В тени Алтополиса

Когда доводы разума были бессильны, Гамахен отступал. Не всякий сдюжит устоять перед стихией, коей Малюта и являлся. По жизни человек тихий и спокойный, он превращался в ураган, стоило зайти речи об обмане или несправедливости. В особенности ежели дело касалось его кармана. И тогда наступало время языкастого Тоши.

- Горазд же ты, братец, шкуру неубитого медведя делить. Десять рублей пожалел? А они у тебя есть?

- Найду Плимут и будут, - заворчал здоровяк.

- Ну хорошо, допустим, отыщешь ты нужную машину, а дальше что? Заявишься в мастерскую весь из себя красивый и скажешь, где ваш главный – велите подать сюда? Пускай деньгу отстегивает, я ему ща всё расскажу. Так получается?

Малюта недовольно засопел.

- Ничего у тебя не выйдет, братец. Не станут с тобой разговаривать и даже на порог не пустят. С Чижиком станут, потому что для них он свой, а ты чужак - голь перекатная.

- Меня знают, – пробубнил здоровяк, не собираясь просто сдаваться.

- Ну-ка, ну-ка - с этого места поподробнее… Кто тебя знает? Цынга с Товарной и Васюта с Ярморочной? А может бабка Глаша, торгующая яблочными пирогами у южного спуска? Ничего не скажешь - народец авторитетный, в особенности для мастеровых… Ох и рано же ты стал жаться, братец… ох и рано. Для начала полезность свою докажи.

- Я-то докажу, а ежели шкет кинет.

Мне вдруг захотелось сжаться в комок, настолько тяжелым оказался взгляд Малюты. Тоша тоже глянул в мою сторону, но шутливо, без всякого намёка на угрозу.

- Я Чижика давно знаю, - заявил он, - и потому ручаюсь. Пацан надежный, слово свое держит… Хитрожопый, конечно, но кто в наше время другой?

Контраргументов у здоровяка не нашлось, и уже на следующий день меня позвали купаться.

Орловское озеро пользовалось большой популярностью среди местных. И если в западной его части царила истинная благодать, с песочком и лежаками через каждые два метра, то на восточном берегу, поросшем колючками и кустами, случались драки. Хочешь сидеть в теньке поближе к понтону, будь готов сцепится с бразилами из Фавел или с малажскими пацанами. Прошлым летом, когда мы на пару с Гринькой решили пойти окунуться, нас свои же и поколотили – обыкновенная босо́та с Центровой. Уж больно им красивый ремешок приглянулся. Гриня - дундук, нашелся куда вырядиться. Девчонок на пляже захотел удивить… Удивил, ничего не скажешь. Меня толкнули пару раз, а вопящему приятелю губу разбили. Он потом через неё со мной и разговаривал, всё дулся, что не заступился, да в драку не полез. Один против трех старшаков? Что я, дурной здоровьем рисковать ради дешманского ремня, который не кожаный ни разу. Да и про последствия помнил. Это приятель горазд из дома неделями не выходить, а мне как быть? Я с этими пацанами каждый день по одной улице хожу.

Дурак был Гриня, предатель и трус. Хорошо, что все так закончилось и наши дорожки разошлись. Плохо только, что морду набить не успел напоследок.

Солнце клонилось к закату, когда мы начали собираться - полезли в воду смывать налипшую к трусам грязь. Дольше всех провозился Тоша.

- Ща графьям подарок оставлю, - заявил он и притих. Я сильно сомневался, что моча достигнет того берега, сколько её не гони. Богатеньким наплевать, а вот нам завтра здесь купаться.

Пацаны не стали тратить время на обсыхание, и в одних труселях направились в сторону поселка. Я только накинул на плечи майку, моментально прилипшую и ставшую мокрой. Топать до Красильницкого далековато - почитай, пять километров: сначала по тропинке вдоль озера, потом до купеческого парка, раскинувшегося сразу за платным пляжем, а уже оттуда на трассу и по обочине напрямки до самого поселка. Ежели повезет, то подберет какой-нибудь грузовичок, а ежели нет, будем топать на своих двоих, покрываясь загаром и дорожной пылью.

В будний день народа на озере было меньше обычного. В основном купалась пацанва – похожая друг на друга, как однояйцевые близнецы. Короткостриженая, загорелая, в черных труселях, пошитых на фабрике господина Волобуйского. Большая часть партии направлялась в тюрьмы, но и поселковым кое-что доставалось. А что, белье крепкое, надежное и стоит сущие копейки. Почитай, всё мужское население поселка в нем ходило.

Мы обогнули озеро и вышли к длинному забору, огораживающему парковую зону. Вход внутрь входил в стоимость билета. Хочешь, загорай на песочном пляже, хочешь – гуляй в тени тисов и карликовых деревьев. Пробовал купец Орлов сажать привычные русскому человеку березы и лиственницы, но те крайне плохо приживались в условиях степи. Гибли или имели столь жалкий вид, что сердце кровью обливалось. Зато кустарник чувствовал себя прекрасно - рос буйным цветом, заполонив большую часть парка. Откуда я это знал? Да доводилось лазить через забор... Это на пляже нашего брата легко вычислить по характерному виду, а парковая зона большая. И зарослей столько, что хрен выследишь. Одна беда – делать там нечего. Слушать духовой оркестр – оно мне и даром не надо, или в беседке сидеть. Что я, барышня какая? Это они любили в теньке притомиться с книжицей в руках. Создадут загадочности для вида, все из себя романтичные, позу покрасивее примут и охают над дамскими романами. А кавалеры рядом кружатся, любовные знакомства заводят на высокий манер. Вьют кружева словесные, ручку целуют, стихи читают нараспев, чтобы значит великосветскую барышню в койку затащить. А по-другому те не согласные. Чай не девки дворовые, простым мужицким напором не возьмешь.

Красивый был парк - ухоженный, но скучный. Мы и на сей раз собирались пройти мимо, но тут оживился Тоша. Подозвал нас к себе, и дождавшись, когда встанем кружочком, зашептал:

- Короче, я тут такую тему узнал - закачаетесь. Есть в парке тайное местечко, укрытое от любопытствующих глаз. Там барышни в неглиже лечебной гимнастикой занимаются.

- Прямо голые? – не поверил Гамахен.

- Ну не совсем, - вынужден был признать Тоша, - но одежды на них мало, а та что имеется, обтягивает подробности до неприличия. Потому считай, что голые. И позы непотребные принимают, изгибаясь по-всякому: то сисяндры выкатят, то зад отклячат.

Заветные слова были произнесены. В Тошиных глазах заплясали огоньки жаркого пламени, а Малюта аж дышать перестал, настолько проникся. Единственным, кто сохранил остатки здравого разума, оказался Гамахен. Он и задал вполне логичный вопрос:

- Как же они в таком виде занимаются? Парк - общественное место, а вдруг увидят?

- Не увидят, - заверил Тоша, – чай не дуры какие, специально тайное место выбрали. Помните заросли на восточной стороне – ну громадные такие, выше человеческого роста? Есть внутри одна полянка...

Тоша продолжал шептать, а я вдруг понял, что многого не понимаю в этой жизни. К примеру, почему люди сходят с ума от влюбленности. Взять того же Севастьяна - сына пекаря. Ну не заладилось у него с первой красавицей района, ну выбрала она другого, бухать-то зачем? И ладно если бы сам копеечку зарабатывал, так нет же - сидит на шее у отца. А папенька уже немолодой в одиночку пекарню не тянет. Или взять известную клиентку мастерской, почтенную мадам лет сорока - хозяйку столь же почтенного Студебекера. Повелась она на смазливое личико, принялась на Блинчикова ходить как к себе на работу. Напомаженная, да разукрашенная с подарками для ненаглядного Ерёмушки. А у этого Ерёмушки на лице крупными буквами написано, что прохвост. С собакой из подворотни станет кокетничать, ежели только свою выгоду учует. Так зачем голову терять? Зачем позориться? Мужики когда эту парочку за одним столом видели, плеваться начинали. Ну чисто маман с сыном.

Вот и эти остолопы, забыв про всяческую осторожность, полезли через дыру в заборе. Ишь, на телеса бабские им поглядеть захотелось. То, конечно, не любовь в чистом виде. Бабушка Лизавета называла сей позыв плотской страстью, и призывала всячески с ним бороться, если не желаю погибели собственной души. Только как это сделать, когда пацаны уже там, а я один - стою по другую сторону забора.