Автограф

Кольцо с сердоликом. На сердолике вырезаны ладья и амуры в ней. Пушкин был в гостях в семье генерала Раевского, в Крыму, в Гурзуфе (Юрзуфе). Он «проиграл» это кольцо дочери Раевского Марии в лотерею. Мария, счастливая, надела кольцо с сердоликом и амурами. Один из амуров играет на флейте. Он будет играть для вас, Мария, — сказал Пушкин. Это я так думаю, что он сказал, писала Ксения. Мария надела кольцо и не снимала его уже больше никогда. Носила его и в Сибири, в ссылке, будучи княгиней Волконской. Она шла среди необозримых снегов и морозов, застывали на ледяном ветру слезы, а маленький амур играл ей солнечную мелодию на маленькой солнечной флейте… И так до конца жизни Волконскую сопровождала эта солнечная сердоликовая песня. Завещала она колечко своему сыну. Затем оно перешло к внуку княгини, может быть, и песня перешла, а теперь оно перешло к нам, и мы все будем сохранять его, как сохраняем память об исключительной русской женщине Марии Николаевне Волконской, жене декабриста и дочери героя войны 1812 года генерала Николая Николаевича Раевского.

Кольцо с бирюзой после смерти поэта носил Данзас, но потерял. Случилось это в Петербурге зимой. Данзас снял перчатку, чтобы расплатиться с извозчиком, и уронил кольцо в сугроб.

Данзас был в отчаянии. На его глазах, сраженный пулей, упал в снег друг; теперь упало в снег, исчезло кольцо друга.

Данзас искал кольцо долго, ему помогал извозчик, но безуспешно. Извозчик уехал, а Данзас остался: не было сил покинуть это место. Уйти — значило уйти от кольца навсегда. Но пришлось уйти. Что делать.

Тот, кто потом вдруг поднял из сугроба совсем неприметное с бирюзой кольцо, никогда не будет знать, какой оно судьбы. И может быть, оно сейчас у кого-нибудь живет, но судьба его никогда не быть опознанным. Оно — великий немой.

А Константин Карлович Данзас до последних дней своей жизни будет помнить об этой утрате. «Данзас был единственным свидетелем преддуэльных часов Пушкина и единственным (со стороны поэта) свидетелем самой дуэли». Он единственный видел, как наводили на Пушкина пистолет, и он единственный, из друзей Александра Сергеевича, видел и слышал смертельный выстрел в Пушкина. И в колечке с бирюзой для Константина Карловича было все это и еще слова умирающего Пушкина: «Возьми и носи это кольцо…»

Было приведено любопытное сообщение из города Пушкина, из местной газеты «Вперед», журналиста С. Краюхина — в музее-Лицее можно увидеть два кольца, принадлежавшие И. Пущину.

Считалось, что оба они выкованы из железных кандалов декабриста. Научный сотрудник музея Алевтина Ивановна Мудренко обратила внимание на то, что цвет колец явно не одинаков — одно темнее другого, — и предположила, что более темное кольцо сделано из чугуна. Не значит ли это, что кольцо привезено Пущиным из Петербурга. Всего чугунных колец было двадцать девять — по числу выпускников Лицея. До нас ни одна из этих реликвий не дошла. Возможно, кольцо Пущина и есть то самое лицейское, по подобию которого Н. Бестужев выковывал декабристам другие из их кандалов.

Догадку позволит прояснить физико-химический анализ.

Рассказывала Ксения и о сердоликовом перстне-талисмане, подарке графини Воронцовой. Перстень пропал. Ксения приводила выписку из газеты «Русское слово» от 23 марта 1917 года о случившемся: «Сегодня в здании Александровского лицея обнаружена кража ценных вещей, сохранявшихся со времени Пушкина. Среди похищенных вещей находится золотой перстень, на камне которого была сокращенная надпись на древнееврейском языке». Приводила Ксения из печати и описание перстня. Каким же он все-таки был, пушкинский талисман? «Этот перстень — крупное золотое кольцо витой формы с большим камнем красноватого цвета и вырезанной на нем восточной надписью. Такие камни со стихом корана или мусульманской молитвой и теперь часто встречаются на Востоке». Пушкин пользовался перстнем как печаткой, и талисманом запечатаны многие письма Александра Сергеевича. Связано и стихотворение «Талисман». Встречается его оттиск на полях рукописей. Умирая, Пушкин завещал перстень Жуковскому. От Жуковского он перешел к его сыну. Сын Жуковского подарил Ивану Сергеевичу Тургеневу. Сохранился текст беседы журналиста В. Б. Пассека с Тургеневым: «Во время бытности моей в Париже в 1876 году я почти каждый день имел счастье видеться с Иваном Сергеевичем Тургеневым, — пишет Пассек, — и однажды, совершенно случайно, разговор между нами перешел на тему о реликвиях, вещественных воспоминаниях, свято сохраняемых в национальных музеях на память о лучших представителях народной славы и народного гения. Вот по этому поводу подлинные слова И. С. Тургенева: «У меня тоже есть подобная драгоценность — это перстень Пушкина, подаренный ему кн. Воронцовой и вызвавший с его стороны ответ в виде великолепных строф известного всем «Талисмана». Я очень горжусь обладанием пушкинского перстня и придаю ему, так же, как и Пушкин, большое значение. После моей смерти я бы желал, чтобы этот перстень был передан графу Льву Николаевичу Толстому как высшему представителю русской современной литературы, с тем, чтобы, когда настанет и «его час», гр. Толстой передал бы мой перстень, по своему выбору, достойнейшему последователю пушкинских традиций между новейшими писателями». Но перстень-талисман пропал. Его похитили. Двойник-перстень был у графини Воронцовой, сообщала Ксения. Где же он? Тоже пропал? Найдется ли хоть один из них? Или и эти тайны погрузятся в глубь веков? Сделаются окончательными, вечными?

Йорданов встал из-за стола, подошел к книгам и вынул томик Пушкина со стихами двадцать седьмого года. Нашел стихотворение «Талисман». Начал читать и другие стихи, страничка за страничкой. Когда он в последний раз читал Пушкина? Один, в покое, счастливо лишившись всех и всяких пустяков. А ведь есть люди, которые в покое читают Пушкина всю жизнь. Забавный человек был Тургенев — «мой перстень»… Так вот о пушкинском перстне. «Придаю ему, так же, как и Пушкин, большое значение». Артем слегка фыркнул. К Тургеневу у него никогда не было симпатии. Может быть, это не столько касалось произведений Тургенева, сколько его персоны — барствующий фантазер. По собственной воле счастливо пребывавший во Франции и при этом тосковавший по России. Что-то у Артема получилось очень зло. Артем даже удивился себе такому. Вновь фыркнул, но уже в отношении себя такого. Явно недостойно получилось. Ишь, разошелся. Пи-исатель… А ведь Тургенев усадил Толстого за чтение статей Белинского о Пушкине, и Толстой был решительно счастлив все это время. Корил себя, называл армейским офицером, дикарем. Статьи Белинского о Пушкине помогли Толстому возвратиться к основным началам своей природы. Отмечал не кто-нибудь, а Боткин в письме к Тургеневу.

Артем закрыл томик Пушкина, поставил его на место. Подумал о «чугунниках», но уже своих, с кем учился, закончил Литературный институт. Позвонить, что ли, Астахову — просто так, поговорить?

Телефонные гудки в квартире Астахова оказались безответными.

Жаль. Эх, как жаль. Разговор был бы, наверное, похож на глоток вина из старой бутылки Нифонтова.

В Пушкинских горах весна. Загудела, двинулась весенняя вода, двинулись соки деревьев, двинулись почвенные силы. Посветлели, приблизились звезды, посветлели, промокли сосульки, разлохматился, ослаб дым над печными трубами. Валенки Ксения сменила на резиновые сапоги. Весна — это перемена во всем. Дни Ксении были приятно схожими, проникнуты чужой судьбой, судьбой знаменитого хозяина этих мест. Ксения жила все эти дни в приятном, счастливом подчинении, сложив с себя всякую ответственность. Удобная позиция — ничего не скажешь: эксплуатирует чужую великую судьбу, великий талант, великую силу.

«Ксения, дорогая, Москву скоро потрясет театральное событие, — писал Ксении Володя, — спектакль о Федоре Волкове. Твой друг Леонид и Рюрик колесят по столице, ищут сценическую площадку для своего произведения. Точнее, Рюрик колесит. Если сценическую площадку не найдет — грозит властям занять настоящую площадь и еще пяток улиц. Двинет колонны поэзии, художников, различных народных ремесел. День искусства и ремесла. Так будет выглядеть спектакль в городе. Карнавальное шествие. Рюрик впереди на белом коне — настоящий Волков, а скорее — настоящий Рюрик. Все настоящее, и ничего понарошку. И я пристроюсь к одной из колонн. К поэзии, например. С твоего позволения. Хотя нет, мое прямое место в ремесле. Ты права».