Песнь ледяной сирены

Окрыленная Сольвейг порхала по комнате. Облачилась в свое лучшее платье – длинное, из тончайшей серебристой ткани, мягко мерцающей в солнечных лучах. Голову увенчала праздничная тиара – серебряная, с переплетающимися дорожками крохотных топазов, что ниспадали на лоб и щеки.

Летта с улыбкой назвала ее ледяной принцессой. Вопреки ожиданиям сестры, Сольвейг такое сравнение не польстило. Всем, кто читал сказки, известно: принцессы только и делают, что ждут, чтобы их спасли из беды. Сольвейг роль смиренной жертвы обстоятельств была совсем не по душе.

В камине весело потрескивали дрова, на печке румянился приготовленный Леттой пирог. Он источал волшебный аромат, но куда больше Сольвейг манила коробочка на столе, перевязанная серебристой шелковой лентой. Руки так и тянулись развязать эти ленты, заглянуть внутрь. Но прежде, чем получить подарок, она хотела подарить свой.

Летта поняла младшую сестру с полувзгляда. По разбившейся улыбке, по глазам – юдолям печали, по серьезному, сосредоточенному лицу. Сольвейг молча надела шубку из белого меха поверх платья и вышла на свежий морозный воздух. Ведя молчаливую беседу, сестры дошли до рынка, где купили чудесный букет льдиссов. На тонком голубом стебле покачивались хрупкие ледяные бутоны. Льдиссы росли только на вершинах гор, потому и стоили так дорого. Но для тех, кому предназначался букет, Сольвейг и жизни было не жалко.

Как только они оказались за пределами городских стен, она присела, положила ладони на снег и прикрыла глаза. Слова для призыва снежногривов были не нужны – достаточно лишь пропитавшей остров магии холода и мысленного призыва.

Летта легко вскочила на снежногрива, Сольвейг присоединилась к ней спустя мгновение. Сильные, длинные ноги скакунов понесли их вперед со скоростью ветра. Увитые огненным плющом городские стены остались далеко позади. Снег сверкал в солнечных лучах, словно крохотные бриллианты, иней серебрил голые ветви. Зима прикрылась белой кружевной вуалью с тонкой вышивкой из серебра.

Сольвейг с жадным любопытством ребенка – или первооткрывателя – вглядывалась в те немногие цвета, которыми раскрасил окружающий мир безымянный творец. Когда из всех возможных времен года остается только зима, поневоле научишься различать ее оттенки. Зима хрустальная – та, что, кажется, вот-вот уступит теплу, что проливалась на землю дождем со снегом и превращала живую природу в лед. Зима белопепельная, что щедро сыпала с неба пригорошни снежных хлопьев. Зима злая, ураганная, зима-фурия, сбивающая с ног колючим ветром.

Так или иначе… зима.

Казалось, что-то холодило остров изнутри, из самой его сердцевины. Будто остров был великаном, чье сердце высечено изо льда.

Берег Фениксова моря – единственный уголок Крамарка, который не знал холода. Белый сверкающий пепел постепенно сменился черным. Сестры шли, оставляя за собой цепочку следов – будто рисуя для птиц, что глядели на них свысока, причудливую картину. Снежногрива пришлось отозвать – как и его хозяйка, Белая Невеста, он не любил тепло. Тут же распался на снежинки, которые растаяли, едва коснувшись земли.

Сестры скинули шубки и поднялись на крутой обрыв. Сольвейг застыла, бережно прижимая к груди льдиссы, чьи бутоны покрылись капельками влаги. С момента их последней встречи лед отвоевал себе чуть больше пространства, заставляя огонь отступить. Прежде море из чистого пламени плескалось прямо под обрывом, сейчас там пролегла покрытая пеплом полоска земли. Но огненные волны продолжали упрямо биться о берег.

Пепельное побережье служило некоей границей – как горизонт, где сходились небо и земля. Сольвейг бросила букет льдиссов вниз, позволяя пламени их поглотить. Не видела, но представляла, как две стихии сплетаются в невидимой схватке, как тают тонкие ледяные лепестки. Льдиссы – ее подарок родителям. Ничтожный по сравнению с жизнью, что подарили им с Леттой они.

Но пока все, что Сольвейг могла для них сделать – помнить.

А еще – сохранить ледяное наследие матери. Но эту мысль она, помрачнев, поспешно отогнала.

Фениксово море – огромный погребальный костер. Как и многие жители острова, Сольвейг верила, что те, кто был здесь упокоен, однажды восстанут из пепла. Воскреснут, как Феникс. Может быть, мама с папой будут выглядеть иначе и она не узнает их, столкнувшись лицом к лицу… Но они будут жить.

Горячий ветер высушивал слезы Сольвейг так быстро, что они едва успевали коснуться щек. Она смотрела вдаль, на линию горизонта, из-за слез ставшую размытой.

Говорят, на Большой Земле есть моря, в которых плещется не огонь, а вода, и берега этих морей усыпаны не черным пеплом, а теплым золотистым песком. Говорят, что где-то есть земли, где нет вечной зимы и пронизывающего холода; земли, где и вовсе никогда не бывает снега. Сольвейг не знала, правда ли это, но многое бы отдала, чтобы хоть одним глазком взглянуть на Большую Землю. Однако все, что она видела сейчас – лишь протянувшееся до самого горизонта ослепительное полотно огня.

Куда ни глянь, всюду одно лишь пламя.

Фениксово море окружало весь остров, заключило его в кольцо, в огненные тиски. Они все – его вечные пленники. «Вечность относительна, родная», – донесся до Сольвейг голос отца. Он жил внутри нее, в ее голове, в ее сердце, но казалось, он говорит с ней из своей огненной колыбели.

Летта сжала руку Сольвейг, и рвущая душу тоска по родителям обратилась светлой печалью. Дышать стало капельку легче. Она в этом мире не одна.

Так и не сказав друг другу ни слова, сестры Иверсен вернулись домой.

Настало время подарков. Сольвейг развязала шелковую ленту и нетерпеливо открыла коробочку. Внутри лежала серебряная цепочка искусного плетения, изумительно подходящая к ее тиаре и изумительная сама по себе. Восхищенно ахнув, Сольвейг взяла в руки холодную серебристую змейку.

– Подожди, пока не надевай!

На ладони Летты лежали льдинки в форме звериных когтей. Они не таяли от тепла ее руки. Глядя на призрачный свет, исходящий из центра льдинок, Сольвейг поняла, что перед ней. Сердце возбужденно забилось. Она взяла в руки холодящий пальцы подарок. Взбудораженная, выбежала на улицу и кинула когти на искрящийся снег. Снежное море заволновалось в том месте, куда упали льдинки. Снежинки прилипали друг к другу, постепенно образуя мордочку с заостренными ушами, тело с четырьмя мощными лапами и длинный пушистый хвост. Создание с льдистыми глазами и шкурой из снега преданно смотрело на Сольвейг. Чуть опустилось на передние лапы, словно бы кланяясь – признавало свою хозяйку.

Сердце радостно забилось. У нее появился свой собственный тилкхе!

Ледяные сирены верили, что тилкхе – это духи предков, что обрели снежную форму. Те, кто не пожелал оставлять своих близких наедине с жестоким островом. Иметь такого защитника хотел каждый человек, но призывать тилкхе могли только ледяные сирены.

– Он пришел сегодня ночью, – улыбаясь, сказала Летта. – Я увидела его в окно – он стоял у дома, словно чего-то ждал. Тогда я поняла, что и для тебя настала пора иметь своего личного снежного стража.

На ее груди, сейчас скрытой платьем, тоже висело ожерелье с нанизанными на него клыками-льдинками. Сольвейг робко погладила холодную шерсть. Ладонь закололи тысячи ледяных иголочек.

– Я пойду, погуляю?

Летта понимающе улыбнулась.

– Только недолго, а то пирог остынет. Тилкхе теперь с тобой на всю жизнь, так что успеешь еще насладиться его обществом.

Сольвейг неторопливо шла по припорошенным снегом тропинкам, тилкхе трусил по правую сторону от нее. Она прогулялась по главной улице Атриви-Норд, дошла до Ледяного Шпиля – самой высокой башни города. Ловила восхищенные взгляды детворы, а одной, самой смелой малышке даже разрешила погладить тилкхе. Девочка была обычным человеком, не ледяной сиреной, и глядя на ручного снежного зверя, кажется, об этом жалела.

Прогулка с тилкхе вернула на лицо Сольвейг улыбку. У нее, как-никак, день рождения, бок о бок с ней идет ее собственный снежный страж, а дома ждет сестра и ягодный пирог. У двери Сольвейг с сожалением вздохнула: в дом с горящим камином брать тилкхе не стоило. Да и держать их подле себя, как домашних питомцев, нельзя. Тилкхе, как любым духам, нужна свободна. Никто не знал, куда они уходили. Но они всегда возвращались – стоило только позвать.