Солотчинский призрак

– Вы извлекли труп несчастного животного и провели экспертизу?

– Да, проба Марша положительна.

– И Вы уверены, что это сделал я?

– Ну, у кого был найден мышьяк, кто и ранее его покупал?

– А Вы не допускаете мысли, что мышьяк также мог купить и кто-то другой?

– Допускаю, я также не могу исключить, что у Вас остатки яда и в самом деле украли. Скажите, когда Вы покупали мышьяк два месяца назад, зачем Вы с собой взяли Настю?

– Петровскую? Откуда Вы об этом узнали?

– Это моя работа. Так зачем?

– Да не брал я ее. Она увязалась, якобы ей надо ниток для вышивания купить. Она с одной и той же вышивкой сидит в гостиной уже полгода. Вышьет один листочек и забросит, потом опять спохватится и снова иголкой ковыряет. Вот у нее там что-то закончилось. Она уговорила меня взять с собой в город. Я ей у лавки сказал, чтобы она шла покупать свои нитки, даже показал, где наиболее широкий выбор. Она вроде как ушла, но не удивлюсь, если осталась и стала следить за мной.

– По словам доброго владельца лавки, оно так и было. Но Вы не говорили ей, что именно Вы купили?

– Нет, конечно, но говорю, что могла подслушать. Она вообще любительница совать нос, куда не просят, – Вернов начал горячиться.

«Вполне могла, как и Петя Железманов, элементарно подслушать разговор родственника и владельца лавки», – подумал Зазнаев.

– Хорошо, Вы утверждаете, что яд могли у Вас украсть. Где Вы хранили склянку с препаратом? – задал он следующий вопрос.

– В ящике стола. В верхнем правом.

– Вы запирали ящик на ключ?

– Как правило, да, но несколько недель назад у меня сломался ключ. Поэтому последнее время я не запирал его.

– А почему Вы не починили его? Ведь Вы держали опасное вещество и не запирали его?

– А Вам не кажется, что не следует шарить по чужим ящикам? Я покупал это опасное вещество для своих целей и держал в своем ящике, в который никто больше не должен был лазить. Маленьких детей, которым это простительно, у нас в доме нет. Если бы у меня хотели украсть яд, то украли бы и из закрытого ящика, – бывший дипломат развел руками.

– Я правильно понял, что запирать комнаты в доме не принято?

– Правильно поняли, все же не совсем мы чужие.

– А принято заходить в комнату, когда в ней нет хозяина или хозяйки?

– Ну, если речь идет о покоях Марии Михайловны, то без нее, конечно, никто не осмелится туда зайти, а в наши или Павлика это вполне возможно.

– А что-то еще из Вашей комнаты, кроме яда и талисмана из монет, пропадало?

– Мне трудно ответить на этот вопрос. На первый взгляд, вроде бы нет, но я привез с Востока столько мелких безделушек, которые я каждый день не пересчитываю, и самое главное, я ими не пользуюсь постоянно. Поэтому, может, и пропала какая-нибудь безделушка, я не знаю. Некоторые вещи я сам дарю.

– А Насте что-нибудь дарили?

– Дарил, кажется, бусики. Вообще, ей делать подарки – неблагодарная задача.

– Почему?

– Надо уметь быть хоть немного благодарным, а она только фыркает и зависть демонстрирует. Конечно, с одной стороны ее даже немного жалко, но все же нельзя так отрываться на окружающих, – вздохнул бывший дипломат.

– А за что Вы ее жалеете?

– А что ее ждет в будущем? Скучное замужество? Вы ее жениха случаем не видели?

– Не довелось.

– Грустное зрелище. Стар, ему уже за 40. Скуп, будет попрекать ее за каждую потраченную копейку. А Настеньке хочется другой жизни: блистать в свете, много путешествовать.

– А зачем она тогда за него собралась выходить?

– А куда ей деваться? Жениха ей подобрала ее тетушка, которой такая партия кажется наилучшей. Самой же девушке особо предложить нечего: чахлое имение, которая она сама поднять не в состоянии, не хватает ни знаний, ни желания заниматься хозяйственными вопросами. Идти служить она не хочет, учиться тоже.

– Вроде она пыталась поступить на высшие курсы и ее не приняли?

– Если бы она и в самом деле хотела учиться, то попытала бы счастье на других курсах, попробовала в другом году. Сдала бы экзамены за курс мужской гимназии, в конце концов. Я ведь ей даже предлагал найти репетитора по латыни, даже обещал оплатить. Но она только фыркнула и все. Не хочет она учиться, ей просто в столице хочется жить, но при этом не работать, вести светский образ жизни. Вот ей остается только злиться и строить мелкие козни другим.

– Какие козни?

– Да на уровне детских шалостей: соли в кофе кому-нибудь насыпать, собачку старухи за ее спиной пнуть и прочие вещи. Словом, ничего серьезного.

– А Жули не могла она отравить?

– Допускаю, что могла. Штучка в ее духе. И в чужой она ящик залезть не постесняется. Тем более что, оказывается, она знала про мышьяк.

– Хорошо, если вспомните, что из комнаты что-то пропало, еще скажите надзирателю, что хотите видеть меня. Я приду.

– Постойте, а Вы меня не отпустите?

– Нет, пока я не буду убежден, что убийства и покушение на убийство – это не Ваших рук дело, Вы побудете здесь. Все же Вы яд покупали, а не апельсины.

После тюремного замка следователь решил зайти в больницу проведать Дуню: вдруг чего еще вспомнит? Он даже заглянул в лавку и купил сдобную плюшку в качестве гостинца. И получилось, что пришел в самый раз:

– Ой, господин следователь, а я уже хотела просить послать за Вами, – обрадовалась девушка. Щечки ее уже были окрашены здоровым румянцем, руки делали уверенные движения. Было ясно, что все опасности и сложности позади, раненая шла на поправку.

– Еще что-то вспомнили?

– Да, вспомнила. Я про этот звук шуршащий вспомнила, ну, где я его слышала!

– Ну и где? – постарался не выдать своего волнения следователь. Неужели сейчас все станет ясно?

– Я слышала это звук, когда Мария Михайловна новую шелковую юбку примеряла, такая есть у нее, с большими оборками. Вот они так же шуршали!

Иван Васильевич задумчиво опустился на стул. Как он раньше не догадался? Конечно, шелк (а тогда он был исключительно натуральный, не синтетика современная) – ткань жесткая, она может издавать шуршащий звук. Он вспомнил шелковую юбку, которую любила надевать его тетушка, живущая в Петербурге. Так вот эта юбка тоже шуршала, о передвижениях женщины можно было узнавать по этому своеобычному звуку.

Получается, что к преступлению причастна женщина? Однако ему плохо представлялось, что все эти таинственные преступления совершила сама Мария Михайловна. Во-первых, у нее не было мотива. От финансовых потоков она и так могла отлучить любого. Во-вторых, вряд ли пожилая женщина могла нанести такой внушительный удар камнем. В-третьих, женщина хоть и пожилая и скорее всего не совсем здоровая, но не страдающая хромотой. Опять же немного низковата она для следов, оставленных лаптями на всех местах происшествий.

– А запах? Ты про запах ничего не вспомнила? – вернулся следователь ко второму обстоятельству.

– Нет, вот если только… – девушка нерешительно замялась.

– Ну, ну!

– Похоже на то, как в комнате у Николая Сергеевича пахнет.

Но это следователь и так уже знал. Бывший дипломат навез в комнату различных восточных штучек, в том числе и различные благовония, временами он даже зажигал ароматические палочки. Поэтому в комнате стоял специфический запах. Больше пострадавшая ничего вспомнить не могла. Следователь опять сделал попытку узнать, зачем девушка заходила на кухню накануне убийства гувернера. Но и на этот раз у него ничего не получилось. Девушка упорно молчала, отворачивалась к окну. В палату опять заглянул врач, и опять пришлось уходить. Иван Васильевич поблагодарил девушку, отдал гостинчик, которому Дуня очень обрадовалась, и пошел к себе в суд. Надо же иногда и на работе появляться.

Сидя у себя в кабинете, Зазнаев еще раз обдумывал результаты следствия. «Вначале мы подозревали дворника, потом у нас подозрение пало на Вернова, сейчас внимание привлекла Настя и даже сама Мария Михайловна. Подозрительно и молчание Дуни, но вряд ли ее стоит рассматривать как организатора всей фантасмагории, ее саму ударили по голове, явного мотива у нее нет, в отличие от Вернова или Насти. Но против всех них нет полного однозначного комплекта улик. Мотив сейчас самый серьезный у Насти – денег нет, впереди скучное замужество. Наследство даст ей серьезный шанс найти более интересного жениха, переехать в столицу, вести светскую жизнь. Но могла ли эта хрупкая девушка нанести удар ножом? А Мария Михайловна? Гувернер был убит одним верным ударом. Не женским ударом. Впрочем, бывали у меня и такие случаи, когда женская рука отправляла человека на тот свет, особенно когда речь идет об аффекте. Из ревности у меня каких только дел не возникало! А устроить ловушку на Лысой горе? Это женское дело? В принципе с таким женские руки могли справиться. По любому ниточка на картине явно из шали Насти, а мотив Марии Михайловны вообще не прослеживается», – рассуждал Иван. Тут он вспомнил, что еще не успел до конца разобрать бумаги, которые изъял у Вернова. Пока он прочитал только пару писем. До остального не дошли руки. Он решил продолжить эту работу, но в кабинет постучали.