Разгневанная река

Хой сидел, точно оглушенный, застыв над строчками недописанного дневника. В голове стоял гул. Чувствуя, что задыхается, он выскочил из комнаты и долго бродил взад-вперед по темному двору, пока не пришел в себя.

9

В то памятное декабрьское утро по залитым солнечными лучами, украшенным флагами улицам Ханоя черной тучей пронеслась весть о начале войны на Тихом океане. На перекрестках, трамвайных остановках, в магазинах — всюду толпились люди с газетами в руках, всюду обсуждали внезапное нападение на Пирл-Харбор. К полудню все флаги, арки и столы с курильницами исчезли: из мэрии пришло сообщение, что император вынужден отменить свой вояж на Север. В связи с последними событиями их величество будет занят важными государственными делами — имелись в виду приемы, катания на лодках, охота ну и кое-какие супружеские обязанности императора.

Потянулись военные будни. Поступали сводки одна другой сенсационнее. Японские самолеты потопили два крупнейших корабля в тихоокеанском английском флоте. Японские войска высадились в Малайе. Японцы предприняли наступление на Гонконг. Японцы захватили остров Гуам и вторглись на Филиппины. Японские войска, находившиеся в Камбодже, пересекли границу Таиланда. Судя по карте военных действий, опубликованной в газете, вокруг узенькой полоски земли на краю выступа, именуемого Индокитайским полуостровом, бушевал огненный смерч. Теперь и секретари, и чиновники государственных и частных учреждений — все наперебой комментировали происходящие события. Многозначительно покачивая головами и восхищенно причмокивая губами, они превозносили прозорливого старика Чонг Чиня, который за несколько столетий предсказал разыгравшиеся сегодня события. Это он сказал: «В конце года Дракона, в начале года Змеи пойдут от войн по земле бедствия и страдания». Теперь любому ясно, что он имел в виду именно этот «конец года Дракона, начало года Змеи». Но богу было угодно дать древней земле Аннама счастливую судьбу. Недаром старик Чинь назвал Тханглонг[6] «землей, на которой не будет войн». И вот, пожалуйста: кругом бушует война, а «страну Дракона и Феи» она обходит стороной!

Однако, невзирая на эти пророчества, коммерсанты предусмотрительно придерживали товар. Мало того, скупали и припрятывали все, что еще можно было достать. Сразу подскочила цена на золото. За ней стремительно поднялись цены на рис, ткани, керосин, мыло, подорожали овощи и соль, короче говоря, все самые ходовые товары. К магазинам с черного хода подъезжали какие-то машины, навстречу им выбегали владельцы, радостно потирая руки. Бедному же люду все труднее доставалась каждая горсть риса. Даже служащим, которые кое-как сводили концы с концами, пришлось потуже затянуть пояс.

Донг вскочил с постели с первыми петухами и выбежал во двор «побоксировать», перед тем как ехать в институт. Хой накануне просидел до поздней ночи за письменным столом и сейчас спал еще под своим пологом. После разминки Донг вывел велосипед и осторожно, стараясь не разбудить брата, вышел из дому. Село на берегу Западного озера начинало пробуждаться. Задымили очаги, засуетились люди, торопясь позавтракать, чтобы не опоздать на работу. На улице Донг увидел Тюен, лоточницу из их села. Она шла с корзиной на голове, спешила принести завтрак рабочим электростанции и типографии. У китайского кладбища Донг нагнал Быой, дочь своего хозяина, которая несла на коромысле корзины с кольраби и кочанной капустой. Услышав сзади шорох велосипедных шин, она сошла на обочину.

— На рынок? Что так рано? — весело спросил Донг, поравнявшись с девушкой.

Та подняла голову, увидев Донга, заулыбалась и крикнула вдогонку:

— Смотри не задерживайся, опять рис простынет!

Донг с разгона въехал на дамбу и покатил по дороге в Ханой. А девушка еще долго улыбалась, глядя ему вслед.

Утро было холодное, над озером курился туман. Сквозь дымку смутно проступали очертания берега и силуэт пагоды Золотого Лотоса с изящно изогнутой крышей, черепица которой давно потемнела от дождя и солнца.

Вместе с порывами ветра с рыбацких лодок, затерянных в тумане на середине озера, доносились звуки деревянных колотушек. Когда ветер стихал, эти звуки тоже замирали, словно тонули в клубах густого тумана.

Донг ехал задумавшись и не заметил, как вдруг перед самым его носом возникла преграда — поперек дороги шеренгой стояли японские солдаты в стальных касках, с пучками веток, прикрепленными на спине, и, помахивая винтовками, давали понять, что дорога закрыта. Донг резко затормозил. Жители уже привыкли к подобным запретам, все безропотно сворачивали на кукурузное поле, чтобы добраться в город кружным путем. Донг подошел к толпе любопытных, наблюдавших учения японских солдат. То ползком, то пригнувшись, короткими перебежками они пробирались по дамбе, прячась за кустами, бугорками и стволами мыльного дерева, разросшегося по берегу, вдоль насыпи, по которой вилась асфальтовая лента шоссе. Время от времени слышалась короткая резкая команда. Посреди шоссе небольшой плотной группой стояли, позванивая шпорами, офицеры. Их длинные мечи едва не касались земли. Один из них, пожилой, с редкими усиками, смотрел в бинокль на город. Время от времени он отрывался от бинокля, оборачивался к группе адъютантов и, показывая рукой вперед, отдавал распоряжения. Рядом несколько ординарцев держали под уздцы маньчжурских верховых коней, черных, лоснящихся, упитанных, кони нетерпеливо били по асфальту железными подковами. Наконец офицер опустил бинокль и дал знак ординарцам. Те подвели коня, и офицер не торопясь, с сознанием собственного достоинства уселся в седло. Двое офицеров помоложе тоже вскочили на коней, и все трое поскакали по шоссе.

Донг сошел на кукурузное поле и поехал по тропинке, испытывая раздражение и одновременно зависть к этим представителям сильной державы. «Придет ли наконец время, когда и мы сможем держаться вот так же уверенно и независимо? В своей же стране приходится ходить с опаской да с оглядкой, чувствовать себя полурабами».

Донг опоздал на тренировку почти на полчаса. На стадионе он быстро сбросил рубашку, брюки и, оставив их прямо на каменной скамье трибуны, сбежал на травяное поле. Там уже ходил, глубоко дыша после пробежки, высокий плечистый мужчина лет тридцати, загорелый, с большими залысинами. Увидев Донга, он приветливо улыбнулся:

— Что так поздно?

— Японцы перекрыли дорогу, пришлось добираться кружным путем.

Ти был старшим по возрасту среди учащихся, посещавших стадион. В свое время он получил диплом лиценциата прав, но не захотел служить в правительственном учреждении и теперь давал частные уроки, ухитряясь выкраивать время для работы в Обществе по распространению новой письменности и в Федерации студентов Индокитая. Его знали и любили почти во всех учебных заведениях Ханоя. Донг познакомился с Ти совсем недавно, с тех пор как стал тренироваться на стадионе, и с первой же встречи между ними возникло чувство взаимной симпатии.

— Засеки, пожалуйста, — попросил Донг приятеля, выходя на дорожку. — Хочу прикинуть четырехсотметровку.

— Нажми! — Толстые губы Ти расплылись в добродушной улыбке. — Пора улучшить время.

После тренировки Ти подошел к Донгу.

— Мне нужно поговорить с тобой. До начала лекций еще есть время, может быть, сходим позавтракаем в лапшевной рядом с Обществом? Ты не пробовал там куриную лапшу?

Лапшевная находилась на Барабанной, недалеко от просветительного учреждения, именуемого Обществом умственного и морального совершенствования. Утром в ней бывало десятка два-три завсегдатаев, которые либо размещались на длинных скамьях, приставленных вплотную к стене, либо просто стояли на тротуаре и шумно, с наслаждением тянули из фарфоровых мисок дымящуюся лапшу, от которой шел аппетитный запах перца, лука, лимона и ныок-мама. Посетители — секретари, чиновники, маклеры — наперебой намеренно громко, с видом тонких ценителей выкрикивали заказы, прибавляя при этом: «Мне с репчатым луком» или «будь добр, пожирнее», «не забудь потрохов добавить», «и сухой колбаски подрежь»… Хозяева лапшевной, пожилая супружеская чета, едва успевали разносить миски и, не переставая, повторяли: «Хорошо, хорошо, это господину «с лучком», это тому, кто «пожирнее», а это господину «побольше перчика»… Миски принимались с необыкновенно важной миной. Лапшу не просто ели, ее вкушали, словно всем своим видом показывая: вот как надо есть настоящую лапшу!

6

Тханглонг — древнее название столицы Вьетнама. В 1831 г. переименован в Ханой.