Кристиан

[2] Котацу – традиционный японский предмет мебели, низкий деревянный каркас стола, накрытый японским матрацем футоном или тяжелым одеялом, на который сверху положена столешница.

[3] Есть версия, что подобные слухи действительно имели место в Японии того периода, ведь из-за самоизоляции страны жители не видели европейцев, потому и сочиняли про них различные нелепости.

Глава XXIII. То, что не видно ночью, открывается при свете дня

Этот странный роман с человеком в маске продолжался уже непозволительно долго. Но Шинджу так и не смогла выяснить, что он скрывает от нее. Однажды она как бы случайно задела его маску, потянувшись к лицу, но он тут же схватил ее запястье и отвел в сторону. Это было сделано довольно грубо, госпожа Хоши тихо вскрикнула, а затем потерла кожу на руке. Но ее тайный любовник даже не извинился.

Как-то незаметно Иошихиро Араи расположил к себе всех слуг. Никого уже не удивляла его странная маска. А служанка Ая и вовсе полюбила болтать с гостем, пока хозяйка занималась косметическими процедурами или примеряла наряды.

– А какой Шинджу-сан была в детстве? – спросил однажды Иошихиро. – Вы ведь помните ее маленькой девочкой?

– О, конечно! В отличие от своей скромной и милой сестрицы Айяно Шинджу была настоящей непоседой! Своими проделками она часто смешила или расстраивала родителей. Особенно строгого отца. Однажды, когда ей было лет пять, девочка примчалась домой и объявила, что ее укусил большой червяк. Стали расспрашивать, оказалось, что в саду она увидела «большого червяка», стала через него прыгать, и вдруг он ее укусил. На лодыжке у нашей крошки действительно обнаружился след от змеиного укуса. Слава богам, что были вовремя предприняты все необходимые меры, и здоровье девочки не пострадало!

Мужчина засмеялся приятным рокочущим смехом и через прорези маски с нежностью взглянул на вошедшую в комнату Шинджу. Сейчас трудно было представить вышеописанную сцену с участием этой изящной красавицы.

Ночью она сгорала от страсти, а днем ее снедала неизвестность. Но потом Иошихиро куда-то исчез на целых две недели, даже не предупредив ее. Молодая женщина решила, что наскучила самураю. Внутри она тяжело переживала это, а внешне оставалась невозмутимой. Немного отвлекло ее неожиданное событие – они с племянницей были приглашены в Киото, в замок сегуна на праздник. Ихара Касэн, задействованный в обучении мальчиков воинскому искусству, не имел возможности отправиться с ними. Подготовка наряда и подбор украшений увлекли молодую женщину, и она совершенно не ожидала того, что ее таинственный любовник явится этой ночью. Иошихиро был словно голодный зверь, такими болезненно-жаркими были его объятья и поцелуи. Он объяснил свою пропажу тем, что был ранен, и как только позволило самочувствие – примчался к любимой. Шинджу поверила. Тем более что она все равно никак не могла проверить правдивость его слов. На заре он как обычно исчез, а она, проснувшись, чувственно потянулась и прикрыла веки, вспоминая, с какой страстью отдавалась тому, чье лицо знала только на ощупь. И все ж она была невероятно счастлива! Омрачала ей настроение лишь необходимость присутствовать в замке сегуна.

– Зачем ехать на празднества к этому извергу? Токугава преступник и я готова сказать ему это в лицо, – возмущалась Шинджу по пути во дворец, обмахиваясь веером.

Мана молча выслушала ее, а потом заметила:

– К чему трогать этот улей злых ос? Думаю, нужно просто уехать оттуда, как только представится возможность.

– И все же почему нас туда пригласили? Токугава всегда делает вид, что не замечает нас, хотя я, между прочим, по происхождению не ниже него!

– Вы ждете от солдафона поведения благородного рыцаря.

Разодетые в шелка дамы, позвякивающие украшениями в волосах, обмахивающиеся веерами и крутящие в руках декоративные зонтики, заполонили комнаты, галереи и сады замка. Они казались не живыми людьми, а экзотическими птицами, придающими владениям сегуна еще более роскошный вид. Каждая из красоток жаждала заполучить хоть толику благосклонности Токугавы, и поэтому с потаенным раздражением поглядывала на других. Сегун никого открыто не удостаивает своим вниманием, но многие здесь не устояли бы перед его натиском, стоило ему лишь захотеть.

Только госпожа Хоши, привыкшая блистать в любом обществе, здесь чувствовала себя неуютно и старалась держаться в стороне, то и дело увлекая племянницу куда-нибудь в гущу зеленых зарослей. Все-таки странно, что их пригласили на этот праздник!

Вскоре появился Токугава в своем красном с желтым одеянии. Как известно, в Японии желтый – символ солнца, а красный – один из любимых цветов японцев. Костюм военного властителя страны дополняли мечи, рукояти и ножны которых были украшены золотом. Сегун спустился по ступеням в парк, чтобы лично поприветствовать какого-то очень уважаемого гостя. Проходя, он бросил короткий взгляд в сторону Шинджу и Маны, но тут же равнодушно отвернулся, даже не кивнув дамам.

– Невоспитанное животное, – фыркнула себе под нос госпожа Хоши, состроив недовольную мину.

На ней было великолепное кимоно цвета, который здесь называли синономэ, или цвет утренней зари. Попросту говоря, это был розовый. Но японцы предают этому, казалось бы, легкомысленному цвету важную роль. Этот цвет облака, родившегося на востоке, имеет еще и непривычное для европейца значение, – он символизирует силу и мощь Востока. Именно сие воинственное настроение стремилась придать своему образу Шинджу, чтобы показать сегуну, что она даже придя на его праздник, не собирается выказывать ему почтение.

Официальный прием начался в замке Нидзе. Гости постепенно стянулись в большой зал главного дворца замка – Ниномару. Шинджу невольно любовалась красотами этого грандиозного строения.

Сам замок Нидзе, постороженный в начале XVII века первым сегуном династии Токугава – Иэясу, располагался неподалеку от императорского дворца и являлся официальной резиденцией сегунов Токугава. То, что замок сегуна превосходил дворец императора Японии по площади и красоте, превосходно демонстрировало, кто в стране является истинным хозяином. Замок был укреплен лучше всякого фортификационного сооружения, а его главный дворец Ниномару, построенный из японского кипариса Хиноки, декорировали лучшие мастера того времени. Внутренние комнаты дворца были доступны лишь очень знатным гостям, имевшим возможность оценить всю утонченность убранства. Не уступал дворцу по красоте и сад, являвшийся одним из богатейших в Киото. Однако, несмотря на это сегуны редко останавливались здесь, предпочитая постоянно находиться в Эдо[1].

Рассматривая всю эту восхитительную красоту, Шинджу поймала себя на мысли, что Токугава просто хвастается сейчас или зачем-то желает впечатлить своих гостей.

Если красоты дворца завораживали госпожу Хоши, то окружающие люди и, в первую очередь, сам сегун скорее нервировали. Она даже поймала себя на мысли, что мечтает оказаться в своей комнате в объятьях Иошихиро. Что бы он там от нее ни скрывал, сейчас этот человек казался ей чище и искреннее всех здесь присутствующих.

Машинально обмахиваясь веером и другой рукой придерживая кимоно, молодая женщина поднялась по широким ступеням в зал дворца. Ясный день, всеобщее оживление и постоянное щебетание Маны все-таки постепенно вывели ее из апатии, вызванной необходимостью присутствовать на этом неприятном ей мероприятии. Племянница, конечно, видела, что тетушке все происходящее не доставляло удовольствия, та явно нервничала, кусала аккуратные губки и хмурила тонкие брови. Поэтому Мана очень старалась развеселить родственницу.

Когда Токугава начал свое тождественное обращение к собравшимся, Шинджу не услышала и половины слов. Она обнаружила, что оказалась слишком близко к сегуну, и это вызвало ее негодование. Демонстративно отвернувшись в сторону, молодая женщина рассматривала убранство зала и костюмы местной знати. Однако раздавшийся где-то рядом знакомый рокочущий смех заставил ее вздрогнуть. Японка стала искать глазами среди присутствующих обладателя этого красивого смеха, и не поверила своим ушам, когда поняла, что это смеется сам сегун в ответ на слова какого-то своего приближенного. Шинджу как загипнотизированная подошла чуть ближе, и это движение, видимо, привлекло внимание правителя. Токугава окинул ее взглядом, чуть задержавшись на выражавшем смутное волнение лице.