Солотчинский призрак

– Делилась. С одной стороны, она говорила, что хочет учиться дальше. Вроде как даже звучало про Бестужевские курсы. Но, с другой стороны, у меня сложилось впечатление, что ее привлекала не наука как таковая.

– А что?

– Как что? Возможность уехать из нашего провинциального города, а может, даже за границу. Она как-то говорила, что вот, мол, хочет, как Софья Ковалевская, уехать за границу и там заниматься наукой. Но насколько я поняла, для нее было главное именно первое – уехать за границу, а не сделать великое открытие. Ей казалось, что там очень хорошо, ну за границей.

– А куда именно она хотела уехать?

– Мне кажется, что ей было абсолютно все равно. Она просто вбила в голову, что за границей жить лучше. По-моему, ей просто не хотелось повторить обычный жизненный путь многих женщин – выйти замуж, родить детей, вести дом и хозяйство. Она считала это очень скучным. Нужно время, чтобы понять, что именно это и бывает наиболее важным, – вздохнула классная дама. Было видно, что ее система ценностей несколько более традиционна, просто пока еще не встретился тот, кто мог бы все это ей дать (по традиции классными дамами и учительницами работали только до замужества).

– Ну, если ей не хотелось замуж, она бы могла пойти работать?

– Конечно, она могла поступить в гувернантки или поехать учительствовать в народную школу. Но не для нее это. По-моему, сама перспектива работать с детьми у нее вызывала отвращение. Мне кажется, что если она даже окажется на грани голодной смерти, то учительствовать не пойдет.

– После гимназии Вы ее не видели?

– Видела один раз. Мы встретились на улице. Вот здесь, у торговых рядов, на Краснорядской. Я спросила ее, как она живет. Она мне поведала, что пыталась поступить на Бестужевские курсы, но ее не взяли.

– Почему?

– Но Вы наверняка знаете, как там проходит набор. Там отбирают по аттестатам гимназий и мариинкам не спешат выделять места.

Это было сущей правдой. На высших Бестужевских курсах, как, впрочем, и на других, где женщинам давали высшее образование, вступительных испытаний не проводилось. Отбирали по аттестатам. В первую очередь принимали тех, кто представлял аттестат классической гимназии Министерства просвещения. Мариинские гимназии находились в ведении 6-отделения Его Императорского Величества канцелярии. Когда-то сеть мариинских гимназий была создана по инициативе матери императора Николая Первого Марии (отсюда и название). Так вот, учебная программа у них была не такая обширная, как в классических гимназиях, поэтому априори считалось, что выпускницы мариинок подготовлены хуже обычных гимназисток. Поэтому попасть на высшие курсы им было труднее. Так и Настя Петровская съездила и получила от ворот поворот.

– Она второй раз не пыталась подавать документы? – спросил Иван Васильевич.

– Не думаю. Она после этого так зло отозвалась не только о самих курсах, но и обо всех, кто там учится и преподает. Причем опять же у меня сложилось впечатление, что она сожалеет не об упущенной возможности заниматься науками, а о несостоявшейся мечте уехать из нашего города или из страны. Она так и сказала, что вот типа поступившие теперь будут блистать в столице.

Зазнаев не удержался, чтобы хмыкнуть. Обычно девушки, которые учились на высших курсах, нигде блистать не могли. Оказавшись в большом шумном городе в отрыве от дома, они вели порой полунищее существование. Им было не до балов (туда их и не звали), свидания им назначали такие же бедные ребята, театральные постановки они имели возможность смотреть только на галерке, где самые дешевые билеты. По большому счету они даже внешне не могли быть названы светскими львицами: в среде курсисток не одобрялись яркие наряды, стильные прически.

– Ведь у нее была возможность решить эту проблему, – продолжила классная дама. – Она могла за год подготовиться и сдать экстерном экзамены за курс мужской гимназии, тогда ее зачислили бы в первых рядах.

– А сложно сдать такие экзамены?

– Ну как Вам сказать, конечно, надо было бы самостоятельно изучить некоторые предметы, которые мы не преподаем, например латынь. Но ведь многие с этим справляются, занимаются сами, приглашают репетиторов, ведь можно нанять какого-нибудь студента или старшеклассника, они недорого берут. По любому Насте это было по силам: и в интеллектуальном плане, посидела бы и все освоила, и по деньгам. Она же не совсем бедная.

– А Вы ей говорили про эту возможность?

– Говорила. Она с возмущением произнесла что-то типа, вот почему ей нужно дополнительно заниматься, а другим нет.

Разговор был закончен, Зазнаев пошел к двери. Вдруг у следователя мелькнула мысль:

– Скажите, а где именно Вы встретили Настю?

– На Краснорядской, около лавки мелочных товаров, там еще реклама мыла такая запоминающаяся.

Поблагодарив женщину за беседу, Зазнаев пошел по Мясницкой в сторону торговых рядов. Если ранее он не рассматривал девушку всерьез в качестве подозреваемой, то сейчас после всего услышанного его мнение изменилось.

Он подошел к той самой лавке, где Вернов покупал мышьяк. Продавец был на месте (его не стали брать под стражу до суда, где ему предстояло держать ответ за продажу яда). Понятно, что, увидев следователя, он слегка побледнел:

– Что Вам угодно? – вопрос был задан с такой приторной улыбкой, что немедленно хотелось запить ее водой, как запивают слишком сладкие конфеты.

– Задать еще один вопрос, только один. Скажите, а господин Вернов был единственным покупателем того специфического товара, который Вы ему недавно продали?

– Единственным, вот истинный крест, клянусь, – забожился торговец.

По тому, с какой поспешностью он это делал, стало понятно, что в эту лавку не только бывший дипломат захаживал, чтобы приобрести вредный порошок. Вполне возможно, место пользовалось определенной славой и к нему хорошо протоптали дорожку охотники, скорняки, художники и пр.

– Да ладно врать, как же я поверю тебе. Небось, всех местных охотников снабжаешь и скорняков тоже? – следователь говорил с нескрываемым ехидством.

Красноречивое молчание подтверждало его догадку.

– Ну ладно, Бог с ними, со скорняками и охотниками. Меня другое интересует: а молодая барышня у тебя тот товар никогда не приобретала?

– Какая барышня?

– Молодая, на вид 17—19 лет, росту чуть выше среднего, наверное, 37 вершков. Волосы светло-русые, немного вьются, глаза голубые, одета хорошо.

– Нет, не покупала, – в эту минуту лавочник выглядел даже убедительно.

– Точно не покупала?

– Точно, если только он ей отсыпал.

– Кто «он»? Кому отсыпал? – удивился Зазнаев.

– Ну вот этот, тот самый, которому я продал, и Вы его повязали.

– Господин Вернов?

– Да, он.

– Он что, не один был?

– Да, с ним девушка была, вот имена та, как Вы описали: среднего роста, волосы светлые, вьются слегка. Одета как госпожа. Только это давно было, более двух месяцев назад.

Неужели Настя в сговоре с бывшим дипломатом?

– А они вместе покупали? Девушка понимала, о каком товаре идет речь?

– Не знаю, понимала ли или нет. Она снаружи была.

– А как же Вы узнали, что она приходила?

– Я видел ее в окно. Но они точно были вместе. Прежде чем зайти в лавку, господин Вернов что-то сказал этой девушке, и она осталась на улице.

– А окно или форточка были открыты?

– Я не помню точно, но скорее всего да, весна же уже была.

Зазнаеву ничего не оставалось, как продолжить свой путь дальше: по Московской улице уже немного осталось дойти до тюремного замка. Надо был еще раз побеседовать с задержанным Верновым.

Тот выглядел неплохо. Видимо, опыт жизни на Востоке приучил хладнокровно воспринимать подобные огорчения в жизни, как внезапный арест.

– Вы ко мне с новостями? – достаточно дружелюбным тоном спросил он следователя.

– Конечно. Не знаю, как уж она Вам понравится, но все же. Четко установлено, что собачку Жули отравили. И отравили именно мышьяком.