Мальчишник

Что такое для Пушкина 1802 год? 1805-й? Бабушка учит маленького Сашу читать и писать. Няня рассказывает ему первые сказки. 1810-й? Пушкины живут в Захарове. Место под Москвой, по Звенигородскому шоссе. Много лет спустя, будучи взрослым, Пушкин совершит в Захарово «сентиментальное путешествие». Приедет сюда один, «лишь бы увидеть место, где провел несколько годов своего детства».

Степан Иванович Николенко тоже возвращается в свое детство на горячий булыжник ростовских улиц — совершает свое сентиментальное путешествие: «Ребята-а-а… айда на Дон купаться!» И вот мы уже в воде, потом на песке, а потом бежим в каменоломни, где режут на фундаменты бруски ракушечника. Это наше место, здесь наши индейские вигвамы. Курим индейскую трубку мира за большим костром из степных колючек».

1813 год? Лицеист Пушкин слушает в Царском Селе колокольный звон: Наполеон изгнан из России. Слушал конец своей войны и Николенко, свой салют: «Было это в 5 часов утра где-то возле реки Эльбы».

1814-й? Появление в Москве в печати первого стихотворения Пушкина. На поддужном колокольце этого года выбито: «кого=люблю=того=дарю».

1815-й? Публичный экзамен в Лицее. Пушкин читает «Воспоминания в Царском Селе», «стоя в двух шагах от Державина».

1817-й? Заканчивает Лицей.

1833-й? Из печати выходит первое полное издание «Евгения Онегина». Родился сын Сашка — любимец.

Что же касается колокольца 1799 года — года рождения Пушкина — специалисты сомневаются, что он может существовать в датированном виде. Но Степан Иванович слышал «от одного человека, что тот держал в руках заветный колокол».

Долго мы с Николенко переписывались, и вот наконец встретились: он приехал в Москву.

— Во здравии и благополучии, — как сказал Степан Иванович.

Он и в письмах пишет нам: «Ну, бывайте во здравии и благополучии».

И мы бываем пока что…

В Москву привез очередной колоколец для Пушкина.

Колоколец стоит у нас в квартире на столе. Мы его разглядываем — я, Вика и сам Степан Иванович в который раз. На колокольце три выпуклых одноглавых орла, дата 1816-й.

Теперь в экспозиции на Кропоткинской он будет двенадцатым по счету, двенадцатый по счету дар солдата.

Какая в наши дни редкость, поддужные колокольцы тех далеких лет (датированные), можете судить хотя бы по тому, что о них проводятся научные конференции — в Москве, в Доме ученых; в Архангельске. В Архангельске прозвучал концерт колокольного звона. Причем звонарями были девушки из музея народного быта под открытым небом. Степан Иванович участник конференции. Выступал.

Конечно, мы тоже позвонили в привезенный Степаном Ивановичем колокол. Вика подняла его высоко над головой и тронула всего лишь карандашом. Но этого вполне хватило, чтобы в квартире расцвели желтые и белые полевые цветы.

1816 год. А что он такое для Пушкина? Знакомство с Карамзиным, Вяземским, Чаадаевым. Звенит, звенит сейчас воспоминание о неумолкнувшей дружбе поэта с Карамзиным, Вяземским, Чаадаевым. Звенит эта дружба сейчас у нас в квартире.

Говорю Степану Ивановичу:

— В 1816 году Лермонтову было только два года. Была еще жива мать. Так что это звенит его короткое счастливое детство… — И не выдерживаю, показываю Николенко из окна квартиры: — Видите домик с мезонином?

Было уже темно. Степан Иванович пригляделся, увидел домик. Белели на окнах широкие наличники.

— Дом-музей Лермонтова. Сегодня не освещен: в музее выходной. В этом году, в октябре, исполняется 170 лет со дня рождения Михаила Юрьевича. И у него… ни одного колокольца.

Степан Иванович задумался, молчит. Потом сказал:

— Привезу Лермонтову звон его рождения. Соберу ему и все другие звоны, которые смогу… все, которые успею собрать. Выменяю, найду. Из-под земли достану!

Так коротко и просто ответил солдат, провоевавший войну от колокола тревожного, набатного, до колокола победного, ликующего; от самых первых дней войны на границе и до самого последнего дня — в Берлине. Сражавшийся на Сивашах и под Севастополем, на Дону и под Ростовом, где в детстве он курил трубку мира («Не помогла наша детская трубка мира — миру», это он мне опять в письме). Ответил, как участник Сталинградской битвы и взятия Берлина и расписавшийся на рейхстаге.

Мне потом скажет:

— Расписался углем на скульптуре, оказался Бисмарк. Так получилось: весь рейхстаг был уже расписан.

Имеется припорошенная временем, точно старым порохом, фотография: Степан Иванович с боевыми друзьями у стен рейхстага. Имеется также и фотография: он с друзьями у Бранденбургских ворот.

— От дома Лермонтова идет тропа к Пушкину. — Я показал на кусочек старого, виднеющегося с нашего высотного этажа Арбата. — И мы сейчас с вами по ней отправимся — понесем ваш колоколец Пушкину, двенадцатый по счету.

И мы отправились по тропе, вначале шумной ее частью, пока не пересекли проспект Калинина и не углубились в сокровенную тишину арбатских переулков.

Степан Иванович рассказал, что он сейчас работает сельским почтальоном, ходит по своим костромским дорогам — разносит людям письма и газеты, а то и лекарства или выполняет другие какие-нибудь хозяйственные поручения.

— Ботинки истрепались. Куплю в Москве новые.

Ботинки действительно у него истрепались. Я сказал, что много в своей жизни отшагал и Пушкин и что один из его знакомых, назвал Пушкина «капитаном пехоты».

Николенко улыбнулся:

— Что ж, пехота есть пехота.

Через несколько месяцев солдат, ныне сельский почтальон, принес колоколец — первый! — и Михаилу Юрьевичу Лермонтову.

Вначале было письмо.

«Здравствуйте, Михаил Павлович!

Письмо Ваше получил. Спасибо. Сразу не ответил, а потом затерли дела житейские. Привез лесовоз дров (10 м3). Надо было распилить, расколоть, уложить. Сил нет, а делать надо. И общественные заботы — их немало… Вот только сейчас пришел домой, проводил заседание районного Совета ветеранов (я председатель этого Совета). Работа для меня новая. Ладно! Выдюжаем!»

И дальше, через абзац: «Колоколец 1814 года — на месте. Мне очень хотелось чувствовать, что я сделал хотя небольшое, но доброе дело для памяти Михаила Юрьевича».

Как просто о непростом! А ведь мы теперь знаем: раздобыть старинные гормотунчики, громышки и кулички-песочники, да еще датированные, — сложно. Так что короткая фраза: «Колоколец 1814 года, года рождения Лермонтова, — на месте», многого стоит. Судите сами — радиостанция «Маяк» в информационных выпусках сообщает, когда подобные колокольцы обнаруживается. О последней находке «Маяк» рассказал 10 ноября 1983 года — в Новгородской области был найден колоколец 1802 года.

Звоню в музей на Молчановку, даже, кажется, вижу, как в музее снимают трубку, и я, мало что объяснив по телефону, выскакиваю из квартиры и, не ожидая лифта, бегом с восемнадцатого этажа.

Валентина Брониславовна Ленцова, Светлана Андреевна Бойко — родственник ее мужа старший лейтенант Григорий Сторчеус разминировал от фашистских мин могилу Пушкина — и младший научный сотрудник Дмитрий Евсеев, у которого в рабочей тетради сделан подробный план нашего молчановского пятачка Москвы времен Пушкина — Лермонтова, — все на месте.

Произношу:

— Колокол Лермонтова есть!

Все радостно улыбаются. Они от меня уже прежде знали о Степане Ивановиче.

— Пусть колоколец в дом к Лермонтову внесет сам Николенко, — предлагаю я.

— Конечно. Обязательно! — сказала Валентина Брониславовна. — Мы напишем ему письмо.

А Светлана Андреевна — она готовилась к поездке на БАМ с выступлением о музее — пообещала, что непременно упомянет и на БАМе об этом голосе 1814 года и о Степане Ивановиче Николенко.

Колоколец обнаружен в Костромской области. Как утверждает (по документам Центрального военно-исторического архива) костромской краевед Александр Александрович Григоров, публикующий свои изыскания в газете «Северная правда» — дед поэта, артиллерии поручик, и отец поэта, капитан пехоты, родились именно в Костромской губернии. В отношении отца сохранилось свидетельство: «…крещен Галицкого уезда, села Никольского…» Это не более чем в ста километрах от села Парфеньева, где живет Степан Иванович Николенко. Вот как сплетает жизнь: лермонтовский колоколец обнаружен именно в тех местах, где родились дед и отец поэта.