Живая душа

До захода солнца не отдыхал Висар, лишь разок наспех перекусил да напился воды. Начал складывать бересту в лодку, насчитал двадцать три свитка и остался доволен — наработал больше прошлогоднего!

Домой плыть хорошо, течение само несет. Висар теперь не торопился, еле задевал гаснущую воду концом весла. К ночи все затихло; вот и коростели перестали скрипеть, а они позже всех умолкают.

Висара клонило в сон. Что ж, ведь поднялся спозаранку, днем наработался досыта. И годы уже немалые. Подремывал Висар, изредка открывая глаза и следя, чтоб не вынесло лодку на мель.

Вдруг впереди раздался всплеск. Висар вздрогнул, всмотрелся… Плавными толчками, спокойно из реки выходил лось. Они любят купаться по вечерам, лоси. Спасаются в воде от комаров и мошки.

По-лошадиному фыркая, лось выходил на пологий берег. Отсвечивала мокрая шерсть на спине и белых коленях.

Висар бесшумно положил весло; дотянулся до носа лодки, где под берестой лежали ружье и патронташ. Взял их тоже бесшумно. Для такого зверя нужна пуля. Патронов с пулями было два. Негнущимися пальцами Висар дергал патроны, а они не поддавались — застряли.

Лось уже ступил на слюдяной от лунного света песок.

Висар в нетерпении зубами выдернул патрон; что-то плюхнулось за борт лодки… Патронташ! Но вылавливать его некогда. Висар зарядил ружье и выстрелил.

Лось как будто не заметил выстрела. Прошел по берегу, скрылся в кустах. И там тяжко хрустнули, затрещали ветки — упал!

Горячо, душно сделалось в груди у Висара. Словно спирту на морозе хватил. Но сразу же окатило ознобом: «Вдруг узнают? Вдруг кто-нибудь слышал?! Народ теперь такой… не задумываясь, возьмут и заявят. Будто все окрест ими куплено, ничего и тронуть не смей!..» Но Висар поборол страх, и тогда озноб исчез.

Пуля угодила лосю в круп. Туда и целился Висар. Так было верней. Только неизвестно, смертельна ли рана?

Висар побежал к ивняку, в котором упал лось. Над сломанными ветками медленно поднялась горбоносая морда. Живой!.. Но подняться не может, ранен крепко.

Висар занес топор, чтобы рубануть по башке. Лось вскинулся и с неожиданной силой лягнул передними ногами. Чуть-чуть не достал, а то лежать бы здесь Висару навеки.

Висар попробовал зайти сзади, но лось поворачивался, выставляя копыта. Сил у него еще хватало.

Висар на мгновенье растерялся: ружье зарядить нечем, патронташ в воде, а с топором не подберешься… И тут он вспомнил про нож.

Сбегал к лодке, снял веревку со свитка бересты. Срубил длинную жердину, привязал к ней нож. Прочно привязал. Получилось что-то вроде копья. Первые два удара лось встретил лбом, нож скользил по кости. На третий раз нож глубоко вошел в горло.

Когда лось в последний раз дернулся, Висар сказал с одышкой:

— Ну вот… А хотел — меня!..

Он взял нож и шагнул к затихшему лосю. Надо снять шкуру, пока не остыла. Запаздывать нельзя, как и с берестой. Он неосторожно ступил между кочками и зачерпнул полный сапог болотной жижи.

— Сатана проклятая! — выругался Висар. — Не мог на сухое место упасть?!

И ударил сапогом лосю в живот.

Авторизованный перевод Э. Шима и Т. Яковлевой.

ПАРЕНЬ С ДЕВУШКОЙ

Днем на буровую приполз трактор, привез горючее и глину для раствора. Тракторист-то и объявил, что вечером в поселке будет концерт. Не самодеятельный концерт с гармонью да частушками, а настоящий, платный. Городские артисты прибыли.

Лида как раз кончила смену в котельной, освободилась до завтрашнего полудня. Идти ей на концерт или нет? Пешком не отправилась бы — это себе дороже. До поселка пять с лишним километров, дорога жуткая, непролазная, хоть шагай, хоть плыви… Так на ней ухайдакаешься, что будет тебе не до концерта, даже и с городскими артистами.

Но подвернулся этот самый трактор. На нем можно доехать до поселка, после концерта переночевать у подруги. А назавтра опять какая-нибудь попутная машина найдется… И Лида рискнула. Быстренько переоделась в выходное — шерстяная кофточка, газовая косынка от комарья, лакированные красненькие сапожки — и поспела на разворачивающийся трактор.

Это, конечно, была картина: летним днем, в августе месяце, волочатся за трактором громадные сани. И на ободранных, побитых, загаженных мазутом этих санях стоит девочка-игрушечка в красных сапожках. Едет на концерт.

Уползала, скрывалась за кедрами буровая вышка, качались справа и слева болотины — с промоинами и желтой болезненной осокой, с волдырями кочек, с кривыми полузасохшими елками, похожими на старух нищенок… Вот местность, чтоб ей сгореть. Отворотясь не налюбуешься. Возле той деревни, где Лида родилась, тоже встречались и болота, и гари, и плешивые вырубки в лесу. Но таких гиблых мест все ж таки не было. Увидели бы мать с отцом эти края, так решили бы, что Лиду сюда в наказание отправили…

Позади на дороге запрыгал какой-то человек, по-козлиному сигая через лужи и ручьевины. Лида присмотрелась — вроде бы парень. Несется как ненормальный, догоняет сани. Кто бы это?

Ага, ну, конечно. Знакомая личность — Альберт, помощник бурового мастера, ухажер номер один. Явился, не запылился.

Лида смотрела, как он догоняет сани, и деловито соображала, что предпринять. Спрыгнуть и вернуться на буровую? Или снова рискнуть?

Альберт уже к ней привязывался. Он из породы веселых таких шалопаев, которые обнимают всех девчонок подряд, докуривают чужие сигареты и охотно рассказывают, с кем вчера целовались. Обзовешь его — не обидится. Одолжение сделаешь — не оценит. В голове — ветер, в душе — легкость; прыгает по жизни, как надувной мячик.

Однажды в клубе на киносеансе приткнулся рядом и вот прижимается, вот прижимается. Будто его ветром клонит. В другой раз повстречались на узкой тропиночке, и конечно же он момента не упустил — руки растопырил, обнимать собрался. Лида юркнула под задранную его руку и была такова.

Сегодня, ясное дело, он опять привяжется. Места в клубе не нумерованные, он непременно усядется рядышком. И не сгонишь. А впрочем, не обязательно сгонять и устраивать на людях скандалы… Можно, например, сесть среди знакомых девочек, чтоб по бокам были подружки. Пускай тогда Альберт клонится в любую сторону.

А если в дороге привяжется? Да нет, не привяжется, побоится трактористов. Вон, в заднее окошечко на тракторе все видать.

Альберт догнал сани, вспрыгнул. Скулы у него двигались — что-то дожевывал. Невероятно способный человек: несся вскачь за санями и одновременно жевал. Питался на первой скорости…

Вот присел на расщепленные доски, беззастенчиво уставился на Лиду. Глаза у него какие-то мерцающие, желтые, как мокрый песок.

— На концерт?

— На концерт, — с полнейшим безразличием ответила Лида. — А что?

— Ничего. Я тоже!

На том и закончился разговор.

Скрипели сани, пьяно покачивались, хлюпала под полозьями жирная грязь. Комары толкли воздух перед самым лицом. Лида плотней обмоталась газовой косыночкой; к Альберту она больше не поворачивалась, делала вид, что вообще его не замечает.

Лида умеет с такими шалопаями обращаться. Это пусть другие девчонки позволяют себя тискать. Или пусть учиняют скандалы на людях, когда такой вот ухажер пристанет. Лида иначе действует… Она молчком, тишком ускользнет от любой опасности. Вывернется как намыленная, ее не ухватишь.

Род назад, когда Лида надумала ехать по комсомольской путевке на Печору, в трест «Нефтегазоразведка», родители очень убивались. Мать причитала: «И куда тебя несет, моторную?! Стоило школу кончать, чтоб в этакую даль, на Север, закатиться! Да ты знаешь, какой там народ?!»

А Лида собирала вещички и помалкивала. Она загодя все распланировала. Люди на Севере как и везде — есть беленькие, есть черненькие, есть полосатые и в клеточку. Не съедят, коли держать ухо востро.

Вот уже год миновал, и ничего, не съели. Все нормально. Лида работает, ее хвалят и ценят. Начальник конторы бурения даже обещает послать ее в город Ухту, на курсы коллекторов.