отлично от нормального – если вы понимаете, о чем я. Возможно, даже в бесконечном множестве альтернатив кому-то все-таки приходится умирать чаще. С другой стороны, тебя должно утешать то, что в любом случае остается еще бесконечное число вариантов, в которых они живут и здравствуют. Прямо сейчас. Как и бесконечное число вариантов, в которых они никогда не рождались. Как и бесконечное число вариантов, где…

– КАР-КАР-КАР-КАР-КАР.

Это больше не попытка артикулировать по-человечески, а совершенно нормальный вороний ор – хриплый, резкий, наглый и очень громкий. Заглушив речь Эль Греко, ворона Марк демонстративно поворачивается к нему задом, слетает с ветки и приземляется рядом с Майей.

Из-за отвернувшейся полы куртки Давида торчит уголок бумаги. Это те несколько листков, что он забрал из кабинета даймё. Майя осторожно вытягивает их, пробегает глазами – какая-то финансовая информация. Обманывал ли Давид? Или бумаги стали другими во время Майиных прыжков? Теперь этого не узнать.

Она со смутным удивлением понимает, что на самом деле теперь это и не важно.

– Между прочим, в той альтернативе, в которой вы встретились – и во многих-многих соседних – они с этим ненормальным типом, Нефедовым, поставляли к вам в молл орто, – Эль Греко адресует свои слова куда-то в небо. – Фриктаун. Идеальное место для сбыта таких вещей. Возможно, твой брат – на их совести. Возможно, от этого тебе станет легче.

– В этом мире это уже неправда, – глухо отвечает Майя – она не удивлена, и не легче ей ничуть.

Она по-прежнему смотрит на Давида. Не может заставить себя отнять ладонь от его щеки. Он еще теплый, но она знает, что, если уберет руку, его кожа постепенно остынет. Она не хочет этого.

– Ты научишься, – помолчав, негромко каркает Марк.

– Но сейчас обстоятельства для учебы неподходящие. – Эль Греко отделяется от березы, делает шаг к ним. – Куда вы направлялись – в молл? Ты не доберешься до него. В километре позади едут две машины – за тобой. У гейтов ждут люди. Поверь опытному человеку, просмотревшему множество вариантов: в молл тебе больше не попасть.

Любимая моя квартирка, заторможенно думает Майя, не видать мне тебя больше, не слышать сладкого голоса оксаны. Какая потеря.

– В клинику… – начинает она.

– В клинике тебе тоже делать нечего. – Эль Греко поднимает брови. – Или ты думаешь, что локация что-то значит? Точка на карте? Забудь. Все в твоей голове.

Майя наконец поднимается на ноги. Так странно. Теперь она знает, что в миллиарде альтернатив живет еще миллиард Давидов. Они живы и здоровы, у них пес по кличке Хольгер Датский, они никогда с ней не встречались. Они в порядке. Их еще пруд пруди, по десять на пятак. Почему же настолько больно?

– И куда мне теперь? – без интереса спрашивает она.

– А куда ты с самого начала собиралась? – вкрадчиво отзывается Эль Греко. – Зачем все это затеяла?

– Но у меня нет… – Майя сама не уверена, на дефицит чего хочет пожаловаться.

– Ты. Только что. Научилась. Перемещать внимание между альтернативами, – раздельно произносит Эль Греко и похлопывает ее по плечу. – Поздравляю, сестра, добро пожаловать. Похоже, ты еще не до конца освоилась и не понимаешь, какие бонусы несет с собой членство в клубе. – Он наклоняется к ее лицу и четко выговаривает: – Тебе больше не нужно ничего от этого мира, чтобы стать тем, чем тебе хочется быть.