Солотчинский призрак

***

Вторую половину дня Железманов занимался с мальчиком рисованием. Заниматься пришлось в комнате: погода стала капризничать, поднялся ветер. Вечером, когда пошли пить чай, на камине неожиданно обнаружилась балерина. Она стояла на одной ноге, подняв изящные ручки, а лицо выражало такое вдохновение, что казалось, что она сама опустилась сверху и приземлилась на край камина. Ее бережно передали в руки хозяйки. На слова благодарности никто не рассчитывал, их и не последовало:

– Вот то-то же. Испугались, что я к нотариусу поеду, наследства лишу. Впрочем, мне и так все надо отписать Жули.

Жули – та самая мелкая собачонка, с которой все время ласкалась женщина, вертелась рядом. Так они втроем гордо удалились: выжавшая из ума старуха, маленькая собачонка и изящная балерина.

Третий день тоже не принес никакой значимой информации, кроме еще одного подтверждения того, что никакой ясности с мотивами нет и что в доме и в самом деле происходят странные вещи, а обстановка царит самая напряженная.

Особенно это проявилось во время вечернего чаепития. Петр и его подопечный отправились на террасу. Когда было тепло, обычно чаевничали там. Агафья под открытым небом ставила большой самовар, поддерживая его в рабочем состоянии. На стол ставились большой заварной чайник, тарелки с пирожками, плюшками, вазочки с вареньем, нарезанный кусками белый хлеб. Обитатели дома Сабанеевых приходили, наливали себе чай и брали с блюд все, что душа хотела. Никто не скрывал, что все старались поесть отдельно друг от друга. Если бы не эта традиция чаевничать и завтракать отдельно друг от друга, то родственникам помещицы Сабанеевой грозил бы самый настоящий голод: за обедом нередко разворачивались такие баталии (к счастью, пока только словесные), что аппетит пропадал напрочь у всех, ну кроме как у самой Марии Михайловны и ее вредной Жули.

Для Павлика чаепитие вообще было самым приятным приемом пищи: выпечка у Агафьи получалась отменной, варенье всегда было душистым и вкусным. К тому же не надо было ежесекундно думать о тонкостях этикета. Конечно, ни прежний гувернер, ни Петр не разрешили бы мальчику черпать ложкой варенье из общей чашки, шумно прихлебывать чай, но все же на некоторые мелочи могли закрыть глаза.

Однако сегодня приятного времяпровождения не получилось. Сабанеева обычно пила чай самой последней. Вернее не так. Она обычно пила чай поздно, около пяти или около половины шестого. Остальные, зная об этой привычке, старались побаловать себя чайком пораньше. Вот и сегодня Петр и Павлик пришли, как обычно, в четыре. Пирог с черникой своим ароматом сводил с ума. И в самом деле, что может быть лучшим лакомством в это время года? С ним могут соревноваться только пенки с черносмородинового варенья. Но когда чай был налит в чашки, а два очень симпатичных куска пирога заняли места на порционных тарелках, на террасе появилась сама Мария Михайловна. С видом римской императрицы она уселась за стол. Верная Люся налила ей чай и положила кусок пирога. Неожиданно Жули сорвалась с места и понеслась в сторону кустов сирени.

– Жули, ты куда? Вернись, ты поцарапаешься о ветки! Люся, ты куда смотришь?

Горничная, которая в этот момент подносила старухе тарелку с пирогом, была вынуждена все бросить почти в прямом смысле этого слова, то есть поставить тарелку не под самым носом пожилой женщины, а чуть подальше и бежать за собачонкой. Мария Михайловна вполне могла протянуть руку, причем совсем ненамного и желаемое лакомство было бы рядом. Но зачем такие простые решения, когда жертва сидит рядом? Ее взгляд упал на Павла.

– Молодой человек, а Вас в вашем пансионате не учат учтивому поведению по отношению к старшим? – голос старой капризницы звучал как скрежет. Ребенок испуганно замер, он искренне не понимал, чем вызвал недовольство бабушки, ибо тарелка и в самом деле стояла почти рядом.

– Извините, бабушка, я не понял, – испуганно проговорил мальчик. Петр сообразил, в чем причина недовольства и решил сгладить ситуацию:

– Позвольте, я за Вами поухаживаю, – вскочил с места Железманов и подбежал к женщине. Он поставил тарелку с пирогом прямо перед носом старухи, взял в руки сахарницу и щипцы для сахара.

– Вам поколоть сахар?

– Не надо, я не люблю сахар в чистом виде. Пора бы это знать. Вы оба существуете на мои деньги. Я честно выполняю свой христианский долг. Павел, ты понимаешь, что если бы я не оплачивала тебе обучение в гимназии, то тебе пришлось бы учиться на сапожника? А так у тебя есть возможность поступить в университет. К тому же я старая больная женщина, которая в любой момент может уйти в мир иной. Не грешно обо мне немного позаботиться.

– Да, бабушка. Я это хорошо понимаю, я очень признателен Вам за участие в моей судьбе, – покраснев, ответил мальчик. Намечающееся удовольствие было в корне испорчено.

– Так если ты это понимаешь, то должен относиться ко мне соответственно, проявлять учтивость и заботу, – продолжала ворчать Сабанеева. Причем испортив аппетит ребенку, она не спешила наслаждаться лакомством и сама, хотя именно это стало причиной скандала.

– Извините, я не догадался, – пробормотал Павлик.

– Догадливее надо быть, – опять прозвучал скрежет, а следующая порция недовольства обрушилась на Железманова, который продолжал стоять с щипчиками в руках:

– Сядьте, молодой человек, все равно от Вас нет никакого толку ни сейчас, ни вообще. Вы даже не можете привить своему подопечному хоть какие-нибудь маломальские представления о приличиях. Хотя, что от Вас ждать, Вы тоже не в состоянии понять, что надо проявлять уважение к женщине, которая является владелицей этого дома.

Она величаво повела вокруг себя рукой. Конечно, Петру очень хотелось возразить, что его нанимали не за тем, чтобы прислуживать хозяйке дома, тем более что для этого есть Люся, и с таким простым делом, как чуть-чуть пододвинуть тарелку можно справиться и без прислуги, а также что и внука тоже не следует так унижать, но промолчал. Это не входило в сценарий, который был ими с Зазнаевым намечен.

В эту секунду вошла Люся с собачонкой на руках. Та была явно не в настроении, что в принципе можно понять: ну кому понравится, когда тебя в самый разгар погони за бабочкой схватят поперек живота и куда-то понесут? Поэтому Жули рычала и скалила зубы, более того, она уже успела укусить ни в чем не повинную девушку – на руке явно была видна кровь.

– Ой, моя хорошая девочка, моя умничка. Ну зачем ты туда побежала, это может быть опасно, – старуха тискала зверюшку в руках. И только через некоторое время она заметила на руке у девушки следы укуса.

– Она что, укусила тебя? – в вопросе не звучало ни грамма сочувствия. На кивок, обозначавший «да», последовала вполне закономерная реакция:

– Укусила! Ух ты, какая смелая! Прямо маленький волчонок! Умничка ты моя! Моя Жули не даст себя в обиду. Она и меня в обиду не даст. Вот кому я небезразлична! Вот кто меня любит! Вот кому надо бы оставить все имущество. Больше мы никому не нужны. Все только и ждут нашей смерти! Впрочем, относительно меня ожидания могут быть не такими уж долгими.

Продолжая ласкать и теребить животное, которое этому было не особо радо, старуха встала и пошла прочь. Нетронутая чашка чая и абсолютно целый кусок пирога остались на столе. Петр и Павлик вернулись к трапезе, но надо ли говорить, что одно из самых ярких кулинарных впечатлений нашего среднерусского лета было испорчено?

***

Следующий день оказался богатым на события. Первое произошло на прогулке с мальчиком. После очередной порции упражнений по французскому опять пошли в лес. День выдался ветреный, просто идеально подходящий для запуска воздушного змея. Змей у Павла был замечательный. Это сейчас можно прийти в магазин игрушек и купить готовую вещь: недорого и просто, но зато совсем неинтересно. Мальчики начала ХХ века должны были делать змея самостоятельно. В ход шли деревянные рейки, папиросная бумага, бечевка, краски. Вначале много усилий тратилось на изучение специальной литературы (некоторые детские и семейные журналы регулярно публиковали схемы и рекомендации), потом еще больше сил уходило на непосредственное изготовление змея. Можно было в полной мере проявить свою фантазию, сделать змея таким, которого больше ни у кого не будет. Не всегда первые испытания изделия проходили гладко, иногда опытные образцы выглядели изумительно, но лететь отказывались напрочь. Приходилось возвращаться к литературе, искать ошибку, делать все заново. Зато сколько фантазии, творчества приходилось проявить, сколько радости приносили такие самодельные игрушки! А уж про то, что мальчики находились при деле, и у них просто не было времени втягиваться в какую-нибудь глупость, говорить не приходится.