Ты будешь моей

— Проветриться после сока? Я заметил, что ты оставила свой план напиться. С пьяненькой было бы проще найти общий язык, — насмешливо цокает и будто бы нарочно сокращает расстояние между нами.

Мне и так уже некуда двигаться, зачем он это делает? Ян загоняет меня в угол и наслаждается моей панической растерянностью.

Я хочу уйти, вернуться в многолюдную безопасность, но он резко выкидывает руку вперед, оказавшись напротив, и преграждает мне единственный путь, который я могла использовать для побега.

Мой взгляд прикован к опасно приближающимся губам. Ян сейчас похож на сумасшедшего, кому в голову вселилось что-то напряженно темное, и этому безумию нужна новая жертва.

Я. Ему нужна я.

Поцелуй стирает дозволенные границы, по кирпичику выстроенные мной. Во рту горький вкус крепкого виски, а в голове пока еще безмятежная пустота.

Всего несколько секунд, и я оттолкну его. Всего. Несколько. Секунд.

Ян оплетает меня собой, подчистую стирая все здравое, что было внутри.

Его пальцы оставляют грубые жалящие следы по всему телу, с каждым новым прикосновением мне отчетливее начинает казаться, что у него не две руки, а…не знаю…десять? Иначе как Ян успевает касаться меня везде?

— Остановись, пожалуйста… — шепчу с болью в голосе.

— Почему? — он наклоняется ближе ко мне, вжимает в стену, настойчиво поглаживая бедро через ставшую слишком тонкой ткань платья.

— Так нельзя. Я не хочу, — вздрагиваю, когда мужское дыхание опаляет шею.

Его губы задевают кожу, и я мгновенно ощущаю тепло внизу живота. Руки дрожат, когда я пытаюсь оттолкнуть Яна.

— Зато я хочу. И ты тоже, просто не признаешь этого.

— Не правда! — усиливаю давление ладоней на его крепкую широкую грудь.

— Я тебе докажу.

Глава 11

Ян топит меня в себе, не позволяя сделать и вдоха. Не дает спастись.

Я сижу на узком подоконнике с разведенными ногами и отвечаю на его распутные поцелуи. Залезаю ладонями под его толстовку, потому что очень хочется коснуться кожи, а раздеть его смелости не хватит.

Пальцы Яна крепче сжимают мои бедра. Он толкает меня на себя, сбивая своей волной одержимости мои попытки воззвать к его совести.

Нельзя так целовать. Нельзятактрогать, разрушая меня по кусочкам.

Мне приходится открыться навстречу его горячему жадному языку, к губам приливает кровь из-за слишком голодных жестких поцелуев, которым нет конца.

Ян дергает платье одновременно с низким рыком, он нетерпелив и игнорирует молнию — настолько его сейчас захлестнуло желание взять меня. Присвоить. Доказать, что лишь он один знает все тайные участки моего тела, все точки, от которых пульсацией отходят обжигающие спазмы, если к ним прикоснуться.

— Блядь, порву ведь, — хрипит, а у меня в горле пересыхает от его низкого глубокого голоса. — Сними эту чертову тряпку. Хочу твою грудь.

Яростная хватка в волосах дает понять, что нельзя не подчиняться. Чревато. Я взвою от последствий.

Суматошно нахожу молнию на боку, освобождаю из рукавов руки, приспуская верх платья. Дальше не решусь.

— Знала, что так будет? — он усмехается, оставляя мокрый след поверх кружева.

— Мне нравится красивое белье, — жалко оправдываюсь, вспомнив, что трусики на мне из этого же комплекта.

Многие женщины надо мной сейчас посмеялись бы. Мы ведь все знаем, что в большинстве случаев одеваемся так на подсознании с определенными намерениями.

— А мне нравится его снимать, — щелкает застежка иссиня-черного бралетта.

Грудь, уже достаточно налившаяся возбуждением, покрывается мурашками. Ян слизывает их, накрывает сосок губами, втягивая тот в рот. Спину выгибает неестественной дугой.

Я впиваюсь ногтями в его плечи, и если бы не толстовка, расцарапала б их в кровь. Настойчивые ладони скользят под подол, через тонкий капрон все ощущается иначе, но эта чувственность все равно сводит с ума, затягивая в персональный ад.

Соски сжимаются и твердеют сильнее, когда Ян отходит на шаг и просто смотрит. Ласкает порочным взглядом, одним резким движением через голову снимает с себя кофту и отстраняется, позволив мне увидеть все.

Тот самый шрам, полученный из-за меня. Уже не кровит, но до конца не зажил. Тугие крепкие мышцы, косые дорожки на боках, уходящие под ремень, дорожка жестких волосков, из-за которых покалывает в подушечках, когда я прикасаюсь к ним.

— Ты выбрала неправильное направление, — отмечая, хмыкает, когда я веду руками вверх. — Хотя там и без тебя все уже в порядке.

Он притягивает одну мою ладонь к паху, и я сжимаю пальцы на твердой выдающейся плоти через джинсы.

Из горла рвется какой-то жалкий хныкающий звук, когда Ян начинает поглаживать меня через два лишних слоя ткани между ног. Надавливает, выписывает круги большим пальцем, точно зная, куда нужно нажать.

Поцелуи превращаются в укусы, каждое новое прикосновение болезненно плавит лед внутри меня.

Нервы оголяются как провода под напряжением, Ян пробивает изоляцию, тягуче забираясь мне под кожу.

Мне хочется скулить, когда властный подавляющий голос приказывает мне держаться за подоконник.

Я настолько потерялась в этом безумии, что следующее движение, когда Ян избавляет меня от колготок с трусами, остается без значительного внимания.

Юбка падает, закрывая то, как пока еще поверхностно соединяются наши тела. Ткань на джинсах слишком грубая, и она царапает внутреннюю сторону бедер. О промежность трется выпирающий бугор в штанах Яна, я часто дышу в его нахально раскрытые губы и вздрагиваю от выкручивающих соски пальцев.

— Потрогай, детка. Меня потрогай, — пробивается в поплывшие мысли.

Не знаю, как хватает сил и терпения расстегнуть его ремень и пробежать бегунком на молнии.

Варварский напор Яна перекрывает все. Я думала, что готова. Что смогу противостоять ему в нужный момент, но оказалось, что я сама ждала этого столкновения страсти, агрессии, борьбы принуждения и подчинения.

Воздух становится влажным. Окно все еще открыто, но даже порывы холодного ветра не отрезвляют, наоборот, подстегивая тело выгибаться в умелых руках, дарящих ненавистно приятные импульсы.

Кожа покрывается испариной, а кровь вскипает так, что вены плавятся.

Слишком сильно. Слишком неправильно.

Поддавшись отчаянному желанию, я обхватываю пальцами шею Яна.

— Когда я просил потрогать, я имел в виду немного другое место, — он отзеркаливает этот бездумный жест, его ладонь ложится на мое горло.

Ян скользит подушечками по чувствительной коже за ухом, а я лишаю его кислорода. Смотрю в его дерзко прищуренные глаза, и картинки прошлого бьют по живому.

Еще не зажившему.

Вспоминаю, как было трудно дышать на той мокрой дороге ночью, когда никого не было рядом. Когдаегоне было.

— Ты должен… — я захлебываюсь в собственной непрекращающейся боли, глушу в себе паническую истерику. — Ты должен был…

— Какие-то странные у нас игры, чудо, — усмехается Ян, тянет уголки рта, но по щелчку выражение его лица меняется. — Агата?

Я натягиваю платье на плечи, закрываюсь от него, царапая кожу из-за слишком рваных движений.

— Ненавижу тебя так сильно, что больно вот здесь, — прикладываю руку к груди, к тому месту, где сердце почернело.

— Ну прости, блядь, что не сдержался, когда ты стонала. Сама мне только что язык в рот засовывала, а теперь опять я один виноват, — он поднимает толстовку, натягивает ее на себя. — Да нахуй все это.

Я хочу слезть с подоконника, но путаюсь в колготах. Забыла совсем, что Ян снял их с меня не до конца.

Хочу вернуть их на место, но вместо этого едва не рву эластичное переплетение. Ногти соскальзывают.

— Дай уже сюда, — рявкает, припечатывая меня к месту.

Все происходит слишком быстро. Я не успеваю скинуть руки Яна, когда он задирает на мне юбку, чтобы было проще, а сзади за нами загорается свет.

Блеска лампы хватает разглядетьвсе.

Прямо сейчас я хочу, чтобы он изначально оказался глупым. Потому что в таком случае Ян не смог бы выстроить в своей голове полную картинку.