Страница 58 из 95
— Голубцы — это очень хорошо, — сказал Александр Иванович. — Только сверху чтоб петрушка была.
— И укропчик, — добавил я. — Так, слегка притрусить.
— Хорошо бы и лучку свежего, — сказал Александр Иванович.
— Мы уже послали на рынок ребят, — отвечала Маша.
— Салфеточки, надеюсь, будут? — спросил я.
— Только для вас и для ваших знакомых, — ответила Маша.
— Кстати, план работы на сегодня я вам могу подписать, — сказал я.
— Хорошо, Витя к вам подойдет.
— Вот план работы, — сказал Витя. — После завтрака — репетиция, потом два часа — чтение книжек, а после обеда восемь спортивных соревнований: плавание, прыжки в длину, высоту, пинг-понг, бег на короткие дистанции, волейбол, баскетбол, фехтование.
— Я не подпишу план, — сказал я. — Здесь не везде расставлены ответственные.
— Разрешите представить план через двадцать минут?
— Александр Иванович, мы разрешим принести план через двадцать минут? — спросил я.
— Можно разрешить, хлопци хорошие, им можно доверить.
Когда дети ушли, Варвара Петровна тихо спросила:
— Они у вас всегда такие?
— Ужасные дети, — сказал я.
— Барбосня чертова, — сказал Александр Иванович. — Уже десятый час, а завтрака все нет!
— Представляете, Варвара Петровна, наша работа — ад! Приходится целыми днями лежать и ждать, когда они, черти, накормят тебя и проведут воспитательную работу в группе.
— Вы шутите? — усомнилась Варвара Петровна, не понимая, дурачат ее или взаправду все.
Мы между тем наблюдали за детьми. Смотрела в их сторону острым педагогическим глазом и сшибленная с привычных ориентиров Варвара Петровна. Дети между тем пришли с рынка, принесли зелень: петрушку, лук, укроп. Слава и Коля принесли хлеб.
— Черт знает что, — чертыхался Александр Иванович. — Они опять купили этот квадратный хлеб! Это же безобразие, я же говорил, что мы, педагоги, предпочитаем круглый.
Маша точно прочла мысли учителя. Она подбежала в белом фартучке, разрумянившаяся:
— А мы для вас круглый хлеб купили, а для ребят ржаной, квадратный — они так хотели…
— Молодцы, — похвалил Александр Иванович.
— Вы позволите вас накормить? — это Маша у меня спросила.
— Пожалуй, — лениво ответил я.
— Мы предлагаем позавтракать и вашим знакомым. Поели и разговорились.
— Степа! — сказала мама-завуч. — Ты только понаблюдай, какие воспитанные дети. Ты послушай, что каждый из них умеет делать. Коля, расскажи, пожалуйста, что ты умеешь делать. Степа, он умеет шить боюки и рубашки, тапочки и одеяла, писать картины маслом, играть с листа на баяне, он сверлит на станках, шлифует, долбит, токарит…
— Такого слова нет, — поправил Коля. — Надо говорить: токарничает.
— Ты слышишь, Степа? Подумать только, этот Коля еще может проплыть пять километров и пробежать десять верст, простоять на голове шесть минут, сделать двести приседаний и подтянуться на турнике шестьдесят шесть раз…
— А может быть, он врет? — сказал Степа, разглядывая Колю.
— Может быть, может быть, — рассмеялся Коля. — Давай поспорим. Что у тебя есть? У меня, например, есть заработанные мною двадцать шесть рублей. Могу на них купить сто пачек мороженого, а могу тебе проспорить. У тебя были когда-нибудь в руках заработанные тобой деньги?
Степа пожал плечами:
— А зачем?
— Вот и я говорю: зачем? А зачем жить — знаешь? Может быть, ты от жизни никакого удовольствия не получаешь! Откуда я это знаю? Тебе интересно жить?
Степа не понимал, о чем его спрашивают.
В это время подошли Витя Никольников с Сашей Злыднем.
— Нам удалось найти райком комсомола. Отлично. Все в порядке. Сначала нам не поверили, а потом, когда посмотрели маршрутный лист, приняли как положено, — это Витя рассказывал.
— В общем, нам дали работу, — вклинился Саша Злыдень. — Будем жить и работать в саду консервного комбината. Заработать в день можно в пределах шести рублей. Овощи и фрукты бесплатно. Подсчитали: за неделю можем заработать на проезд по Днепру до Херсона, а может быть, и до Одессы, а там, если хватит средств, найдем работу.
— Добре-добре, — сказал Александр Иванович, — А не ругались там, в райкоме, что взрослых не было с вами?
— Сначала удивились, — пояснил Витя. — А потом даже похвалили: «Молодцы, что сами. Передайте вашим воспитателям, что они замечательных ребят воспитали».
— Степа, ты слышишь! — сказала Варвара Петровна. — Вы знаете, я бы и своего Степу отдала к вам, хоть на недельку. Степа, ты пошел бы с ребятами работать на комбинат?
— Варя, что ты парня позоришь! — сорвался вдруг с места ее муж. — Прекрати немедленно!
— Заткнись, Владик! — ответила Варвара Петровна. — Я хочу понять, почему наш Степа растет таким вялым, безынициативным.
— Так нельзя, Варвара Петровна, — сказал Коля назидательно. — Нельзя при всех отчитывать своих детей. У нас, например, никто друг другу замечания не делает в общественных местах. Дома — пожалуйста, у нас тоже дома всякое бывает, а в гостях и в других местах мы отдыхаем и никогда не ругаемся.
— Видишь, до чего мы дожили, дети нас учат, — это Владислав Андреевич сказал.
— Извините нас, — сказал Коля. — Пойдем-ка, Степа, я тебе одну вещь покажу.
Когда Коля и Степа ушли к воде, Владислав Андреевич спросил:
— А у вас это что, специально?
— Что именно?
— А вот что они сами на предприятия идут, договариваются о работе, считают деньги, зарабатывают?
— Арифметика магазинов, рынков, предприятий, личных и общественных расходов, на наш взгляд, является лучшим воспитателем личности. Вас что удивляет?
— А то, что это не советское воспитание.
— А ваш Степа получил советское воспитание?
— У нас совсем другое дело. Наш Степка — балбес. Может быть, еще опомнится. До четырнадцати лет парень за холодную воду не брался. Это все мать во всем виновата.
— Владик, как тебе не стыдно! Вы только посмотрите, что они со Степой делают! — закричала Варвара Петровна и побежала туда, где ее сына массажировали двое ребят.
— Это еще что такое?
— Это тонизирующий и раскрепощающий массаж, — ответил Слава. — Ваш Степа скован. Его тело, мышцы и кровь в застое. Он как неживой, понятно?
— Степа, ты неживой? — спросила мама.
— Щекотно! — рассмеялся Степа. — Мама, отойди, прошу тебя, — попросил Степа нормальным человеческим голосом.
Часа через два Степа вместе с нашими ребятами драил катер: мальчики договорились с моряками насчет почасовой работы. Оплата должна была произвестись натурой — вычищенный катер отдавался на полдня в распоряжение нашего отряда. А к вечеру мальчики так сдружились, что Степа ни за что не пожелал расставаться с ребятами и слезно убеждал маму и папу отпустить его с нами хотя бы на недельку. И когда родители согласились, я все же спросил:
— А не боишься? Может быть очень трудно! Очень, понимаешь?
— Понимаю, — тихо ответил Степа.
А трудности действительно были. Утром мы прошли километров пятнадцать. Устали. Пообедали. Отправились смотреть колодец, куда были брошены во время фашистской оккупации три подростка. Познакомились с родителями погибших. Горько было. Ни есть, ни пить не хотелось.
Стал накрапывать дождь.
— Пойдем дальше, — сказала вдруг Маша.
— Дождь же. Будет скользко идти. Глина здесь.
— Все равно пойдем, — сказал Коля.
— Устали!
— Все равно пойдем, — решили все.
Это был марш-бросок километров в двенадцать. Александр Иванович чертыхался:
— Ну и чертова детвора пошла. Совсем замучился. Ну кто так бежит, как скаженный?
А мальчики и девочки неслись как метеоры. Прекрасная Ночь окутывала нас. Дождь перестал. Небо прояснилось. Звездная рябь светилась, отражаясь в Днепре.
Утром нам дали работу. Часть ребят возила фрукты на Консервный комбинат, а часть работала на овощах. Вечером подводили итоги.
— А мы для совхоза самые выгодные, — это Слава рассуждал. — Здесь нанимаются сезонные рабочие, чтобы по мешку спереть к вечеру. Я говорил с тетками. Они сказали: «Как натаскаем всего, так бросим работать».