Страница 16 из 64
— Не секрет, но пока нужно кое-что уточнить, перепроверить. Кстати, если уж едем вместе, то давайте сходим к прокурору области вдвоем.
— Я в вашем распоряжении, товарищ полковник, — кивнул Борин и спросил: — А что будем делать с этими типами?
— Ничего. Пусть себе едут. Только, думаю, зря вы всполошились. Не столь уж все серьезно, как вам показалось.
— Еще древние римляне утверждали, — улыбнулся Сергей Иванович, — что никакая осторожность не бывает излишней.
— То есть береженого и бог бережет, как любил говаривать один из моих начальников, и прежде чем принять какое-то решение, звонил руководству, в прокуратуру, в райком партии, райисполком — в зависимости от ведомственного уклона принимаемого решения, советовался, консультировался, заручался поддержкой. И все-таки был снят с должности именно за принятие необоснованных решений...
Кто же звонил в дежурную часть? Марина? Только она одна знала о моей поездке. Но откуда об этом стало известно моим противникам? Опять Марина? Ради чего она ведет такую игру?
Ответов на эти вопросы у меня не было. И настроение испортилось окончательно.
День третий
Сержант внутренней службы пропустил в следственную комнату невысокого, коренастого парня и осторожно закрыл за собою дверь.
— Садитесь, Ивановский, — кивнул я.
Парень хмуро посмотрел на меня из-под выступавших вперед бровных дуг, сел на стул. Некоторое время мы молча рассматривали друг друга. У Ивановского было смуглое квадратное лицо с низким лбом, крючковатым носом и выступающей вперед нижней челюстью.
«Типичный портрет грабителя-рецидивиста, — мысленно усмехнулся я. — Именно таким его и рисовал Ломброзо. Правда, там еще говорилось о толстых пальцах с обгрызенными ногтями. Но пальцы у Ивановского тонкие, женские...»
Он, видно, что-то прочитал на моем лице, нахмурился и отвел глаза. Молчание затягивалось. Я негромко сказал:
— Вот что, Сергей, мне необходимо поговорить о вашем деле. Я полковник милиции Синичкин.
Он скривился, как от зубной боли, с натугой ответил:
— Может, уже хватит терзать меня, товарищ... извините, гражданин полковник, а? Я признался в убийстве с целью ограбления. Прошел через суд, получил пять лет на размышление, почему дошел до жизни такой. Могли дать и больше, поэтому не стал даже кассационную жалобу подавать в коллегию по уголовным делам областного суда, да и сыт я по горло вашей юриспруденцией! Приговор вступил в законную силу. Жду с нетерпением отправки в колонию.
Да, эти месяцы не прошли для него даром. Мысли излагает как заправский юрист. Но все-таки его не сломали. Иначе откуда такое чувство собственного достоинства, напористость. Люди, покорившиеся обстоятельствам, ведут себя иначе.
— Не надо ершиться, Сергей. Я ведь вам только добра желаю.
— Все мне этого добра желали, — осклабился он. — И прокурор, и следователь, и судья. Потому и оказался тут...
— Значит, вину вы свою все же не признали...
— Какое это имеет сейчас значение? — вскинулся он. — Суд сказал свое веское слово. Так что поздно сейчас размахивать руками, мне уже ничто не поможет!
— Сергей, — я тоже повысил голос. — Мне нужно знать правду о том злополучном декабрьском вечере!
— Вся нужная вам правда в приговоре суда, — буркнул он, покосился на лежавшую на столе пачку «Орбиты», облизнул губы и сглотнул слюну. Я пододвинул к нему сигареты:
— Курите. И поймите: правда мне нужна прежде всего для решения вашей судьбы.
Он размял в пальцах сигарету, закурил. Несколько раз подряд затянулся, глухо сказал:
— Кого сейчас интересует моя судьба!
— Если бы не интересовала, я сюда бы не приехал, — жестко ответил я. Меня уже начинала раздражать его оборонная тактика. — Из-за вас погиб хороший человек, а вы тут упрямитесь!
— Из-за меня? — изумился Ивановский и уточнил: — Вы имеете в виду майора Благовещенского?
— Да, его. Он пытался вам помочь, но и сам застрял в этом болоте. А помогла его туда столкнуть ваша сестра Галина: она написала прокурору заявление о том, что для смягчения вашей участи дала Благовещенскому взятку.
Ивановский поперхнулся дымом. Откашлявшись, вытер рукавом куртки выступившие на глазах слезы, решительно заявил:
— Галка не давала ему денег!
— А вам это откуда известно? — осторожно спросил я.
— Известно, — уклончиво буркнул он. Поколебавшись, ответил: — Галка сама сказала.
— Сама сказала? — удивленно переспросил я. — Когда?
— Вчера. Она была у меня на свидании. От нее и узнал, что майор Благовещенский покончил с собой. Галка плакала, говорила, что взяла грех на душу...
«Так вот почему я не смог вчера разыскать Кривошееву, — подумалось мне. — Она была здесь, в областном центре. Странно, что ей разрешили свидание с братом. Мне такая встреча далась не без труда: пришлось обращаться к первому секретарю обкома...»
— Вот что, Сергей. Я школьный друг Благовещенского и приехал, чтобы разобраться в этой истории. Наши с вами интересы совпадают, но вы упорно уходите от правдивых ответов на мои вопросы. Можете говорить со мной откровенно?
Ивановский покосился на меня, вздохнул, подумав, ответил:
— Откуда я знаю, что вы действительно хотите мне помочь? Мне уже другие «помогли» — пять лет за «признание» получил. А прокурор Клименков еще и предупредил: дескать, будешь высовываться, получишь на всю катушку — новый суд может перейти и на статью сотую. Умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах. А там срок побольше, вплоть до «вышки»...
Ну и жук же ты, Иван! Какая подлость — загнать заведомо невиновного человека в тюрьму и еще пугать его, чтобы молчал!
— Вы потому и кассационную жалобу отказались подавать?
— Да, — кивнул Ивановский и попросил у меня еще сигарету.
Некоторое время мы молча курили. Было слышно, как в стекло забранного решеткой окна билась очнувшаяся от зимней спячки муха, да за дверью глухо стучали чьи-то шаги — видать, по коридору расхаживал приведший сюда Ивановского конвоир.
Я растер в пепельнице окурок и решительно сказал:
— А теперь рассказывайте все, что с вами произошло. У меня мало времени, а дел по горло. Говорите!
Ивановский вытащил из пачки новую сигарету, прикурил ее от окурка, вздохнул:
— Хорошо, — минуту-другую молчал, изредка подносил ко рту сигарету. Потом заговорил: — Со вчерашнего дня, когда узнал от Галки о смерти майора Благовещенского, о многом передумал. Извините, но и вас сначала принял за их человека, подумал: проверяете. Испугался... — Затянулся, поплевал на окурок и положил его в пепельницу. Спросил: — С самого начала рассказывать?
— Разумеется.
— Я давно дружу с Ирой, она лаборанткой на овощесушильном заводе работает. В декабре подали в загс заявление, но свадьба так и не состоялась...
— Теперь состоится.
— Вы уверены в этом? — вскинул он на меня глаза, и я увидел в них загоревшуюся надежду.
— Уверен. Продолжайте.
— Когда в тот вечер возвращался от Иры и наткнулся на него возле кинотеатра... А тут этот проклятый бумажник! Он выпал у него из кармана, когда я расстегивал пальто, чтобы сердце послушать... Увидел торчавшие десятки, и словно ум за разум зашел. Давно мечтал о «варенке», да денег не было. А тут их целая куча. Вот и взял, подумал: все равно их кто-либо из прохожих поднимет. А тут какой-то парень подошел, вот я и рванул...
Он замолчал, потупился. Помолчав, продолжал:
— Бумажник был главной уликой против меня. Так и прокурор сказал. Да я и не скрывал, что взял его. Но меня сразу же обвинили в убийстве. А я не убивал! Говорил об этом на допросах, мне не верили. Сперва посадили не в камеру, а в какой-то вонючий подвал. Дышать нечем было! И холод собачий. За двое суток, что просидел там, только раз кружку чая и кусок хлеба принесли. Привели к прокурору, а он смеется: «Ну как «пансионат» тебе показался? Если не дашь признательные показания, отправим в другой. А там даже этот подвал покажется небесным раем. Признаешься, и сегодня же переведу тебя в более человеческие условия». Но я стоял на своем: деньги взял, но не убивал. И посадили меня в камеру к трем бандитам. Даже вспоминать не хочется этот ад! Три дня был там. На четвертый опять доставили к прокурору. Спрашивает: «Сейчас уже созрел?» Отвечаю: «Не убивал!» А он говорит: «Ничего, мы подождем. Ты все равно сознаешься и еще жалеть будешь, что так долго сопротивлялся. Сегодня поедешь в дурдом. Посмотрим, что ты после него запоешь!»