Хочу просто выжить!

— По твоему лицу легко угадывалось написанное, — сказал ему потом Шон, когда они уже у себя обсуждали случившееся.

Алексей сжег послание, как только прочитал его еще пару раз. Поцеловав строки, которых касались пальцы Веры, он поднес его к огню. Запахло гарью. Алексей с тоской смотрел, как скукожилась кожа и рассыпалась пеплом. Он вздохнул и лег ничком на кровать. Шон не стал его трогать и спустился вниз ужинать. Алексей остался один. Он лежал и вспоминал их жизнь с самого начала, как они встретились, как устраивались в новом мире, как трудно, но интересно проходили эти дни. А еще он корил себя за то, что не понимал нечаянные ласки Веры, что игнорировал её взгляды и прикосновения, ссылаясь на усталость. Хотя и тогда он уже хотел её, уже был влюблён. Но её постоянное присутствие сильно не тревожило, не нарушало его спокойствия. И только когда он её потерял, понял, что без неё ему нет жизни, просто нет сердца. Они пара, две половинки одной души. И сейчас он как-никогда ощущал её, страдал и тосковал.

— Я очень люблю тебя, моя ладушка, — шептал он, — и мы обязательно будем вместе.

Вера металась по комнате в поисках ответа на свои измышления, как сделать близкое свидание с нагом и в то же время не дать ему повода заподозрить неладное. Она никогда сама не приходила к нему, только по вызову. И то всегда тянула с появлением, на что тот постоянно ей указывал и зло шипел. Сейчас у неё был повод его увидеть, а вот как устроить встречу, она не знала.

Но случпай, как ни странно, нашелся сам собой — одна из гаремных наложниц сбежала с охранником. Дворец был поднят на ноги. Охрану, слуг и рабов — всех опрашивали на предмет сговора и трясли основательно не только их, но и невольниц с их прислужницами. Также пришли и к Вере, опросить, не слышала ли она что-то по этому поводу, на что она отвечала, что ей запрещено встречаться с другими гаремными девушками самостоятельно и с их слугам соответственно. Свою Суру она оградила от допроса, понимая, что та от испуга могла и выдать свою госпожу, несмотря на магический договор. Её смерть вызвала бы ненужные разговоры и слухи, которые могли быть расценены привратно и наг не оставил бы это без пристального внимания. Хотя часто прислуга и рабы умирали от укуса своих господ, и от магических предательств, но уж смерть близкой служаки Веры змей не оставил бы без расследования, а ей этого не надо и поэтому она категорически настояла на том, чтобы её прислугу не трогали. Она была в праве, ведь они были её собственностью, хотя и не рабами. Так было принято во дворце и всё об этом знали.

Прислужницы Веры кланялись ей за заступничество и клялись в вечном долгу перед ней. Они до судорог боялись любых опросов стражей, так как и сами были с душком: часто крали, ловчили, обманывали и их было за что карать. Но всё это не сравнить с пособничеством против царя и его окружения, а тем более предательства. Именно это не терпел наг, и карал скоро и жестко, тут же не сходя с места. Один укус и предатель мертв. А уж бегство из гарема и при том с одним из охранников было более чем страшным делом. Им грозил не смертельный укус, а пострашнее — вечные муки в подземелье, откуда не было выхода. Об этом и рассказывал наг Вере, приказав той явиться к нему тот час же. Он был взбешен и ему нужен был человек, который не только выслушал бы его, но и приласкал. А это умела делать лишь она и делала это постоянно, лишь бы он не принуждал её к другим ласкам.

Наг, после недолгого злого метания по спальне, рухнул на постель и припал к девушке с поцелуями. Он терзал её губы, тело, и она терпела, как могла. Одна мысль мучала её, как незаметно накапать зелье в напиток и подать ему, не вызывая вопросов. После его извержения семени ей в руку, которой она ласкала нага, он успокоился и скатился с её тела. Вера решилась и предложила уже разомлевшему нагу охладиться напитком. Из кувшина, она налила в бокал и осторожно вылила туда содержимое флакона, предварительно спрятанное под подушку. Тот, улыбаясь, принял запотевший бокал и медленно выпил до конца. Вера во все глаза смотрела на нага, удивленного странным вниманием, но потом, очнувшись, забеспокоился и закашлялся, как будто подавился. Схватившись за горло, он закатил глаза и опрокинулся на подушки. Вера вскочила со страхом, думая что убила его, но потом вспомнила, что тот бессмертен, опустилась на ложе и взяла нага за руку. Пульс бился ритмично и она выдохнула:

— Жив, сволочь, — прошептала она и наклонилась к лицу спящего змея, — Теперь надо спросить.

Слегка откашлявшись, наклонилась к его лицу и тихо спросила в самое ухо:

— Ты слышишь меня?

— Да, — вяло, через паузу, ответил наг.

Вера резко выдохнула и вновь склонилась.

— В чем твоя смерть?

Наг молчал. Вера испугалась, что он не ответит, и вновь спросила, повышая голос:

— В чем твоя смерть?

Наг едва покачал головой и тихо прошипел:

— Яйцо в выкладке, надо раздавить последнего.

Вера оторопела и не поняла, но решила переспросить еще раз и получила тот же ответ, что и в первый раз, как автомат. Запомнив его шелест, она прилегла рядом и затаилась. Она не понимала это, но собиралась написать слово в слово.

— Алексей разберется, — думала она, прикрыв глаза, — завтра и разберется. Я верю в него.

Наг очнулся только к утру и обнаружил рядом спящую Веру. Обхватив её тело, он принялся целовать её и добился вновь ласки. Она терпела и его губы и его скользкое тело. Получив свою долю наслаждений, змей удалился, приказав ей приготовиться к вечернему развлечению в узком кругу. Настроение Веры упало, она знала, чем всё заканчивается, но кивнула, выдавив даже улыбку. Сейчас она стремилась к себе, чтобы написать обо всём Алексею, только не знала, сможет ли это письмо попасть в его руки, так как стража до сих пор рыскала по дворцу и почти никого не выпускали наружу. Туда выходили только сама охрана да чиновники от закона. Вера голову сломала, как возможно передать записку и решила, в конце концов, вечером во время увеселения, подкатиться к нагу и попросить его выпустить служанку на рынок, чтобы купить ей вина, какое она обожает. Наг уже знал, что после него девушка бывает более сговорчивой на ласки и конечно разрешит. Только она не знала, сможет ли СурА найти его на рынке или он сможет понять, кто его ищет. Она сломала голову, ища выход, и вспомнила про деревянную свистульку, которую вырезал ей Алексей и назвал манок, то есть привлекающий на звук самку фазана, чем она и занималась иногда, заходя в лес не только за травами и ягодами, но и за птицей, если попадалась.

Целый день Сура крутилась по рыночной площади, изредка посвистывая в тот манок. И чтобы не создавать прецедента своим свистком, она меняла места и двигалась по кругу. Вскоре её остановил высокий молодой человек и пристально посмотрел в глаза.

— Откуда у тебя это? — он показал на свистульку в руке нагини.

Она взглянула на парня и тут же узнала его по точному описанию Веры.

— Ты Алексей? — прошипела она.

Он кивнул.

— Держи, — и протянула ему мешочек.

Он схватил его и тут же развязал. Там находился клочок пергамента с несколькими строчками и пустой флакончик. Он вчитался раз и другой, поднял на нее и глаза.

— Передай госпоже, что я понял, — сказал он тихо, — пусть ждет моей записки.

Нагиня кивнула и тут же скользнула в тень лотка, будто желала купить товар. Алексей заторопился к Шону, который пил пиво в одном из кабаков на этой же площади. Влетев в зал, он отыскал глазами напарника и бросился к нему.

— Я получил ответ, — проговорил он, склоняясь к лицу Шона, — только странный, как мне кажется.

И прочитал его удивленному другу. Тот вначале расспросил о записке, как ему удалось её получить, а потом попросил еще раз прочитать слова нага.

— Она точно их воспроизвела? — спросил Шон.

— Думаю, что точно. Только я не понял, о чем тут говорится? — сказал возбужденный Алексей, — Думаю, что надо идти к Ингуль. Она сможет объяснить.

Шон кивнул согласием, и они тронулись в путь.