Верность

— Но… — Терезе подняла руку.

— Отремонтируют за счет колхоза.

— Вы уже уходите? Подождали бы, пока дождь перестанет… Я заварю тминного чаю… — Терезе растерянно вертелась около плиты и столика, — выпьете горячего…

— Спасибо, в другой раз, теперь некогда, — отозвался Юрис с порога. — Значит, завтра они будут у вас.

Лес шумит тихо и однообразно. Из промокших кустов и высокой придорожной травы ползут вечерние сумерки. Уже не слышно тракторов за березами — их тоже прогнал с поля дождь. Вторая бригада бросила у канавы косилку — больно поспешно удирал Силапетерис от грозы. Юрис рассердился. Как можно так обращаться с машинами?! Ведь он уже говорил об этом… Дождь может лить не переставая целую неделю, а косилка будет валяться под открытым небом. Как трудно отучить людей от небрежного отношения к общему добру. Силапетерис человек уже немолодой, и не очень-то приятно указывать ему. Но что поделаешь.

Когда Юрис вошел к Силапетерису, тот лежал на кровати с газетой и курил.

— Что же это ты, председатель, под таким дождем ходишь? — сказал он, откладывая газету и поднимаясь.

— Твоя бригада косилку в поле забыла, — сказал Юрис, стряхивая с кепки дождевые капли. — Будь добр, вели немедленно убрать.

— Эх, неохота вылезать во двор в такой дождь, — зевнул бригадир и почесал за ухом. — Я ведь говорил им, чтобы до фермы дотащили, а они оставили.

Силапетерис нехотя натянул сапоги и, когда Юрис уже был за дверью, тихонько выругался:

— Шляется под дождем и людям покоя не дает. Не мог подождать.

Однако за косилкой надо было идти. Он знал, что председатель не отстанет, пока косилка не будет под крышей. И, лавируя между лужами, Силапетерис про себя удивлялся: откуда это он такой беспокойный и придирчивый?

Пятая глава

Вечером, после грозы, было прохладно и дождь все шел да шел. Все дороги и тропы залило, ветер бросал с деревьев водяные струйки.

Доски мостика через узкий ручей в низине были такие скользкие, что Инга в своих резиновых ботиках чуть не поскользнулась. Дождь хлестал прямо в лицо, бил в глаза, ветер срывал с головы капюшон. Сырость заползала под плащ. На дороге не было ни души. Придет ли ее первая читательница? Не верится, что девушка отважится в такую погоду выйти из дома. Но раз они условились, то Инга непременно должна быть, хоть не очень-то приятно потом возвращаться под дождем в темноте.

В окнах Дижбаяров сверкал желтоватый свет. И сразу стало как-то теплее и уютнее на душе. Отряхнув в темных сенях пальто, Инга хотела отпереть библиотеку, но у Дижбаяров отворилась дверь, и на пороге показалась Ливия.

— Это вы, товарищ Лауре? — воскликнула она.

— Я, — ответила Инга.

— В такую погоду! — удивилась Ливия. — Вы совсем промокли!

— Ничуть, — сказала Инга, отпирая дверь и снимая дождевик.

— Зайдите к нам, выпьете чашку горячего чаю, — пригласила Ливия, — познакомлю вас с молодым человеком.

— Спасибо, но я не могу, ко мне придут за книгами.

— Ну, зайдете попозже…

— Спасибо!

Инга зажгла лампу, по комнатке разлился тусклый свет, скользнул по темным книжным полкам, озарил букетик цветов на столе и прильнул к белым занавескам (Инга привезла их для своей комнаты, но повесила здесь).

Ох, пришла бы только эта белесая девушка!

За дверью раздались шаги, затем последовал короткий решительный стук, и на пороге появился высокий юноша в пестрой рубашке.

— Приветствую вас! — В движениях, голосе, взгляде его чувствовалась самоуверенность.

Он подошел к Инге и поклонился.

— Позвольте представиться: Эгон Брикснис, студент-агроном. — Он крепко пожал Инге руку и, не сразу отпустив ее, фамильярно продолжал: — Вы новый культуртрегер в этой дыре? Здо-о-рово! Мне уже говорили о вас. Ну как, от нашей современной грязи с души не воротит?

— Почему современной? — Инга вырвала свою руку из сильной ладони парня. Ей не понравилась его развязность, не понравился самоуверенный и фамильярный тон. Улыбался он тоже как-то несимпатично — насмешливо, высокомерно.

— Ну как же?! — воскликнул он. — У нас ведь все современное, так что и грязь на родных дорогах тоже. Вполне логично, не правда ли?

— А мне кажется, что в этом нет ничего современного. — Инга постаралась скрыть свою антипатию. — Это отсталость, и только. Современными были бы асфальтированные дороги.

— Девушка, вы идеалистка. — Юноша прищурился и с деланным отчаяньем пожал плечами. — С такими взглядами вы в жизни пропадете.

— Думаю, что этого не случится, — отрезала Инга. Она села за стол, взяла каталог.

— Можно мне присесть у вас? — спросил Эгон, беря стул. — Или, может быть, я мешаю?

— Хотите почитать что-нибудь? — спросила Инга.

— О нет! — махнул рукой Эгон. — Ничего хорошего у вас не найдешь.

— А что же вам нравится? — Инга посмотрела на парня в упор. — У нас есть все — и классика, и советская…

Эгон перебил ее нетерпеливым жестом:

— Бог с ними, неужели человек не имеет права на отдых? Ведь это как будто и Конституцией предусмотрено?

Инга, ничего не ответив, посмотрела на студента. Он был бы красив, если бы не эти наглые глаза и надменное, скучающее выражение лица с ухмылкой всезнающего человека, уверенного в своем превосходстве. О, она видела много таких лиц, и все они до надоедливости одинаковы! Такими были в техникуме Ояр, Гарри, Освалд, таким был Улдис, которого за хулиганство и пьяные дебоши исключили из техникума и комсомола.

— Если вы устали, то отдыхайте, — холодно сказала Инга, возвращаясь к книжной полке.

— Из-за этого дуться нечего, — примирительно сказал Эгон. — Много публики у вас не будет. Я этот народ знаю. Они не жаждут духовной пищи. А вообще — тут глушь, говорю вам это как абориген. Можете мне поверить.

— Благодарю за информацию, — насмешливо отозвалась Инга.

Эгон с покровительственной улыбкой раскачивал закинутую на колено ногу.

— Можете мне не верить, но ваш энтузиазм и активность развеются, как пепел по ветру. Вы, должно быть, по комсомольской путевке приехали? Не иначе — это по глазкам видать. Да, молодость жаждет подвигов, это верно, дорогая. Но, когда человек становится старше, он видит, что весь этот мир — болото, и только… И не стоит из-за него кровь себе портить.

— С вами интересно поговорить, — сказала Инга с уничтожающей любезностью. — У вас так много новых, глубоких мыслей!

В эту минуту постучали в дверь.

— Да! — воскликнула Инга. — Войдите!

На пороге робко остановилась Даце, в дождевике. Она успела откинуть капюшон и теперь развязывала косынку.

— Ну конечно, — засмеялся Эгон. — Даце! Познакомьтесь — моя двоюродная сестра.

— Вы опоздали, мы уже познакомились на сенокосе, — небрежно бросила Инга, вставая навстречу Даце. — Вы все-таки пришли, а я сомневалась, пойдете ли вы в такую погоду.

— Ну, моя милая родственница ради книги готова черту душу отдать, — вмешался Эгон. — Вот будет у вас одна сознательная, воплощение всех добродетелей… Не пьет, не курит, с мальчиками не гуляет, строит коммунизм.

Даце молча с упреком посмотрела на него. Эгон встал, подошел к Даце и коснулся ее плеча.

— Не дуйся. Мне говорили, будто Тео написал — правда?

— Да, вчера получили…

— Ну и?.. — заинтересовался Эгон. — Где же он?

— В Канаде. Надеется приехать домой.

— Что? Он хочет ехать в Латвию? — Эгон широко раскрыл глаза и недоверчиво улыбнулся.

— Да, собирается, — подтвердила Даце.

Эгон потрепал Даце по плечу.

— Не жди, девочка. Он только так написал, чтобы мать успокоить. Что ему тут делать? — И обратился к Инге: — До свидания, товарищ Лауре… Вы еще зайдете к Ливии на чай? Будем вас ждать.

Он галантно поклонился и закрыл за собой дверь.

Инга посмотрела на Даце и спросила:

— Что вас интересует?

— Я читаю все, что придется, — оживилась девушка. — Но особенно люблю читать исторические романы, о прошлом, о жизни людей, обо всем, что когда-то было.