Страница 30 из 150
– Я думаю, Патрушев чего-то недоговаривает. Но уже то, что он назвал Козлова и Каина, – это много. Он боится.
– Чего?
– Я так и не понял.
– Слушайте, Игорь, вы должны с ним встретиться еще раз. А вдруг… Все-таки Лимарев.
– Хорошо.
– Позвоните мне домой в любое время.
Гринин жил на Сивцевом Вражке в двухэтажном деревянном доме, стиснутом со всех сторон элегантными башнями из светлого кирпича. О прошлом здесь напоминали всего три дома, ожидающие своей очереди на слом. Старый особнячок, в котором жил Гринин, пожалуй, первый познакомится с разрушительным ковшом экскаватора. Фундамент его осел, и окна первого этажа практически «лежали» на земле. Грустный был особнячок. Деревянный, выбеленный ветрами, покосившийся. Орлов поднялся на скрипучее крыльцо, толкнул дверь и очутился в тамбуре, перед ним была еще одна дверь. Но как она отличалась от входной! Умело реставрированная, покрытая лаком, украшенная затейливой резьбой, она резко контрастировала с покосившимся фасадом дома. Вадим нажал кнопку звонка. Искаженный домофоном голос спросил: «Кто там?»
– Орлов.
Щелкнул замок, и дверь открылась. Вадим вошел в обшитую светлыми досками прихожую. Они тоже были покрыты лаком, и фактура дерева темновато просвечивала сквозь него. На второй этаж вела затейливо изгибающаяся лестница, обшитая рогожей. Все это было недорого и красиво. Видимо, в этом доме жили рукастые люди. На втором этаже было две двери. В одну чьи-то умелые руки вмонтировали огромный медный объектив, а на второй прибили мольберт.
«Молодцы, – подумал Вадим, – красиво и просто».
Он толкнул дверь с объективом. В коридоре вместо стен были фотопанно. Лес. И Вадим пошел сквозь него к дверям комнаты.
Лица, лица, лица людей – вот что Вадим увидел в комнате. Фотопортреты женщин, стариков, детей. На него со всех сторон смотрели человеческие глаза. Они были как живые. Чувствовалось, что снимал их талантливый мастер.
За маленьким столиком у окна сидели трое. Две женщины и мужчина лет тридцати пяти. Он поднялся навстречу Вадиму.
– Я Гринин.
Высокий, плотный, но не полный, в вытертых джинсах и табачного цвета рубашке. Лицо Гринина покрывал темно-коричневый загар, светлые волосы выгорели до белизны, глаза казались особенно синими.
– Орлов. – Вадим пожал протянутую руку.
– Садитесь. Хотите кофе? – спросил Гринин.
– Хочу.
Фотограф налил в маленькую чашку коричневой густой массы. Его крупные руки были покрыты шрамами, ссадинами. Такие руки бывают у людей, занимающихся физическим трудом.
– Знакомьтесь. – Гринин придвинул Орлову тарелку с бутербродами. – Я уж не знаю, как представлять вас. Это Марина, а это Ира…
На Вадима с любопытством смотрели две пары женских глаз. Причем красивых, как отметил про себя Вадим.
– Ну а это, милые дамы, товарищ Орлов. Он из милиции.
– Вы не похожи на участкового, – сказала Ира.
– Почему на участкового? – Вадим отхлебнул маленький глоток кофе.
– Ну, я видела только своего участкового.
– Вы счастливый человек, – усмехнулся Вадим.
– А вы не из ГАИ? – заинтересовалась Марина.
– Она автомобилист, – пояснил Гринин, – и хочет найти знакомого в этой службе.
– С вашей внешностью, – серьезно ответил Вадим, – вам нечего бояться инспекторов. Я, к сожалению, служу по другому ведомству.
– Где же, если не секрет? – Ира повернулась в кресле.
– Товарищ Орлов работает в уголовном розыске, – пояснил Гринин.
– Вы не похожи на Томина, – сказала Ира. – А значит, вы не настоящий сыщик.
– На кого? – не понял Вадим.
– На актера Каневского, – засмеялся Гринин. – Ириша увлеченно смотрит «Знатоков».
– Ах да. Конечно. Но я постараюсь практиковаться.
Разговор завязывался легкий, и Вадим не прерывал его.
Ему очень не хотелось, чтобы уходили эти две милые женщины. Он обратил внимание, причем сразу, что на руке Марины не было обручального кольца.
– Вы бы съели бутерброд, – заметил хозяин, – не обижайте наших дам. Это они готовили.
Вадим взял бутерброд. В комнате повисла тишина. Все молчали, выжидающе глядя на Вадима. И ему вдруг стало мучительно горько, что он пришел сюда не поухаживать за этими женщинами и провести вечер в приятной беседе, а для того, чтобы допросить Гринина. В такие минуты он начинал тяготиться службой, которую любил и без которой не мыслил своей жизни.
Гринин словно понял его состояние.
– Девочки, – улыбнулся он, – нам с товарищем Орловым надо пошептаться. Вот вам ключ, идите в мастерскую к Никите. Это мой сосед, художник, – пояснил он Вадиму.
И Орлов мысленно поблагодарил Гринина.
Хозяин обнял женщин за плечи, пошел провожать их в мастерскую к Никите. Вадим смотрел им вслед и думал о том, что он много знает об этом человеке. Он знал, что Гринин служил в армии на Дальнем Востоке. Служил хорошо. За мужество во время наводнения награжден медалью «За спасение утопающих». Потом работал на ЦСДФ съемщиком, ассистентом режиссера. Поступил в Институт кинематографии на заочный, пошел работать фотокором в журнал. Институт бросил. Сейчас он фотохудожник Министерства культуры, по службе характеризуется отлично. Лауреат премии Союза журналистов СССР, лауреат многих отечественных и международных премий. Все узнавалось просто. В отделе кадров. Но Вадим знал и другое. Семь лет назад на Памире погибли муж и жена, кинооператоры, друзья Гринина. И он удочерил их девочку. Поэтому и не женился, боясь ее травмировать. Этот поступок говорил о нем значительно больше, чем любые даже самые лучшие отзывы кадровиков.
Как странно. В личном деле человека можно прочитать многое. Узнать, где, кем и как он работал. Чем награжден, а вот о его поступках кадровикам неизвестно.
А ведь это и есть главное.
Гринин вернулся минут через пять. Был он серьезен, от прежнего веселья не осталось и следа.
– Слушаю вас, товарищ Орлов.
– Меня зовут Вадим Николаевич.
– Слушаю, Вадим Николаевич.
– Леонид Витальевич, я многое знаю о вас. Много хорошего. Поэтому буду говорить с вами откровенно.
– Меня устраивает именно такая форма нашей беседы. – Гринин сел.
– Тогда ответьте мне на такой вопрос: вы снимали экспозицию Музея ремесел в селе Киржи?
– Да.
– Вы снимали иконы в церкви села Лутребино?
– Да.
– Вы снимали коллекцию академика Муравьева?
– Да.
– Вы снимали фрагменты экспозиции в особняке Сухотина?
– Да.
Гринин смотрел на Вадима, чуть прищурив светлые глаза. И во взгляде его не было страха и настороженности.
– Кому вы передавали фотографии?
– В отдел музеев Министерства культуры, Воловику.
– Слушайте меня, Леонид Витальевич, я не зря спросил именно об этих объектах. Подумайте.
– А что случилось?
– Я обещал вам откровенный разговор, поэтому скрывать ничего не буду. Все эти объекты ограблены.
– Как? – Гринин удивленно привстал.
– А вот так. По-разному. Но работали там, как мы считаем, одни и те же лица.
– Значит, вы считаете… – Голос Гринина стал глухим и ломким.
– Пока я ничего не считаю. Я спрашиваю вас еще раз: было ли что-то, ну не совсем обычное, связанное с этими съемками?
– Подождите, – Гринин зашагал по комнате, – получается, что это вроде наводка?
Вадим молчал.
– Нет, – продолжал фотограф, – так нельзя.
– Можно, Леонид Витальевич, даже нужно. Вы помните, что снимали?
– Конечно. У меня в архиве все негативы.
– Так вот, скажу откровенно, нами найдено много похищенных вещей. Много, но не все. Наиболее ценные пока исчезли. Есть сведения, что кто-то передает их за границу. Поэтому я еще раз прошу вспомнить, кому вы передавали снимки.
– Я уже говорил, что Воловику в Министерство культуры. Но вот еще что. Меня часто просят дать снимки тех или иных предметов старшие искусствоведы.
– Вы посылаете им снимки?
– Слайды. Вы знаете, что это такое?
– Немного, – Вадим усмехнулся, – совсем немного.