Альтер эво

Он вдохнул в последний раз и прыгнул, и полетел в поток головой вперед, как хай-дайвер.

Майя едва успевает выйти из «Фикса» и сделать два шага к дому, как с потолка на нее пикирует что-то ужасное, сделанное из сплошных когтей и клювов, хлопающее крыльями и исполненное яростного желания удержаться у нее на плече.

– Да чтоб тебя! – Сердце у нее разом уходит в пятки, и теперь потребуется не меньше пяти минут, чтобы волна испуга отхлынула, а ноги перестали дрожать.

– Извини, – хрипло орет ей в ухо ворона Марк. – Пока не привык к управлению.

Он переступает с лапы на лапу, впиваясь когтищами в ткань пальто. Пернатая гадина, и как-то ведь пробралась в молл с улицы, куда смотрят клининговые службы.

– Даже не пытайся, – зло говорит Майя и решительно топает к двери, нимало не заботясь о том, чтобы пассажира не трясло. – Не выйдет.

– Что не выйдет?

– Я все равно поступлю так, как решила.

– И на здоровье. Я при чем.

– Хочешь мне помешать?

– Не-а.

– Тогда чего приперся?! – Майя теряет терпение: жутко бесит еще и то, что на ворону, сидящую у тебя на плече, не посмотреть прямо, не выворачивая шею самым опасным образом.

– Соскучился, – кряхтит ворона.

Майя трясет головой и начинает шарить в сумке в поисках мобильника, на котором у нее ключ-код от входных дверей.

Дома она проходит прямо к балкону, распахивает дверь и одним движением сбрасывает пальто с плеч на ближайший стул. Ворона возмущенно бьет крыльями и что-то гундит. Не слушая ее, Майя уходит на кухню, кипятит чайник и готовит себе быстрый бутерброд с биологической индейкой, чего в обычной жизни не делает почти никогда, но обстоятельства, ничего не попишешь, все у нее на этой неделе идет наперекосяк. В качестве компенсации за жестокое обращение прихватывает для Марка черствую попку батона и идет на балкон.

– Я ничем не могу тебе помочь. Это мы уже в прошлый раз выяснили. Так какого лешего ты прилетаешь?

Она вонзает зубы в хлеб и энергично его пережевывает, уставившись на ворону. Та дерганым движением склоняет голову набок:

– А вдруг можешь. Может, я не те вопросы задавал.

– Вдруг могу, да – а на меня тебе плевать? – Майя с усилием глотает, запивает недозаваренным и еще очень горячим чаем, чуть не давится. – Это же ты мне рассказывал про мировое равновесие и про все в таком духе? Про жизнеспособность альтернатив. Ты же понимаешь, что вот теперь ты ко мне заявился, и этим у меня в мире уже что-то изменил? Чем чаще ты сюда мотаешься, тем больше изменений, так? Так ты у нас тут вообще все порушишь – это нормально, по-твоему?

– Э-э…

Вообще-то звук, который исторгает себя ворона, не очень похож на «э-э» – возможно, птицы неспособны растягивать гласные. С немного обескураженным видом она таращится в стол, потом пробует заново:

– Как бы… На самом деле – нормально. Нет, правда. Понимаешь, то, что я здесь появился, – это новая информация. Больше информации. А информация – это ценность. Я как бы передал ее тебе, поделился. – Ворона Марк пытается почесать себе лапой то место на голове, где у собак уши, а у птиц неведомо что. – То есть я тебе в общем-то добро причинил, хочешь верь, хочешь нет.

– Не верю, – отрезает Майя и агрессивно дожевывает бутерброд.

– Информация – это кровь жизни, – пробует ворона по-другому, нечаянно ударяясь в поэзию. – Чем больше данных – тем больше точек ветвления. Привнося в твой мир новые сведения, я даю ему больше возможностей развиться.

– Но это уже не я буду там развиваться, ведь так? – Майя тут же вспоминает, как пару часов назад перед ней стоял Степан, как волновался, тыкал пальцем в березу и бредил, и настроения это ей не улучшает. – Это будет какая-то другая я из другой ветки, так?

У вороны не очень решительный вид. Как у того, кто собирается открыть собеседнику глаза на неприятную очевидность, насчет которой все вокруг давным-давно в курсе.

– У меня такая работа, что я вижу много других альтернатив, – заходит она издали. – Я в них даже не заглядываю, просто проплываю мимо. Ты не представляешь, сколько их на самом деле. Любая мелочь, одна песчинка не в том месте – и вот тебе сотня новых вариантов. Наш с тобой сегодняшний разговор – миллион вариантов. Сейчас же, сию секунду. А еще через секунду вариантов станет миллиард, ведь ветвление никогда не прекращается. Через сутки их будет запредельное число… То есть было бы, если б они не схлопывались.

Он замолкает. Майя сдвигает брови, пытаясь ухватить суть. Миллиард вариантов… миллиард копий ее самой.

– Ты хочешь сказать, нас столько, что, когда с одной – со мной – что-то случается, это не значит вообще ничего? – медленно произносит она. – Что невелика важность, что бы ни произошло с отдельно взятой альтернативой? Потому что их еще бесконечно много?

– Потому что они бесконечно подобны, – уточняет ворона Марк. – Их не просто много. Их много практически идентичных. Различие между двумя соседними альтернативами – это какая-то сущая кроха информации.

– Тогда… Тогда, конечно, и правда все равно, – бормочет Майя смятенно: еще бы, кто же мог ожидать, что его оценка собственного места в мире подкрепляется законами физики. – Одна ли я, другая ли…

– Фундаментально ошибочная мыслительная привычка, – сочувственно клекочет ворона. – Воспринимать себя как нечто исключительное. Как фигуру с переднего плана, в свете прожектора. Тогда как ты – просто массовка. Мой учитель говорил, что преодоление этого заблуждения – первый шаг к…

– Ты не мог бы улететь, а? – Майя резко встает со стула. – Будь так добр, пожалуйста. Спасибо.

– Ка-акк?

– Отвяжись от меня. Оставь в покое. У меня и без тебя в жизни такого дерьма полно. С горкой. Проваливай.

– Мне никак, – винится ворона Марк. – Прости. Меня постоянно сюда выносит. Я не могу работать. И ничего не могу поделать. Боюсь, что, пока я не получу здесь то, что ищу, я так и не смогу от тебя отцепиться. Это именно ты. Мне что-то нужно от тебя.

На несколько секунд Майя так и замирает, стоя, глядя сверху вниз на птицу на столешнице. Ветер играет с салфеткой на тарелке из-под бутерброда. Салфетка прижата горбушкой, но все равно это слабое движение, похоже, не может не привлекать внимание вороны, которая нет-нет да дернет головой в том направлении.

Потом на лице Майи медленно, как фотография на инстакарточке, проявляется темная улыбка.

– О. Смотри-ка. Так все-таки не все равно? Значит, прожектор-то все же на мне, да?

И она забирает пустую чашку и уходит с балкона, и запирает за собой дверь.

Марк не в силах ее ждать. Ему очень тяжело ждать, в этом-то теле. Неудобно и мучительно.

Но он ждет, сколько может.

Сначала он сидел и ждал на столике на балконе. Потом перепрыгнул-перелетел на кухонный подоконник – кухня была темна и пуста. Вернулся и попытался заглянуть в окно комнаты, но она задернула шторы. И не подошла к двери, даже когда он начал стучать клювом по порожку и чуть не расклевал его вдребезги.

Вот взяла и разобиделась, как мелкая девчонка. Он всего-то и сказал, что таких, как она, в этом мире по десять на пятак дают. Ну что за ребячливость, право слово.

Марк попрыгал по столу. Затем ему удалось взлететь, и даже безаварийно, над зданием, подняться через крышу: пришло в голову, что, возможно, у ее квартиры есть окна и на другой стороне. С крыши стало видно, что у серой квадратной постройки ни конца, ни края нет, – словно это какой-то бескрайний склад или там сборочный цех, уныло-однообразный, функциональный, кряжистый, – и обозленный Марк вернулся на столик. Понастроили хрени всякой.

Блин, ему уже очень-очень пора продемонстрировать нанимателю хоть какие-то результаты. Он, мать его, должен разгадать этот чертов ребус. А для этого ему нужна она! В этой истории она – как магнитный полюс, долбаный пуп земли. Его нацеливает на нее, точно стрелку компаса. Как она смеет вот так уходить, когда ему от нее что-то нужно?!