Альтер эво

– Туда, где ты можешь взять то, что хочешь получить.

У Майи уходит несколько секунд, чтобы понять: очевидно, причина в том, что ее квартира – не клетка Фарадея. А еще, возможно, Давида тревожит вероятность присутствия оксаны – надо признать, крайне высокая, поскольку какая-нибудь оксана есть у всех в молле.

Ей становится немного смешно – как всегда при встрече со взрослым человеком, чрезмерно увлеченным шапочками из фольги. Давид читает ее мысли, но на этот раз не улыбается, а медленно наклоняет голову:

– Ты просто поверь мне, Майя. Всегда есть кто-то, кто смотрит.

Хорошо, как скажете, господин маленький брат большого. Майя беззвучно артикулирует: «Сейчас?» и вопросительно поднимает брови. Давид ухмыляется, пожимает плечами и кивает. Она показывает на пальцах «десять минут» и уходит в комнату, переодеваться. От этой детсадовской пантомимы – игры в шпионов – настроение опять начинает подниматься. А она к такому не привыкла. Нормальное для Майи состояние духа – молчаливая хмурая подавленность. Поднятое настроение кажется ей странным, неуютным, немного незаконным.

Да еще ей неизвестно, куда они собираются. Ну и ладно. Пожалуй, она наденет то же самое, в чем ходила в Город Золотой. Просто невероятно, сколько времени заняли у нее сомнения и рефлексия – и как в итоге она приняла решение за пять секунд, вот только что. Причем особо даже не думая. Ценность размышлений сильно преувеличивают, говорит себе Майя и, расстегивая на себе рубашку, направляется к шкафу.

Со стороны балконной двери раздается какое-то постукивание.

На деле – вполне громкий, размеренный и наглый стук.

Повернув голову, Майя видит, кто сидит на подоконнике снаружи, и ей тут же становится не по себе. Она несколько дней старательно забывала то, чем закончился ее последний поход во Фриктаун, и почти уже забыла окончательно – но нет, нате вам, пожалуйста. Она не хочет открывать дверь и борется с искушением задернуть толстую светонепропускающую штору.

Ворона опять тюкает клювом по раме и, оставаясь на месте, несколько раз хлопает крыльями.

– У меня нет для тебя еды, – сообщает Майя, как будто еще верит, что этой птице нужна еда.

Ворона не двигается с места.

– Отвали. – Майя делает такое движение, словно гонит птицу прочь, что, конечно, глупо, потому что их разделяет стекло, и ворона об этом знает.

Птица нетерпеливо подпрыгивает на месте – Майя впервые видит, чтобы ворона вела себя как воробей, – машет крыльями и едва не соскальзывает с подоконника. Смотрит на Майю с глубокой укоризной.

– А, ладно, черт с тобой, – бормочет Майя и открывает балконную дверь.

– Ну и какого рожна ты там устроил? Кто этот длинный? – Хмуро глянув на Марка, Бубен посторонился, давая дорогу несущейся вприпрыжку маленькой девочке в кимоно-ги.

Девочка притормозила и серьезно поклонилась, сложив ладошки перед грудью, а потом поскакала дальше. За плечами у нее в такт прыжкам болтался рюкзачок с ярко отпечатанным на кармашке ликом Иоанна Крестителя.

Марк недовольно уставился себе под ноги. «Идиот и говнюк» – в смысле, vs говнюк, – роман взросления. Неоконченный. Из кафе им, увы, пришлось удалиться, и теперь он шагал по тротуару, старательно давя глянцевыми черными челси редкие желтые листочки, избежавшие щеток уборочной техники.

– Он учился у Йорама. Еще до меня.

– И тебе он, значит, как бы это сказать… Поперек горла, так.

– В точку.

– Потому что учился у Йорама. Хотя он наверняка и сам по себе засранец.

– Идеальный подбор слов.

– Но двигается ничего. Не исключено, что он бы тебе навалял.

Марк досадливо мотнул головой.

– Йорам любил вин чун. И учеников заставлял любить. Уж со вшивым винчунистом я как-нибудь справлюсь.

– Ты и сам – вшивый винчунист, – рассудительно напомнил Бубен, который был адептом уэчи-рю и подлинное уважение питал лишь к окинавским стилям, а в смысле религии относил себя к выживальщикам.

– Вот именно. Я знаю наши слабые места.

– И с какой такой девушкой он посоветовал тебе не спешить?

Они остановились на перекрестке, дожидаясь зеленого. Бросив взгляд на высаженные вдоль улицы платаны, на их живописные рыжие листья, чьи растопыренные пальцы светились на солнце золотом и теплом, Марк впервые подумал, что скоро зима. И что ее может не быть. В таком уж мире они живут, что зима может больше не наступить в любой день. Как там Бубен говорил? Все стараются либо оставить след, успеть что-то там сделать, либо жить духовной жизнью, чтобы успеть что-то там понять. И что, помогает?

След-то – он от всех одинаков. Как от утки на глянцево-темной воде осеннего пруда. Информационный хвост, который чуть-чуть подержится, а потом пойдет клочками да и рассеется в энтропии. Уж он-то, Марк, знает.

Блин, спасибо тебе, Холодный, сучок, за паршивое настроение.

Марк вздохнул:

– Я каждый раз, когда начинаю работать по этому Старкову, натыкаюсь на какую-то девушку. Не похоже, чтобы она вообще имела к нему какое-то отношение. Но меня раз за разом прибивает потоком к ней, и я не понимаю, почему.

– А этот твой длинный, похоже, понимает.

– Или делает вид. – Светофор переключился, мелодично засвиристел, и Марк сделал шаг с тротуара. – Но как минимум он ее видел. Значит, когда он работает по Старкову, его тоже к ней относит, – значит, связь между ними все-таки есть. Черт, сообразить бы, какая.

Хм. Холодный сказал – «девушку в старом доме, с окнами без стекол». Значит ли это, что точка входа для них обоих была одна? И значит ли, что дальше этой точки Влад еще не продвинулся? Нашел он, где эта девушка живет?

– Ну, совет он тебе нормальный дал. Ты для начала все-таки хоть поговори с ней, так, – влез в его мысли Бубен и, дойдя до противоположной стороны улицы, остановился у рекламной тумбы. – Все, Хлыщ, давай, мне здесь направо.

– Давай, да… – машинально отозвался, думая о своем, Марк, потом встрепенулся и поймал Бубна за рукав: – Нет, погоди, что ты сейчас имел в виду?

Бубен поднял брови.

– Насчет чего? А, ну не спешить с решениями – нормальный совет же. С девушками всегда лучше получается, если сперва поговорить. А потом уже всякое. – Он помолчал, выжидающе глядя на Марка, и пояснил: – Я пошутил так сейчас. Это была шутка.

– Да… извини, Бубен. Бывай.

Марк махнул рукой и посмотрел, как приятель шагает к подземному паркингу, мило замаскированному под лесной холм. Крыша «холма» была выложена дерном с густой травой. На ней очень любили валяться – и валялись прямо сейчас, на пожухлой, перекусывая бутербродами, потягивая лимонад и хохоча друг над другом, – студенты ближайшего врачебного училища.

В чужой альтернативе ты не можешь ни с кем поговорить. Тебя там как бы нет. Хоть это и называют рассеянным присутствием, в действительности ты наблюдаешь, но не присутствуешь.

Но если тебе несказанно свезло каким-то макаром наслоиться на чье-то сознание, тогда…

Марк рассеянно потер лицо. Рыжая девчонка на холме со смехом обматывала парня клетчатым шарфом в цветах городского футбольного клуба. Неуклюжие бездари. Футболисты, в смысле.

Тогда – неизвестно, что. Йорам в объяснения не вдавался. И никто не вдавался. Надо пробовать.

Пришлось завернуть в библиотеку, где Марк за полчаса успел собрать пачку шокирующих сведений о птицах вообще и врановых в частности. У птиц, оказывается, по две гортани. Жестко. А вороны в числе других способны к звукоподражанию и могут имитировать человеческую речь – отлично, стало быть аппаратная база есть. Нейронов в головном мозге, правда, в разы меньше, чем у людей. Но это еще ничего не значит: у слонов, к примеру, больше, а в высшей математике слоны пока себя не очень ярко проявили.

Марк ощущал какой-то мандраж, совсем не свойственную ему неуверенность в себе. Из-за этого он не поехал к мастеру Хуану, а двинул домой. И там поймал себя на том, что оттягивает момент – медленно и лениво жует сэндвич с индейкой, пялясь в окно, расхаживает по комнате, подбирая висящие и валяющиеся тут и там сорочки, ремни и джемперы. Йорам говорил, что внешний порядок вещей прорастает внутрь, и тот, кто живет в бардаке, Марк, никогда не достигнет должного уровня уравновешенности и контроля, Марк.