Страница 135 из 190
– Аркаша Довгаль? – сразу же отозвался отставной капитан. – Из бомжей?
– Да, он, – подтвердил лейтенант, подумав: алкаш алкашом, а память у Сусликова отменная. – За что он сидел?
– У Моржа это была вторая ходка[10]. За нарушение паспортного режима и квартирную кражу.
– А первый срок за что, не знаете?
– Как же не знаю? Знаю. Первый раз он сидел давно. Статья девяносто вторая, часть вторая, хищение…
– Хищение? – удивился Акатов. – Он же был кинорежиссером.
– Точно. Аркадий сам подробно рассказывал. Влип.по глупости. У них, киношников, оказывается, тоже всякие интриги. Закончил Аркаша первую классную картину, а на экран ее не пустили, вторую не дают. Жить на что–то надо? Вот он и подрядился снимать документальное кино по заказу колхозов. Истратили уже почти все деньги, а тут – бац! – ревизия. Припаяли, будто председатель колхоза под это дело прикарманил тысяч двадцать. Ну и Аркадию вроде бы подкидывал. Но Морж утверждает, что лишних денег они не брали. Дело по заданию обкома следователь сфабриковал, а суд проштамповал.
– Морж дружил с Лютиком?
– Ой дружили! – хрипло рассмеялся Сусликов. – Аж нары скрипели. Правда, кто из них был печником[11], не знаю.
Акатова коробило от цинизма разжалованного капитана. Но приходилось терпеть.
– По нашим сведениям, – заметил Денис, – до первого заключения Морж любил женщин, а не… – Он недоговорил.
– О чем ты говоришь, лейтенант! – покачал головой Савелий Фомич. – Воля и зона – два совершенно разных мира… Ну что делать мужику, если свидание с женой он может получить раз в году? Один раз! А ведь хо–це–ца… Нормальный и тот бросится на жорика[12]. Посуди сам: в колонии около трех тысяч человек. И лидеров из них – семьсот, не меньше. Это тачкованных…
– Каких? – переспросил Акатов.
– Ну. которые известны наверняка. А вот раньше, сказывают, лет тридцать назад, было всего два, от силы три. Разницу чуешь?
– Л почему так?
– Лютеет зэк. Год от года. Теперь в зоне трахнуть кого послабее, значит – утвердиться. Хоть чем–то показать себе и другим, что ты человек… Хотя – какие они люди! – махнул рукой Сусликов. – Свинья и та не станет жрать, что жрут зэки. Баланда, жеванина… знаешь, на сколько кормят одного заключенного в день?
– Нет. – признался Акатов.
– На пятьдесят четыре копейки! Понял? Это здорового мужика, вкалывающего, как вол! А ежели по–честному, то и на сорок не перепадает.
– Куда идут остальные копейки?
– Эх ты, салага! – усмехнулся бывший капитан. – Самые лучшие куски попадают паханам, ворам в законе, столовской обслуге. Да еще пасется на зэковских харчах начальство. Вот и выходит, что работягам, которые на своем горбу вытягивают план, остается… – Он показал грязный кукиш. Сусликов вдруг рассмеялся.
– Хорошенький смех, – нахмурился Акатов.
– Да нет, я по другому поводу, – пояснил хозяин. – Как–то замполит приволок газету, а в ней написано, что американские зэки устроили бунт Из–за чего, думаешь? Вишь ли, им подали черствые булочки и остывший кофе… Умора да и только!
– Капитализм, – хмыкнул Денис. – Загнивают…
– Эх, хотя бы один денек так позагнивать, – с тоской произнес Сусликов.
– Ладно, вернемся, как говорится, к нашим птичкам… Бабухин и Довгаль: кажется, вышли на волю одновременно?
– Почти. Лютик, насколько я помню, на месяц позже.
– А Саша Франт?
– Два года назад его этапировали в другую колонию. Где он и что – понятия не имею.
– На волю не вышел?
– Может, и вышел.
– А Бабухин не мог к нему отправиться, чтобы лечь на дно?
Сусликов развел руками: все, мол, может быть.
– А за что сидел Саша Франт?
Вопрос этот повис в воздухе. В коридоре послышались шаги. Савелий Фомич, словно подкинутый пружиной, подскочил к двери, отворил ее до стука. Кто–то протянул ему бутылку, которую Сусликов бережно принял в свои руки. Шаги удалились. Денис так и не увидел того, кто принес спиртное.
– Вот суки! – выругался разжалованный капитан, дрожащими от нетерпения пальцами вытягивая из горлышка бумажную затычку. – Сами небось водяру глушат, а мне…
В бутылке была мутноватая жидкость. Самогон… Сусликов налил его в два захватанных стакана. По комнате разлился запах сивухи.
– Вздрогнем, лейтенант? – предложил Савелий Фомич.
– Не–не! – отшатнулся Денис. – Мне еще нужно в райотдел, – оправдывался он, хотя не выпил бы эту гадость ни за что на свете.
Хозяин махнул выпивку одним глотком, долго давился, однако же справился, закусив черствой корочкой. Отдышавшись, он грустно сказал:
– Вот что значит выйти в тираж. Раньше бы, гады, не посмели мне прислать эту отраву. – Он погрозил кулаком в окно, в котором виднелась высокая стена с колючей проволокой поверху.
Акатов понял: самогон передали Сусликову оттуда, из зоны…
После второго стакана хозяина развезло, разговор с ним стал бессмысленным. Попрощавшись, Денис вышел на улицу и с удовольствием вдохнул холодный свежий воздух.
Он вспомнил занятия в высшей школе милиции, где учили, что они, работники правопорядка, должны быть образцом для других граждан, примером, так сказать…
«Ну какой из Сусликова образец для подражания? – усмехнулся про себя Денис. – Кого он может воспитать?… А перевоспитать тем более. Впрочем, о каком перевоспитании в колонии вообще может идти речь? Человек в ней низведен до положения животного. А если разобраться, хороший хозяин даже скотину холит и лелеет…»
Еще на память Акатову пришли газетные статьи о тюрьмах в ФРГ и Швеции. Их он читал взахлеб, честно говоря, с трудом веря.
У немцев, например, работать в колонии необязательно. И место заключения, куда помещают осужденного, должно быть недалеко от дома. Кажется, не далее ста километров. Свидания с женой и семьей – регулярны. Рождество встречают вместе. А как же семья – это главный якорь для человека, ради которого и стоит думать о будущем, о спасении души. Быт и пища – прямо как в сказке. Отдельные комнаты, а не камеры и бараки, цветные телевизоры, еда почище, чем в наших ресторанах.
В Швеции же, по сравнению с нашими ИТК, просто рай. Работа – два часа в день, и то пять раз в неделю. На выходные дни отпускают домой. Задержишься дольше– никакого наказания, просто в следующий раз вычтут это время. Зэков учат языку (если ты эмигрант), хорошим манерам. Если любишь спорт, к твоим услугам прекрасные площадки, спортивные снаряды…
Что и говорить, если там есть надежда что кое–кто из преступников исправится, то в наших исправительных учреждениях нет. Наоборот, входят туда оступившимися, а выходят матерыми рецидивистами.
ГЛАВА VIII
Получив задание от генерала Кочергина, которому звонила Гранская и просила выяснить фамилию актрисы, игравшей главную роль в фильме Довгаля, майор Велехов тут же принялся за дело. Связался по телефону с московским кинопрокатом, но там о такой картине не слышали. Как и в Госкино. Союз кинематографистов оказался еще более неосведомленной организацией. Оставалось одно – Госфильмфонд. Он находился в Белых Столбах. Хочешь не хочешь, а нужно было ехать за город. Перед выездом Велехов позвонил и предупредил о своем визите. Встретил его научный сотрудник лет сорока, с окладистой бородой.
– Жаров, Борис Иванович, – представился он.
– Петр Ильич, – пожал ему руку майор. – Подходящая у вас фамилия для этого учреждения. – Он имел в виду знаменитого в прошлом киноартиста.
– А вот вам бы подошло работать в консерватории, – улыбнулся Жаров, намекая на то, что Велехов был двойным тезкой Чайковского.
Оба рассмеялись. Контакт, таким образом, был налажен. Жаров провел опера в крохотный просмотровый зал, усадил в кресло, а сам устроился за пультом. Он попросил по микрофону невидимого механика начинать, и тут же погас свет. На экране поплыли облака в бесконечном небе, зазвучала электронная музыка, и возникло название «Девушка из моих снов». Затем камера панорамой показала землю с высоты птичьего полета – рощицы, поля, большое село, раскинувшееся у озера. Это видел, оказывается, паренек, парящий на дельтаплане…
10
Ходка – заключение в колонию или тюрьму (жарг .).
11
Печник – активный гомосексуалист (жарг .).
12
Жорик – молодой заключенный (жарг .).