Страница 6 из 13
Чи Мин замер на крыльце, а девчонка, переступив через низкий порожек, остановилась, не открывая глаз и, подставив яркому солнцу смуглое лицо, подняла вверх руки и от души потянулась, издав какой-то мурлычущий звук.
Потом открыла глаза – и весь просторный двор огласился радостным визгом, так что Чи Мин невольно поднес ладони к ушам. Это девушка увидела Аржана. Она как была, босая, подлетела к нему по мягкой зеленой траве и, подпрыгнув, как обезьянка, вцепилась в него всеми конечностями:
– Аржанчик! Братик!
Аржан расхохотался, обхватил ее двумя руками и закружился на месте, и черные волосы девушки завивались вокруг них темной спиралью.
И девчонка хохотала с ним вместе, звонко, заливисто.
Наконец парень осторожно опустил ее на землю, но с лица девушки не сходила широкая улыбка, рождая на смуглых щеках премилые ямочки. Брат отодвинул девчонку на вытянутые руки, держа за предплечья, и с улыбкой что-то сказал. Чи Мин не понял – говорили по-алтайски. Девушка в ответ что-то защебетала высоким звонким голосом и несколько раз преувеличенно кивнула.
Музыкант засмотрелся на этих двоих, пока, наконец, Аржан не повернулся к нему и не произнес:
– А вот и моя младшая сестра Эркелей!
Девушка только сейчас заметила, что они с братом во дворе не одни, бросила быстрый взгляд на крыльцо и вдруг вспыхнула ярчайшим румянцем, смутилась до слез и, пихнув брата острым кулачком в плечо, что-то сердито прошипела. Парень хохотнул, а она, резко повернувшись, так что подол платья взметнулся вокруг ног, стремительно унеслась обратно в аил.
Молодой мужчина улыбнулся. А студент сказал:
– Не обращай внимания! Она у нас такая! Характер – огонь!
– Ты сказал – младшая сестра? – переспросил Чи Мин.
– Да, есть еще брат и сестра. Она у нас – самая старшая. О, а вот и Шуну! – воскликнул студент, заметив, что во двор входит, держа за руль велосипед, мальчик лет двенадцати. Круглолицый, с раскосыми темными глазами, с короткой щеткой темных жестких волос и такой же косичкой на макушке, как у Аржана, он казался намного серьезнее своей сестры-хохотушки. Поставил велосипед у забора и, увидев брата, расплылся в улыбке. Но не подбежал, а степенно подошел и обнял старшего брата, и что-то произнес по-алтайски.
«Эх, и зачем я тащил с собой переводчик?! – с каким-то огорчением подумал музыкант. – Толку от него здесь!..»
А братья, между тем повернулись к нему, и старший сказал по-английски:
– Чи Мин, это Шуну, наш самый младшенький! – и похлопал брата по плечу.
Чи Мин помахал рукой и произнес:
– Хай! Я Чи Мин! – и добавил. – Слушай, Аржан! А у вас только по-алтайски разговаривают?
– Ну, почему? Мы и на русском можем. У нас же в деревне и русские живут…
– О, класс! Слушай, а можно попросить вас со мной говорить по-русски? У меня же есть с собой голосовой переводчик…
– Правда?! А что ж ты раньше не сказал?! – удивился студент.
– Так ты и не спрашивал. Да и потом, мы с тобой прекрасно понимаем друг друга – и на японском, и на английском. А вот с другими…
– Ну, ладно, я скажу нашим…
– Буду очень благодарен тебе, – искренне обрадовался гость. – Тогда пойду, достану из рюкзака переводчик.
– Ага! – согласился Аржан.
Пока парни вели этот разговор, мальчик снял с руля болтавшийся на нем черный пластиковый пакет и понес в аил.
Чи Мин вернулся в дом, натянул чистые носки, достал из рюкзака переводчик и вышел на улицу. Там у дома уже стояла мать Аржана – статная женщина в белом длинном платье с узкими рукавами, поверх которого был надет странный длинный не то жилет, не то еще что-то, с расширяющимися книзу полами и необычного кроя то ли очень короткими рукавами, то ли крыльями, острия которых были подняты вверх. Края пол, проймы и ворота были обшиты парчой и цветным шёлковыми нитками, а вдоль пол шел интересный орнамент.
Чи Мину стало интересно, что он означает, и молодой человек сделал себе зарубку на память, чтобы потом не забыть расспросить приятеля.
Тем временем Аржан с Шуну вытащили откуда-то просторный стол, поставили его прямо на поляне. Потом потащили деревянные табуреты, быстро и ловко расставляя их вокруг стола.
Пока Чи Мин был в доме, девочка Эркелей, видимо, уже успела выйти из аила и принялась помогать матери. И сейчас она, вслед за женщиной, расставляла на столе глубокие тарелки, плоские блюдца, кружки и раскладывала ложки и вилки. Волосы ее были заплетены в длинную толстую косу, которая при ходьбе ударяла девушку по спине.
Хозяйка поставила на середину стола несколько больших тарелок и блюд, разные чашечки с незнакомыми гостю яствами, потом водрузила на подставленную дочерью деревянную дощечку большой чугунный казан, который придерживала с двух сторон надетыми на руки стегаными рукавицами. И громко позвала:
– Идите есть!
Аржан поманил гостя, и все дружно расселись вокруг стола, причем, Эркелей и Шуну оказались сидящими напротив Чи Мина и своего старшего брата. Девушка сидела, не поднимая взгляда от столешницы, видимо, все еще испытывая неловкость от своего давешнего появления.
Аржан произнес по-русски:
– Мама, Чи Мин не понимает, о чем мы говорим по-алтайски. А для русского языка у него есть переводчик. Давайте, пока он у нас в гостях, говорить по-русски, хорошо?
Женщина посмотрела на корейца, улыбнулась и ответила сыну – так же, по-русски:
– Конечно, сынок! Законы гостеприимства еще никто не отменял. Будем уважать нашего гостя! – И она принялась разливать по тарелкам детей наваристый, очень крутой бульон с большим количеством мяса, нарезанным луком и какими-то травками, не забывая ни о ком.
Чи Мину стало намного проще воспринимать речь хозяев, ведь незаменимый переводчик наконец-то стал выполнять свою непосредственную функцию.
– Кушайте, – говорила женщина, присаживаясь и сама. – Попробуй, Чи Мин! Это блюдо называется «мюн» (мясной бульон, который на Алтае называют «мюн». Для него обычно используют мясо на кости – баранину, конину или говядину. Традиционно в простой и лаконичной алтайской кухне почти не применяют специй. Поэтому в мясной бульон добавляют только соль и немного сушёного дикого лука)! Да ты бери, бери боурсох(колобки из теста, жареные в масле), – пододвигала поближе к гостю глиняную обливную мисочку с румяными шариками из теста
– Да, спасибо, тетушка! – теперь свободно мог разговаривать по-корейски Чи Мин. Приборчик лежал на столе рядом и почти синхронно переводил с обоих языков.
Впервые услышав немного механический женский голос из переводчика, Эркелей прыснула, вскинула на гостя темные глаза и опять уткнулась в свою тарелку.
А мать Аржана предлагала гостю и кусочки подкопченного курута – разновидности соленого сухого сыра (они еще называли его «сырчик»), и нарезанные свежие овощи, и сочную зелень…
Парню, привыкшему к острой корейской пище, катастрофически не хватало риса и кимчи, и почти вся еда казалась немного пресной. Но он не подавал вида, что ему что-то не по вкусу, и, как воспитанный человек, ел аккуратно, даже деликатно, и поддерживал беседу за столом.
А хозяевам все было интересно. Мама Аржана спрашивала, откуда он приехал, чем занимается, какая у него семья.
Девушка, до того безучастно поглощающая еду, вдруг услышав слова «Сеул» и «Чи Мин», вскинула на гостя расширившиеся глаза и вдруг уронила ложку. На лице ее застыло выражение глубочайшего изумления. Она несколько секунд, не мигая, смотрела на молодого мужчину, а потом вдруг закашлялась, зажимая себе рот обеими руками.
Шуну принялся хлопать сестру по спине, а мать налила в стакан воды и протянула дочери:
– Ну, вот куда ты торопишься?! Ешь спокойно!
У девушки из глаз брызнули слезы, она все никак не могла остановиться, потом помотала головой, отстраняясь от брата, и, выпив больше половины стакана, сиплым голосом сказала:
– Нет, мама! Это не от этого! – и снова уставившись на музыканта почти черными раскосыми глазами, спросила. – Откуда ты, говоришь, приехал?