Страница 11 из 18
— Дурак! Ничтожество! Грязное пятно на нашем имени! Не буду я тебя учить, даже если бы и могла. Либо сам себе голову отрастишь, либо так и будешь ходить с пустой шеей.
Ведьма решительно поднялась и направилась к окну.
— Погодите, — сказал я.
Ведьма обернулась.
— А вы не видели рядом с нами там, у стены, был такой железный человек. Вы о нем ничего случайно не знаете? Его зовут Хохен.
Тут лицо ведьмы сморщилось и она зашипела, как кошка, на которую плеснули кипятком, съежилась в черный шар и с гудением вылетела в окно.
Что же, наверное я могу себя поздравить. Мне удалось довести до истерики и заставить сбежать ведьму-людоедку, могущественную менталистку. Так, а где моя шапка? Нет уж, посплю сегодня в ней, бог с ними, с пружинами. Устроюсь как-нибудь.
***
Рыбника мы искали уже почти неделю без какого-либо результата, Напрасно глашатаи на всех городских рынках били в барабаны, обещая пятьдесят золотых и бочонок сладкой рисовой водки тому торговцу рыбой, который служил когда-то в храме Зеленого тигра, за наградой так никто и не явился. Вечера Ева проводила в реале, выискивала всю информацию по этому монастырю. Как оказалось, она была права — знаменитый монастырь находился на центральной линии континента на вершине высоченной горы, вокруг которой на данный момент было аж четыре линии фронта. Там все дрались примерно со всеми, так что даже восточный фронтир на Таосань не был сейчас популярен как у неписей, так и у любящих войну игроков. Все самое интересное творилось вокруг Тигриной Горы. С нашими уровнями мы не имели ни малейшего шанса к горе пробиться: ни в одну из армий нас не взяли бы, а если бы мы сами по себе там ползать стали — то нас просто повесили бы как лазутчиков.
В городе тем временем нарастало беспокойство. Какие-то не то жужени, не то фужени куда-то там шли, чем горожане Камито были очень недовольны и вовсю собирались в отряды самообороны. За несколько дней город решительно изменился, превратившись в подобие военного лагеря. Боевые отряды один за другим выходили в некий обещавший стать победоносным поход, половину лавок закрыли, а там, где раньше бездельничали пятеро стражников, сейчас обыкновенно нес службу подросток неясного пола в слезающем на глаза шлеме и с копьем, которое он не мог удержать. Мне удалось все же разок улизнуть на утренней заре на рыбалку, и весьма разнообразный и частично малоаппетитный улов у меня приняли в «Драгоценностях» за треть цены, так как горожанам сейчас было не до деликатесов. Я, конечно, все время помнил слова ведьмы о том, что только дураки позволяют ножам ржаветь, и все собирался выйти за ворота, найти пять видов этих дурацких трав, на которых хватило бы моего жалкого уровня травничества, и посмотреть — что такое игогушка и с чем его едят, но как-то руки не доходили. Тем более у Евы постоянно появлялись новые идеи, одна другой безнадежнее. То нужно было попытаться раздобыть список рыбников-монахов в местной канцелярии (затея совершенная в своей бессмысленности), то отвести Хохена в здешнюю школу, вдруг кто-то из учителей да окажется сведущим в древней истории.
В этот раз мы с Евой и Акимычем возвращались из городской библиотеки Камито, где собственными глазами убедились, что автопереводы с китайского, да и с японского — все еще беспредельно кошмарны, и большинство исторических трактатов, которые мы могли взять там почитать, содержали сведения в стиле: «Сырой и многочисленные мокрые женщины снова опять много шума, славься великий император, Чайник Глубокомысленности!». Все-таки в разговорах с неписями и игроками языки куда лучше мозгом воспринимаются, чем чистая графика. А тексты, написаные кандзи (а не слоговой азбукой, как большинство вывесок в Камито) — все еще непреодолимая преграда для нейронных словарей. Хохен тащился за нами, и в его латах уже отражались первые зажженные фонари, когда мы свернули к центральным воротам. И вот тут и началась суматоха. Со всех концов города раздались отчаянные удары гонгов, горожане, бросая тележки и поклажу, неслись кто куда, а несколько малолетних стражников отчаянно пыхтели, навалившись грудью на тяжелые створки огромных ворот, когда земля затряслась, загудела, а ворота ударились по сторонам стены под ударами десятков яростных копий. В Камито ворвалась конница. Это были всадники в меховых шапках с длинными хвостами, в коротких куртках и кожаных штанах, я успел рассмотреть порыжелый носок упирающегося в стремя сапога одного из атакующих, а больше я ничего не успел рассмотреть, так как спереди скомандовали: «Блуждающих духов истребляйте!» И меня проткнули копьем. Или обезглавили саблей, я даже не успел понять. Больше всего меня расстроила потеря ста двадцати трех золотых, которые я сдуру носил в кошельке вместо того, чтобы отослать их себе по почте — расслабился я в благонравном и законопослушном Камито.
Призраки Евы и Акимыча, наверное, тоже были на кладбище, но тут не очень разберешь кто есть кто. Однако такого столпотворения в месте упокоения я еще никогда не видел: тысячи душ, накладывающихся друг на друга, все хором стонут что-то возмущенное — тут и свое-то собственное нематериальное тело не сразу от других отличишь, пока выбарахтаешься из самого скопления. Зато вскоре на кладбище появился Хохен во плоти, ну, если в его случае так можно сказать. Его панцирь в свете кладбищенских факелов казался измазанным чем-то черным, хотя понятно, что не черное это было. Мы с ребятами воскресли одними из первых и тут же поспешили освободить место у кладбищенских ворот для новой партии возвращающихся к жизни.
— Что. Это. Было? — спросил Акимыч.
— Полагаю жужени. Или фужени, — ответил я.
— Или, — сказала Ева, — что вероятнее, кто-то из их союзников, которые по договору пришли грабить город после того, как напарники выдразнили на себя войско.
— Лукась и Гус в гостинице, бежим к ним! — сказал Акимыч, и его тут же проткнуло стрелой.
Через секунду и мы прилегли рядышком. Зато мы увидели, как Хохен, подняв меч, ринулся за границу нашей мертвой зоны видимости.