Позывной "Венера"

Хоай Тяу вынул две сигареты, еще согретые его теплом, потому что вещмешок лежал под головой, и протянул радисту:

— С успехом тебя!

Чан Нонг, который не спал и слышал их разговор, подал голос:

— Хоай Тяу, зайди сюда, составим радиограмму.

Хоай Тяу протиснулся в палатку, подтолкнул Чыонга, лежащего с краю, глубже в середину:

— Ну и горазд же ты спать, парень!

Чан Нонг не без гордости сказал:

— Вот какую замечательную палатку устроили одну на троих! В такой и на вершине Фансипанг[20] можно спать спокойно. Присоединяйся!

Хоай Тяу невольно усмехнулся в ответ. Он вовсе не собирался изменять своим привычкам. Было ли холодно, лил ли дождь, или дул ветер, он всегда спал в гамаке, причем не только в джунглях- даже в помещении он умудрялся подвешивать гамак. А на все уговоры отвечал одно: привык так и не могу иначе.

Они посовещались тихонько, потом Чан Нонг зажег фонарик, и Хоай Тяу записал:

«Триста третьему. С 10.00 15 декабря подвергались ожесточенным бомбардировкам противника. Потери незначительные. В настоящее время наши координаты… Опаздываем на два дня. К пункту Н-2 прибудем вовремя. Настроение нормальное. Просим сообщить место связи с Сао Хомом».

Хоай Тяу еще раз прочитал Чан Нонгу все, что записал, и довольный, сказал:

— Годится! Эй, Чыонг, отнеси-ка радистам, чтобы сразу передали!

Когда Чыонг ушел, Чан Нонг тихонько, с опаской в голосе проговорил:

— Слушай, мне кажется, в последнее время с тобой что-то творится. Не пьешь, не ешь… Это меня очень беспокоит. Я знаю, у тебя в ноге осколок, наверное, он мучит тебя, ведь переход нешуточный, видно, тебе очень больно…

— Ничего страшного! Я выносливый!

— Да нет же, я серьезно говорю. Ты совсем осунулся и есть почти перестал. Я уже сказал Ви Ван Миню, чтобы дал тебе что-нибудь тонизирующее…

— Ну нет, это ни к чему! — рассердился Хоай Тяу. — Лекарства только для раненых, их беречь надо. А со мной все в порядке!

Хоай Тяу тщательно скрывал от всех, что вновь дала о себе знать его старая болезнь. Последние несколько дней его лихорадило. Температура, по-видимому, была не очень высокой, но изматывала его, лоб постоянно был влажным. Хоай Тяу понимал, что туберкулез легких обострился у него из-за непомерной усталости, того страшного напряжения сил, которого потребовал этот длительный переход. Но он с поистине невероятным упорством старался превозмочь болезнь, и об истинной причине того, почему он спит в гамаке отдельно от всех, никто не догадывался.

Командованию, конечно, было известно о состоянии его здоровья, но только в общих чертах. В политуправлении знали, что у Хоай Тяу застарелый туберкулез и осколок в ноге. Когда решался опрос с «Венерой», командование взвесило все «за» и «против» и в конце концов пришло к решению вызвать его, чтобы он сам доложил обо всем. Но Хоай Тяу относился к числу людей, у которых стальная воля. Когда он услышал обращенные к нему вопросы по поводу его состояния, он твердо ответил:

— Полный порядок. У меня сил побольше, чем у кого-либо другого!

Поколебавшись немного, командование отпустило его, сказав напоследок:

— В этой операции ты нам необходим, но с командованием все же лучше быть откровенным…

Хоай Тяу был предельно откровенен с командованием, кроме того, что касалось его здоровья, но порученную задачу он поклялся выполнить и заверил, что ни в коем случае не подведет…

Хоай Тяу, — продолжал между тем Чан Нонг, желая высказать все, что давно уже его волновало, — я знаю, ты очень беспокоишься обо всем, что касается нашего перехода. Так нельзя, ты же заболеешь в конце концов. Ведь ты вполне можешь переложить часть забот и на мои плечи. Ты только руководи, говори мне, что и как надо делать. Я многому уже научился у тебя и отношусь к тебе с огромным уважением. Поверь, я с тобой совершенно откровенен. Не пойми меня неправильно.

Хоай Тяу растрогали эти простые слова. Он верил в Чан Нонга и знал, что на него можно всегда положиться. Может, Чан Нонг прав? Может, Хоай Тяу действительно слишком много взвалил на себя?

— Чан Нонг, — улыбнулся Хоай Тяу, — мы с тобой давно уже вместе, мои недостатки тебе хорошо известны. Если я что не так делаю или лишнее на себя беру, ты мне прямо так и говори. В общем, я с тобой согласен.

Чан Нонг посмотрел на часы и поднялся:

У тебя еще есть время доспать, отдохни. Завтра утром выступаем… Скоро вернется Выонг Ван Кхием, надо поговорить, обсудить завтрашний маршрут. Я пока обойду часовых, чтобы не получилось новой встречи с «разведчиками» из дивизии «Чыонгшон», а то так недолго и провалить все!

Хоай Тяу кивнул:

— Иди, иди! А я уже выспался!

Он смотрел вслед Чан Нонгу до тех пор, пока свет фонарика не растворился в темноте. Смотрел и думал об их разговоре. С Чан Нонгом их связывало участие в двух крупных операциях. Чан Нонг парень честный, никогда не подведет, ни в чем не обманет. Да есть ли вообще у него какие-нибудь недостатки? Тут Хоай Тяу вдруг вспомнил перешептывания бойцов и недавние жалобы Выонг Ван Кхиема: «Напустит на себя серьезности и давай всех с умным видом учить, иногда еще и покрикивает, но так, что Тхао Кена за пояс заткнет». Хоай Тяу припомнил, что временами и сам замечал за Чан Нонгом нечто подобное. Вспомнились слова командующего: «Помоги ему избавиться от легкомыслия».

Др, Чан Нонг еще молод, слишком быстро продвинулся по службе. Может он напускает на себя важный вид потому, что считает, что именно таким и должен быть командир? Или это у него получается невольно? Как бы то ни было, нельзя дать развиться подобной черте характера. Для всех будет лучше, если Чан Нонг останется скромным, приветливым, искренним с людьми. Хоай Тяу снова пришли на память слова командующего: «Этот порок не одного командира погубил». Чан Нонгу отваги не занимать, но в таких условиях, когда требуется выполнить весьма серьезную задачу, за чрезмерную отвагу можно заплатить слишком дорогой ценой, а то и нанести непоправимый ущерб всему делу.

Хоай Тяу решил при первой же возможности переговорить с Чан Нонгом, напомнить ему, что в предстоящей операции необходимо действовать сообща, прислушиваться к мнению товарищей.

Дорога оказалась почти непроходимой, они даже и не предполагали этого. Все гуще становились джунгли, все больше встречалось колючих зарослей. Чан Нонг то и дело брался за компас, сверял по нему направление. Руки, закоченевшие от холодного утреннего тумана, сделались непослушными.

Вперед выслали разведдозор во главе с Тхао Кеном. Прошел всего только час, а лоб Тхао Кена уже покрылся потом. Сам он тяжело дышал. Нож поблескивал в его руке. Тхао Кен отсекал ветки, чтобы обозначить путь, разрубал цепкие заросли. Колючки рвали одежду, впивались в руки, до крови расцарапывали лицо.

Сейчас путь проходил через девственный лес ротанговых пальм. Стволы толщиной со щиколотку вились кольцами, подобно гигантским змеям, плотно сплетаясь друг с другом. Здесь никогда не ступала нога человека. Колючие ветви пальм заканчивались бахромой остроконечных листьев, впивающихся как шило в тела бойцов.

Разведдозор шел впереди, но продвигался крайне медленно. Следом, примерно в сотне метров от него, продирались сквозь чащу подразделения «Венеры». Было очень холодно, но лица у всех от напряжения стали багровыми, покрылись потом.

За первый день удалось пройти всего каких-нибудь четыре километра. Одно было хорошо — отряд ни на шаг не отклонялся от назначенного маршрута.

В сумерках дорогу отряду неожиданно преградила круто поднимавшаяся вверх скала. К тому времени бойцы были уже очень голодны и сильно устали.

Чан Нонг тоже работал ножом, вместе с остальными прокладывал путь через джунгли. Руки его в кровь были разодраны колючими листьями. Засовывая нож в чехол, он покачал головой:

— Вовек этих мест не забуду! Хуже, чем колючая проволока!

Он прошел назад, к подходившим подразделениям, и встретил Хоай Тяу. Здесь же шли раненые, кто с обмотанной бинтами головой, кто с перевязанной рукой. Винь, командир одной из боевых групп, раненный в ногу, тяжело хромая, опирался на палку. Когда друзья предложили нести его на носилках, он, конечно, отказался. Хоай Тяу чего только не делал — и приказывал, и уговаривал, — Винь в ответ на все упорно твердил:

20

Фансипанг — горная вершина во Вьетнаме.