В тени Алтополиса

- И платить будете?

- Экий ты шустрый, - рассмеялся атаман, - едва предложение успел сделать, а он уже о деньгах интересуется. Или забыл, как моего человека свинчаткой огрел? То-то же… Первый год поработаешь бесплатно – будем считать это вирой за нанесенный ущерб, а дальше посмотрим… Да не куксись так! Крышей над головой обеспечу и едой в достатке. Станешь нормальным ремнем подпоясываться вместо веревки. Что скажешь?

К чему лишние слова, когда и так все было понятно: закончилась уличная свобода Лешки Чижика. Свобода, не стоившая ни жалости, ни слез, чтобы о ней плакать.

Масленица в этом году отмечалась с размахом. В кои-то веки поселковая управа не поскупилась, выделив дополнительные средства на праздник. Центральную площадь облагородили, украсив гирляндами, а на фонарных столбах появились разноцветные флажки и фигурки ангелов из бумажной гофры. Получилось красиво! Последний раз подобное чудо случилось аж на тридцатилетие государя-императора. Тогда тоже нагнали уборочной техники, выскоблив плитку от грязи.

Впервые за долгие месяцы я смог увидеть рисунок, выложенной вокруг бетонной чаши. Про сам фонтан тоже не забыли: почистили камень, заодно избавившись от главной достопримечательности рынка - плавающих внутри арбузов. Говорят, купец Файзулаев возмутился принятым решением. Ходил жаловаться в поселковую управу и даже грозился прекратить поставки бахчевых. В итоге стороны пришли к компромиссному решению, переместив злосчастные арбузы на соседнюю улицу.

Не всем так повезло, как господину Файзулаеву. Большинство купцов лишилось торговых мест, и что самое обидное на Масленицу - один из самых доходных дней в году. Зато была довольна детвора, ведь вместо привычных палаток появились привозные аттракционы: карусели со скачущими по кругу лошадками, лодки-качели, комнаты смеха и тир. По всему периметру площади курсировал паровоз с пристежными вагонами. А еще каждому ребенку до восьми лет обещали бесплатное угощение – свежеиспеченные блины, политые медом и вареньем.

Единственное, против чего выступила администрация – это сожжение соломенного чучела. Уж слишком непростыми сложились отношения у Красильницкого с огнем. Сколько людей погорело, особенно в сезон дождей, когда температура опускалась ниже ноля и обитателям трущоб приходилось согреваться чем попало. Много раз я видел черные столбы дыма, поднимающиеся то в одной части поселка, то в другой. Администрация боролась с подобной беспечностью: устраивала рейды по торговым рядам, реализующим дешевые вьетнамские печки, штрафовала, грозила выселить – все бесполезно. Народ в большинстве своем был бедный, потому и изыскивал альтернативные способы добычи тепла, зачастую рискованные и опасные, вроде вышеупомянутых печей. Тонкий металл часто худился, вываливая наружу содержимое вместе с пламенем. И ладно, если бы это были обычные дрова. Древесина и уголь в наших краях стоили немногим дешевле соляры, потому и топили всяким барахлом, вроде горючих брикетов. Содержащаяся в них химия обладала уникальными свойствами: при обычных температурах сохраняла твердость, а при высоких начинала обильно сочиться и капать, словно свежеизвлечённые медовые соты. Стоило подобной жиже очутиться на полу, как она заполняла собою все полости и щели, проникая глубоко внутрь. Ведром воды тут не обойдешься – приходилось вскрывать настил, чтобы добраться до источника тления.

Сколько людей погорело из-за дешевых брикетов, а сколько спаслось холодными зимними ночами. Потому и не спешили запрещать опасную химию, прекрасно осознавая, что иных вариантов у людей нет. Перекрой поставки и на замену придут газовые баллоны, имеющие обыкновение взрываться, снося целые здания и хороня под обломками десятки людей.

Пламя и трущобы… трущобы и пламя – затянувшаяся эпопея поселка Красильницкое. Споры по поводу установки соломенного чучела не затихали неделю. Управа твердила о нормах пожарной безопасности, а люди отстаивали свое право на праздник. В итоге сошлись на компромиссном решении – соломенной Маслёне быть, но за поселковой чертой. На той самой границе, где заканчивались трущобы и начиналась бескрайняя степь.

Народ по такому поводу обрадовался, отмахав рекордную за все время существования Красильницкого куклу. А что, ограничений в размерах не последовало, вот душа и развернулась. Теперь гигантскую Маслену можно было наблюдать с высоты любого здания в поселке. И с крыши пекарни, где я раньше жил и с крыши нового обиталища. Атаман сдержал обещание, обеспечив меня жильем. Пускай и не лучшим в городе, но много ли беспризорнику надо?

Дом бобыля Луки находился в конце улицы - небольшое одноэтажное здание, скрытое в тени автомастерской. Если специально не приглядываться, то можно и не заметить. Серые стены сливались с окружающим ландшафтом, заваленным ржавыми запчастями. Попадались и кузова, и пирамиды из старых шин. Покрытая грязью земля была густо усеяна всевозможной мелочью, вроде винтиков, металлических обломков и осколков стекла. Это было первое, о чем предупредил меня Лука, чтобы не вздумалось гулять босиком по здешним местам. А на второе велел не прикасаться к имеющемуся в доме оружию.

- Знаешь, что это такое? – спросил он, сняв ружье со стены. Взялся за цевьё и принялся нежно баюкать, словно завернутого в пеленки кроху-младенца.

- Ствол.

- Ствол, - передразнил он. – Ствол у дерева в лесу, а это немецкий «Зимсон» семьдесят третьего года выпуска. Внешний вид может и не такой изящный, как у дорогих англицких ружей, зато работу свою знает. Я с этой бабой почитай двадцать лет живу, и никакого износу.

Хотел я сказать, что нормальному мужику следует с женщиной жить, а не с этакой дурындой… Хотел, но промолчал. Не имел привычки спорить со старшими. Да и кто я такой, чтобы взрослого дядьку жизни учить? Ну нравиться ему с ружьем тетешкаться, пускай… Не самая худшая из человеческих причуд.

Лука не только жил возле мастерской, но и работал при ней вроде охранника. Днем отсыпался, а ночью брался за ружье и уходил на обход территории. С виду дикарь дикарем – весь заросший и нелюдимый, в застиранной до бесцветья одежде. Такого в лесу встретишь - за лешего примешь, а на городских улицах за двинувшегося рассудком чудака.

Вот только Лука чудаком не был. В первый же день к нему в гости пожаловал Василий, тот самый молчаливый казак, что сидел по правую руку атамана Малажского. Меня выставили во двор, а сами принялись шептаться. Говорили долго, я успел до рынка сбегать туда и обратно, прикупив заказанного молока. Потом были еще люди, приходившие большею частью скрытно, через заднюю дверь мастерской. Вроде как приехали масло в машине заменить, а сами нырк и к Луке.

Странным тот был человеком, неопределенного социального статуса. Со стороны глянешь – обыкновенный житель трущоб, перебивающийся с хлеба на воду. А поживешь пару недель рядом и понимаешь – непростой он. Работники величали бобыля уважительно по имени отчеству – Лука Лукич, а начальник мастерской не считал зазорным при встрече руку пожать. Даже Василий, на что ранг имел высокий в Малажской ватаге, и тот общался на равных.

Жил Лука не то чтобы бедно, скорее скромно. Из домашней обстановки имелось лишь самое необходимое: кровать, стол, парочка стульев. Даже ради нового жильца он не стал делать исключения, выделив в качестве спального места раскладушку. Я не жаловался – все мягче, чем на картоне.

Еда тоже не баловала разнообразием, никаких тебе разносолов или заморских фруктов. Единственное в чем не мог отказать себе Лукич был чай. Каких только сортов не хранилось в запасниках: и дешевых краснодарских, и популярных крымских, и дорогих индийских со слоником. Был и совсем уж экзотический, привезенный с берегов Южной Африки под названием «ханибуш». Пил я его однажды – обыкновенная горечь, как и в любом другом чае, заваренном Лукичем.

Каждый вечер тот принимал отчеты. Заливал три ложки крутым кипятком, садился напротив, на поскрипывающий от времени табурет и слушал. Перебивал редко, еще реже задавал вопросы, лишь кивая головой в самом конце: мол, информацию к сведенью принял – свободен.