Ты будешь моей

— Он ножичком подрезал какого-то мужика. Подозреваю, в целях самообороны или случайно зацепил, когда хотел у него из рук выбить лезвие, но следователь естественно приписывает все Яну.

— А с ним что? Это он в больнице же, да?

— Оба. В обморок только не падай, Яну тоже досталось. Там что-то с рукой, насколько я понял. То ли перелом, то ли трещина.

— В какой он больнице?

— Агат, тебя не пустят все равно… Только зря съездишь. Я сейчас сам смотаюсь, узнаю все подробности, чтобы не играть в глухие телефоны, — он мягко подталкивает меня зайти в квартиру.

А я пошевелиться не могу. Все тело сковало, руки и ноги не слушаются.

Хочу к нему.

Как же я хочу хотя бы просто увидеть Яна…

Мирону все же удается усадить меня на стул и всунуть стакан в мои дрожащие пальцы. Я подношу его к губам, и в нос тут же бьет знакомый запах.

Отталкиваю от себя этот «коктейль», стакан проезжает по скользкой столешнице и летит на пол, со звоном разбиваясь. Вертинский лишь качает головой на это, смерив меня неодобрительным хмурым взглядом.

— Надеялся под шумок вырубить меня? — спрашиваю со злостью, прекрасно понимая его мотивы.

— Проскальзывала такая мысль. Аккуратнее, ну, — он быстро оказывается возле меня, когда я спускаю ноги с высокого стула и хочу встать. — Здесь осколки повсюду…

— Что у вас случилось? — Кристина замирает в одном шаге от стекла, обводит кухню взглядом, останавливаясь на мне с влажными от проступивших слез глазами. — Ты ее обидел?

Мирон вскидывает ладони и отходит от меня, потому что разъяренная беременная женщина способна на многое. В том числе и на убийство в состоянии аффекта.

— Тин, все нормально. Я сейчас уберу тут все, а ты возвращайся лучше на диван, чтобы не пораниться, — я все же осторожно поднимаюсь на ноги, держась за краешек столешницы, чтобы не плюхнуться в обморок от переживаний на глазах этих двоих.

Интересно, а отец Яна уже в курсе случившегося? Когда он решил наказать сына таким образом, явно не рассчитывал на причинение вреда здоровью своему единственному ребенку.

У каждого человека в груди есть сердце. Остается только надеяться, что у Леонида Вадимовича оно все же бьется. Если там камень, черный литой гранит, он и глазом не моргнет, узнав последние новости.

— Давай, может, я? — Мирон пытается перехватить у меня осколки, когда я присаживаюсь, чтобы собрать самые крупные руками.

— Лучше отойди. Мне нужно занять себя чем-то, чтобы не сойти с ума. Сейчас я немного успокоюсь, узнаю, в какой больнице находится Ян, и поеду к нему. И только попробуй меня остановить.

Поджимаю губы, услышав в ответ легкую усмешку.

— Я отвезу тебя сам, так хоть спокойнее будет. Но ты же понимаешь, что у нас сейчас нет права на ошибку?

— О чем ты говоришь? — поднимаю взгляд на уровень его глаз.

— К его палате наверняка приставили охранников. Не стоит их провоцировать.

— Ты считаешь меня настолько глупой? Думаешь, я наброшусь на них? Выхвачу оружие?

— Ну… — он потирает место чуть пониже груди, а я вспоминаю о пульсации в руке и чуть не роняю осколки обратно. — Ты можешь, да.

— Я умею держать себя в руках.

Кристина отправляется домой на такси, а мы с Мироном едем в больницу. Всю дорогу он пытается переключить мое внимание на какие-то шутки, но я не поддаюсь.

Это слишком сложно. Сложно переключиться, когда у тебя перед глазами то и дело мелькают картинки ножевых ранений и информация о тюремных сроках, которые дают за них.

Около больницы я выпрыгиваю из машины, когда Вертинский еще не до конца тормозит, несусь к ступеням крыльца и перепрыгиваю через одну, дергая на себя тяжелую дверь. Медсестра шарахается, когда я подлетаю к ней.

— Костров Ян Леонидович в какой палате? — тараторю, сжимая пальцы на ее предплечье.

— Девушка, прекратите немедленно. Здесь несколько отделений, откуда я знаю, где ваш знакомый?

— Муж… — машинально поправляю ее.

— Идите на главный пост, вся информация там.

Она показывает мне нужное направление, и я, так и не дождавшись Мирона, спешу выяснить все сама. Прохожу по длинному коридору, заворачиваю за угол и тут же отскакиваю назад, натолкнувшись взглядом на две знакомые фигуры.

Рука сама лезет к телефону и включает диктофон.

Глава 25

— Когда ты собираешься поговорить со своим мужем о финансировании? Ань, мы ведь уже обсудили это. Наладим поступления, я стану деканом и смогу поддерживать для тебя привычный уровень жизни.

— Сейчас не лучшее время. И вообще мне кажется, что лучше оставить все как есть. Нам ведь хорошо вместе, Володь. Зачем все портить?

— А ты не понимаешь, как я себя чувствую? Напомнить, из-за кого я не могу восстановить свою карьеру? А этот университет — отличный шанс для меня вернуться на достойную должность.

— Но ты ведь у меня такой умный… Может, придумаешь что-то другое? Леня сейчас и так не в духе из-за нашего сына, я не хочу лишний раз давить на него.

— Анют, надо постараться. Ради нас. Ты ведь все еще хочешь быть со мной?

Черт, черт, черт! После последней фразы Володи у меня соскальзывает палец по экрану, и я не успеваю записать ответ Анны Андреевны, где она признается в своих чувствах.

Я открываю приложение диктофона, чтобы убедиться в сохранности записи, и прячу телефон в задний карман.

Чувствую себя какой-то воришкой. Дыхание сбилось, и мне приходится прикладывать усилия, чтобы нечаянно не выдать себя запыхавшимися вдохами.

Прислоняюсь лбом к стене и закрываю глаза. А что мне дальше делать с этой записью? Дать прослушать ее отцу Яна? А поверит ли он мне? Я видела, как он смотрел на свою жену в день открытия нового филиала.

— Ты чего здесь застыла? — голос Мирона выводит меня из оцепенения.

Он замирает и смотрит на меня сверху вниз с усмешкой, когда мои ладони ложатся на его рот. Нельзя, чтобы он нас выдал.

От Володи с Анной Андреевной нас отделяет несколько метров, и слышимость здесь вполне себе хорошая.

— Тише, — шепчу умоляюще, смотря четко в его удивленные глаза. — Я позже все объясню, но пока, пожалуйста, молчи.

Дожидаюсь его кивка и только после этого опускаю руки по швам. Нужно подождать еще пару минут, чтобы парочка за углом куда-нибудь ушла, а мы смогли бы спокойно узнать у медицинского персонала номер палаты Яна.

— Так чего мы здесь топчемся? — Мирон пугает меня своим дыханием около уха, склонившись надо мной, опасно выглядывающей из нашего укрытия.

— Все, уже можно идти, — даю ему зеленый свет и быстрым шагом семеню к лестнице.

— Уверена, что твоя беременная подружка ничего не подлила в сок? Ты такая странная, что мне впору начинать бояться.

После моего взгляда, которым я пытаюсь пристыдить Мирона за то, что он усомнился в моем психическом состоянии, Вертинский хмыкает и молча следует за мной.

Не слишком приветливая женщина делится с нами информацией о местоположении Яна, мы находим ту самую палату с охранником и как-то синхронно тяжело вздыхаем при виде мужчины в характерной форме.

Бес-по-лез-но.

У него должностные инструкции, он не пустит нас к Яну. Ни меня, ни Мирона.

— Ты чего удумала, Агата Юрьевна? — Вертинский разворачивает меня за плечи к себе, а я стараюсь спрятаться от него за волосами.

Мне стыдно за свои слезы. Яну приходится через многое проходить, а я тут разрыдалась, как самая последняя сопля. Ну куда это годится?

— Подожди-подожди, я же еще даже подумать не успел. Сейчас решим чего-нибудь, ты только не реви. Знаешь же, как на мужчин влияют женские слезы? Мы лучше в кругосветку с одной зажигалкой отправимся, чем будем успокаивать ваши водопады.

Мирон аккуратно поддевает указательным пальцем мой кончик носа, заставив улыбнуться, и оглядывается по сторонам, а я тем временем наблюдаю, как в нужную нам палату входит молоденькая медсестра с поддоном, в котором лежат шприцы.

— Хотела когда-нибудь стать врачом? — легко толкает меня в бок Вертинский.