Страница 2 из 91
У ребят дела идут похуже. Собственно, кроме меня зарабатывает только Ева, мрачнеющая все больше с каждым днем пребывания в прекрасном Виване. Понять ее можно — она устроилась в шоу «Магессы-бомбессы» и по четыре раза в день должна выбегать в розовых панталонах на арену вместе с другими повелительницами стихий — пускать там огненных драконов и устраивать водяные пирамиды, и показывать, как эффектно может сползать корсет, если долго прыгать на батуте вверх ногами…
Не, я-то сам представления не видел, Ева очень убедительно пообещала вскрыть глотку любому из нас, кто только посмеет сунуть любопытный нос в шатер «Бомбесс», но афиши-то по всему городу развешены. Однако, две с лишним сотни золота в день — это какой-никакой прибыток, а с деньгами у Евки, насколько я понял, в реале сейчас весьма паршиво. Акимыч тоже утопает в неподъемных кредитах, но у него совсем глухо. Он устроился разносчиком в «Волшебную пиццерию» и живет только на чаевые, но беда в том, что те, кто посылает голубей с заказами в такую жалкую забегаловку, обычно и на чаевые не очень щедры, а любой ресторан рангом повыше предпочитает курьеров верховых, а еще желательно и летающих, Акимыч же носится с коробками по клиентам на своих двоих. Правда, он при этом хорошо качает скорость, бег и выносливость, но он бы предпочел подкачать немножко больше монет в свой дырявый бюджет.
Лукась же вынужден сидеть безвылазно в той дорогостоящей помойной дыре, которую мы снимаем по видом номера в гостинице: за цену, за которую в Мантисе сдавался целый дом, в Виване мы можем позволить себе лишь две крошечные комнатенки с чуланчиком, в котором спит Ева. И в этих комнатенках Лукась проводит все дни с утра до вечера, потому что ему нужно пасти Хохена. Наш молчаливый рыцарь категорически не желает оставаться один, и если в нескольких метрах от него нет никого их нас четверых, то парень с лязгом и скрежетом идет за тем из нас, кто на данный момент поближе. Обычно строго по прямой, не обращая внимания на такие мелочи, как заборы палисадников, пляжные шезлонги и торговые палатки: заплатив несколько раз нехилые отступные за раскуроченное имущество, мы зареклись оставлять нашу железную деточку без надзора. Так что Лукась сидит в гостинице и целыми днями рассказывает Хохену о том, как жестоко с Лукасем обходилась судьба, а Хохен торчит посредине гостиной и покрывается пылью, которую Лукась иногда задумчиво стирает тряпочкой с полиролем.
Поплавок дрогнул и столбиком ушел под воду. Странно, что азарт при виде этого зрелища все еще меня не покидает. И пусть приятное ощущение ёканья в животе не так сильно, как в начале моего рыбачьего пути, но все-таки я, наверное, никогда не разлюблю этого дела. Гус говорит, что у меня еще и уши торчком встают, когда клюет, я сам не видел, не знаю, но вроде ощущается что-то такое.
На крючке висела неказистая сардинка размером в палец. Ну что же, сотенный ты рыбак или не сотенный, но иногда бывает и так. Сегодня вообще клев не очень балует — либо дешевая рыба, либо ящики с кусками гранита, жестяными листками и свертками льняных мятых тряпок. Подсвечник вон еще поймал: медный, сломанный и совершенно не волшебный. «Море к нам обоим сегодня не слишком милостиво, увы», — сказал я сардинке, снимая ее из крючка и выбрасывая в воду, — «но тебе все-таки, мой рыбный друг, немного повезет. Плыви на свободу, ибо ты не стоишь того, чтобы возиться с твоей продажей, было бы вас штук двести, с такого большого коллектива был бы другой спрос». Нацепил новый комочек липкого теста на коварное острие и уставился на море. По его синему морщинистому бархату к виванскому порту, как стая лебедей, шли белые корабли каравана. Из Антии, наверное, пассажирские, не торговые. Торговые суда предпочитают Мантис: там речным флотом потом товары отправляются к крупным городам, а из Вивана только сухим путем куда-то добраться можно. Полюбовавшись белыми, пышными, как крем на свадебном торте, парусами и гордыми носами странников моря, я отогнал обнаглевшего пальцехвата, пытающегося залезть на поплавок, и перезакинул удочку с другого борта. Гус, как всегда, спал и только пробурчал недовольно, когда я закапал его водой с удочки.
Нужно бы его растолкать, чтобы перевел Вонючку на другое место, тут что-то совсем не везет сегодня — еще пара сардин не улучшила моего настроения.
Я почти было уже принял решение пихнуть верзилу в бок, и тут удочка в руке напряглась, рванулась так, что я еле ее удержал, выгнулась дугой.
— Просыпайся, — крикнул я Гусу. — Похоже, кто-то здоровый, доставай копье.
Методом проб и ошибок мы уже выяснили, что легче всего забивать здоровых чудищ именно копьем — коротким, с широким тяжелым лезвием, которым можно и плашмя глушить, и колоть, если понадобится. Плотоядного китоконя, скажем, с его тремя головами, только копьем и можно приделать, с кинжалом к нему к нему лучше и не соваться, он острой чешуей пуляется — недалеко, но мощно. Хорошо, что у Гуса здоровье непися, меня-то китокони уже пару раз на кладбище портовое отправляли.
Но на этот раз обошлось без китоконей, из воды, клубясь черно-лиловым, показалась мантия медузного миражера, и Гус, отложив копье, достал из ящика сеть, которой и подтянул упиравшуюся добычу к лодке.
Тут уж не знаешь, радоваться или нет. Этот студенистый сгусток непойми чего используется для приготовления морского вина, беда только в том, что в руки повара он должен попасть не позднее, чем через час после вылова, иначе растает влажным туманом — и все.
Вон, при вызове информации таймер виден, который и в инвентаре не остановится. Такой здоровый экземпляр уйдет голды за триста, но придется срочно возвращаться в город, а это, считай, пара часов потеряны, а то и больше. С другой стороны, своими руками выкидывать за борт три сотни золотых я не готов…
— Гребем к берегу в темпе вальса. Ты оттащи все камни и тряпки на аукцион тогда, раз уж все равно перерыв, а я добегу до «Королевской трапезы», скину им. Надеюсь, у них высокоранговые повара с утра уже работают.
Вообще я первый раз вижу, чтобы миражер с утра клевал, они до сих пор только на вечерней заре вылавливались.
В «Трапезе», выбранной мною за близость к порту, миражеру обрадовались, как родному, повар-игрок Дэдди и торговаться не стал, кинул мне вексель и принялся запихивать миражера в бочку, густо пересыпая каждую его складку солью, перцем и корицей.
— Здоров, чертяка, литров пятьдесят выдоим, — сказал Дэдди, прихлопнув бочку крышкой и отдуваясь.