Страница 13 из 39
— А где рыбки-резвушки?
— В озере!
— Ну, а где миножка-рыбешка?
Тут дедушка очень весело рассмеялся, обнял меня за плечи и сказал:
— А вот, лежит рядом со мной. Все смотрела, как воробьи дерутся, учительница стихотворение «Слон» объясняла-объясняла, а миножка-рыбешка только самую малость и запомнила!
Мне стало очень стыдно.
Конечно, дедушка Той придумал эту историю специально для того, чтобы пристыдить меня. Да, с этими рыбками-резвушками, которых он придумал, мне не сравниться. Учитель-жаба не пустил их в класс, но они все равно сумели выучиться. Мне стало очень стыдно, и я сказал:
— Значит, это вы про меня говорили, что я ленивая миножка?
— Ну да, про тебя. Ты, Шао, должен не просто в школу ходить, ты должен хорошо учиться. Нам-то с твоим отцом учиться не пришлось, темными мы остались, а что хорошего в этом?
Он стал рассказывать, как трудно приходится тем, кто в свое время не мог учиться. И чем больше я слушал его, тем сильнее меня охватывал стыд.
Да, мой отец, мама, Ман — все они трудятся не покладая рук, а я ленюсь даже учиться. Конечно, я испорченный человек! Больше никогда не буду во время уроков смотреть, как дерутся воробьи...
Среди ночи я проснулся от того, что с озера доносился чей-то крик, звали дедушку Тоя. Я так испугался, что съежился от страха, подтянул колени к самому подбородку и придвинулся вплотную к дедушке. Мне не пришлось его будить, он уже проснулся. Протерев глаза, он приподнялся на одной руке и, высунув голову за плетеную дверь шалаша, поглядел наружу. Теперь уже внизу, под самым шалашом, раздавался крик: «Той! Той!»
В темноте я едва разглядел лодку, остановившуюся у самого шалаша, в ней были, судя по перешептыванию и покашливанию, по крайней мере двое. Может, это отец и Ман приехали за мной? Нет, отец не приедет за мной, раз я предупредил, что останусь ночевать у дедушки. Но кто же это тогда так поздно?
Пока я терзался догадками, дедушка Той засветил лампу и спросил:
— Кто меня спрашивает?
— Это ты, Той? — раздался ответ. — Так-так, это я, кузнец.
Голос показался мне очень знакомым. Ну конечно, ведь это Фо Ти, только он любит, говорить «так-так». Тот самый Фо Ти, который говорил нехорошие слова про кузнечный кооператив «Красные флаги», отказался нам помочь да еще обозвал нас «младенческим кооперативом». Я быстрее натянул на голову старое шерстяное одеяло, которым мы укрывались, притворился, что сплю, и приготовился через дырочку в одеяле исподтишка наблюдать за всем, что будет происходить.
Дедушка Той, открывая плетеную дверь, спросил:
— Что за дело привело тебя, в такую темень?
Фо Ти захихикал и, войдя в шалаш со словами «господи благослови», спросил:
— Есть кто-у тебя?
— Мальчик, он спит. Заходи, заходи.
Фо Ти устроился поудобнее и, высунувшись из шалаша, крикнул:
— Эй, поднимайся сюда!
С лодки ему ответил голос Шеу:
— Подниматься? А эта штука?
— Неси сюда, — сказал Фо Ти. — Привяжи лодку.
Я услышал, как зашуршала тершаяся о сваю веревка, и в шалаше появился Шеу. Он бережно держал большую корзину, укрытую сверху соломой.
Интересно, что они привезли? Сколько я ни таращил в дырку глаза, кроме соломы, я ничего не увидел. Я сгорал от нетерпения и все ждал, когда же дедушка спросит об этой корзине. Но он неторопливо перетер чашки, потом налил Фо Ти и Шеу воды, поставил кальян рядом с чайником и наколол лучины.
Мне вдруг захотелось подурачиться: вскочить и громким криком испугать Шеу, а заодно и узнать, что он принес. Но я сразу вспомнил, что Шеу пришел вместе с Фо Ти, и мне расхотелось шутить.
Поговорили о том о сем, а потом Фо Ти сказал:
— Мы с тобой старые друзья, нам незачем ходить вокруг да около. Хочу я тебя кое о какой, услуге попросить. У меня есть кувшин со святой водой, это не для продажи, а самому больную спину лечить, да друзьям на лечение еще могу дать. Только вот дома, теперь это держать опасно, мыши то и дело шныряют.
Фо Ти придвинул корзину поближе и поднял солому. Там стоял огромный бычий пузырь, полный самогона. Фо Ти вынул затычку и покачал пузырь из стороны в сторону. Самогон заплескался, и в шалаше сразу запахло спиртом. Вот это да, ведь только что Фо Ти говорил, что это «святая вода» для больной спины! Значит, это вранье. Последнее время у нас стали строго наказывать самогонщиков. Это, наверно, про милиционеров Фо Ти сказал: «мыши то и дело шныряют».
Фо Ти, похлопывая по пузырю, попросил:
— Позволь мне оставить это у тебя на пару дней. Как только все затихнет, сразу же заберу.
Потом он стал говорить, что вот, мол, и Шеу знает, что он, Фо Ти, только перепродает самогон по себестоимости, оказывает, так сказать, своим односельчанам услугу, и что у Шеу тоже своя доля в этом пузыре, и если Тою нужно, то они подарят ему бутылочку, чтобы веселее было коротать время.
Дедушка Той слушал все, что говорил кузнец, и согласно кивал головой. Потом взял маленький стаканчик и попросил налить на пробу. Шеу заторопился, выхватил стаканчик у него из рук, налил полнехонький и поднес ему чуть ли не к самому рту.
Дедушка Той, не торопясь, по глоточку, выпил, сощурился и покачал головой. У него вино на исходе, он мне как раз об этом говорил, а тут люди сами предлагают,— конечно, он не станет отказываться.
Но как мне хотелось, чтобы он ничего не брал у Фо Ти! Наверное, дедушка просто не знает, какой нехороший человек этот Фо Ти. Наши ребята все его очень не любят...
Фо Ти и Шеу, видно, нравилось, как смакуют их самогон. Но дедушка Той откашлялся и, нахмурившись, обратился к ночным гостям:
— Это не тот самогон, что делает матушка Тхиеу. Ведь вы утверждаете, что вы его перепродаете? Товар хороший, и у меня его как раз сейчас нет — что верно, то верно, да только прошу забрать эту «святую водицу» куда-нибудь в другое место. Я держать то, что недозволено, у себя не стану!
Как я обрадовался, когда это услышал! Я чуть не вскочил — так мне хотелось увидеть физиономию Фо Ти. Да и Шеу тоже хорош, зачем он закон нарушает?! В эту минуту я еще сильнее полюбил дедушку Тоя. Молодец, дед! А я-то боялся, что он примет их подношение!..
Фо Ти сидел совершенно ошарашенный и не мог из себя даже слово выдавить. Зато Шеу говорил за десятерых. Он на все лады ругал дедушку Тоя: и такой, мол, он и сякой. Я вспомнил, как он прохаживался насчет Сунга. Теперь я все понял: тех, кто поступает правильно, не так, как сам Шеу, он ненавидит лютой ненавистью.
Дедушка Той дал ему вволю выговориться, потом сказал:
— Нет, не я, а ты плохой человек. Ведь это ты среди ночи пришел ко мне с запрещенным делом, но я тебя не ругаю, какое же право ты имеешь оскорблять меня? Хватит, поговорили — и будет, забирайте ваш пузырь и уходите, мы с мальчиком спать хотим...
Фо Ти и Шеу вскочили, подхватив корзину, спустились в лодку и уехали.
— Дедушка, идите сюда, ложитесь спать, — высунулся я из-под одеяла.
Но дедушка не стал ложиться. Он взял кальян, затянулся, посидел, сосредоточенно о чем-то думая, потом поднялся, натянул старенький, рваный берет, накинул на плечи старую солдатскую куртку, какую носили еще в колониальной армии, повернулся ко мне и, улыбаясь, спросил:
— Ну, миножка-рыбешка, не боишься остаться один или поедешь со мной, мне в деревню ненадолго нужно?
Нет, у меня не хватило храбрости остаться одному. Я тут же сбросил с себя одеяло и вскочил. Мы закрыли дверь и, сев в дедушкину лодку-плетенку[15], отправились в деревню.
Озеро ночью казалось еще больше, и трудно было угадать, где берег. Ночь была безлунной, но на небе высыпало много звезд. Созвездие Скорпиона выглядело так, словно оно очень устало и дремлет, низко склонив голову. Над нами с криком пронеслась выпь, она летела за добычей. Ночной ветерок оказался прохладным и быстро согнал с меня остатки сна. Лодка задевала за листья лотосов, и спящие на них лягушки шумно шлепались в воду.
— А если я выучу все стихотворение, вы не будете больше звать меня миножкой-рыбешкой? — спросил я.