Страница 19 из 150
– Тебе, – Кудин бросил сигарету, – рассказать легко, а там у вас такие умельцы есть, что быстро зайцу волчьи уши пришьют и в зоопарк, в клетку.
– Да брось ты, Олег. Ты же сам говоришь, что жить только что по-хорошему начал.
– Начал, и рассказать мне есть что. Только знаешь, как у нас – береженого Бог бережет, небереженого конвой стережет.
Крылов остановился, достал сигарету, чиркнул зажигалкой. Из кустов выползли две тени и придвинулись к Крылову и Кудину. Краем глаза Крылов заметил, что сзади подходят еще двое.
– Слышь, мужик, – сказал один из подошедших, – сигарету дай.
– А из белья тебе ничего не надо? – шагнул к нему Кудин. – Иди отсюда… шакал, а то пять лет у параши за гоп– стоп прокукуешь.
– Ты чё? Ты чё? – Парень попятился.
– Мы из МУРа. – Крылов достал удостоверение.
– А мы чего, – сказал парень, – закурить хотели.
– Спать идите, – сказал Крылов, – спать, а то не все такие добрые, как мы.
Они пошли дальше.
– А зря ты их отпустил, – зло сказал Кудин, – эти шакалы по ночам людей шарашат.
– Откуда ты знаешь? – спросил Саша.
– Чувствую.
– Не думаю. Я сам после школы летом по этому бульвару шатался. Любил людей пугать. Так же подходил и просил сигарету.
– Ну и как, давали?
– Всякое было, раз по шее получил.
Кудин рассмеялся.
– Саша, – сказал он, – вон тачка стоит свободная. Я поеду, а то Светка переживает, а завтра к двенадцати на Петровку приду.
Старший следователь по особо важным делам горпрокуратуры Олег Леонидович Малюков ждал их у подъезда дома. Светлый китель с петлицами, фуражка с белым верхом делали его похожим на земского деятеля начала века.
– Ты, Олег, – Вадим вылез из машины, – просто иллюстрация к любой чеховской повести.
– Да уж что говорить, – улыбнулся Малюков, – человек, носящий форму прокуратуры, выглядит весьма благородно.
– Намекаешь?
– Нет, сочувствую. Поехали.
– Садись вперед, – Вадим шутливо распахнул дверцу, – ты все-таки старший советник юстиции, три больших звезды на двух просветах. Вроде как полковник.
– Молодец, – Малюков ехидно улыбнулся, – почитаешь начальство, надеешься на послабление.
– Куда нам, дуракам, чай пить.
Вадим уселся на заднее сиденье рядом со Стрельцовым.
– Только, ребята, – умоляюще сказал Малюков, – не курите в машине. Я третий день как бросил. Муки испытываю жуткие.
– Правильно сделали, товарищ советник, – одобрительно заметил шофер Иван Филиппович, которого все в управлении, невзирая на возраст, звали просто Филиппыч. – А то сядут в машину и начинают смолить, ни стыда ни совести у этих сыщиков нет. Нервничают больно. Работай лучше, и нервничать не будешь.
– Ты, Филиппыч, философ, – сказал Алеша Стрельцов.
– А ты грамотный больно, покрути баранку с мое. Я не таких, как ты, возил, и не на такие дела. И раз мне личное оружие положено и звание у меня есть, то я такой же оперативный работник, как и ты.
– Хватит, Филиппыч, – вмешался Вадим, – ты лучше за дорогой следи.
– А я и слежу, – мрачно ответил водитель.
Он с необыкновенным изяществом крутанул баранку, и «Волга» обошла зеленые «жигули».
Машина, объезжая Патриаршие пруды, рвалась на Садовое кольцо. Утро было прозрачным и ярким. Бульвар на прудах был почти пустым. Пронзительно и грустно кричали лебеди. Деревья уже начали желтеть. И все вместе: яркое солнце, желтеющие деревья, крик лебедей – делали это утро грустным и добрым.
И Вадиму захотелось остановить машину, выйти на этот бульвар и подойти к дощатому павильону, сесть на лавочку и бездумно смотреть на темную воду пруда и белых лебедей.
Когда же это было? Совсем недавно, кажется, а если посчитать, то целых двадцать лет назад. Осень, пустой бульвар, в агатово-черной воде пруда отражались фонари. И лебеди были особенно белыми в этой воде. И кричали они жалобно и грустно. Крик их в безлюдье улиц и бульвара, казалось, предупреждал о чем-то.
А они сидели на скамейке, на третьей скамейке от дощатого павильона, и целовались. У Вадима кружилась голова от счастья, и казалось, что весь мир сегодня создан специально для него.
А потом много чего было. Короткие тревожные встречи. Сладостно-горькие часы счастья в его комнате в Столешниковом, какие-то компании, где они делали вид, что вместе пришли случайно. Так тянулся этот унизительный год. А потом она вышла замуж за человека, которого не любила, но его положение и, главное, положение родителей соответствовали ее представлениям о том, как надо жить.
Его сестра, мудрая Алла, сказала тогда:
– Ну чего ты хочешь? Она сейчас уже надежда нашей кинокритики, по телевизору передачи ведет. А ты кто? Руби, милый мой, дерево по себе.
Действительно, кем он был для нее? Старшим лейтенантом милиции! Давно уже ушел этот год, потом всякое было: и романы, и поспешная печальная женитьба, и развод, а вот тот осенний вечер на Патриарших прудах остался в памяти. Нет, с годами ничего не проходит. Просто воспоминания становятся иными, а боль от них остается прежней.
Немилосердно взвыла сирена, вернув Орлова в настоящее. Это Филиппыч обходил колонну автобусов.
– Ты чего замолчал? – спросил Малюков. – Мы вот со Стрельцовым спорим, нужно ли ломать старые дома?
– Ну и что вы решили? – Вадим пересел удобнее, облокотившись на дверь.
– Я, Вадим Николаевич, – насмешливо сказал Алеша Стрельцов, – не понимаю Олега Леонидовича. Он говорит, что все эти хибары сохранять надо.
– Говорю, – победно провозгласил Малюков, – и готов доказать это.
– А я считаю, что города строят для людей. Раньше их устраивали все эти курятники. А теперь нам стиль ретро ни к чему, нам новое нужно. Светлые дома, широкие улицы, огромные витрины, чтобы в них много света было. Это и в градостроительстве, и в кино, и в литературе, и в музыке.
– Превосходно, – Малюков повернулся на переднем сиденье, – превосходно. Почему же сейчас, как никогда, во всем моден стиль ретро?
– Это для вас сделано некоторое послабление, – сказал Стрельцов.
– Я раньше на Башиловке жил, – сказал мрачно Филиппыч, – так у меня под окнами летом турецкий табак цвел, а за домом огородик был. Понял?
– Не понял. – В голосе Стрельцова послышалась готовность схватки.
– И не поймешь. Меня сейчас в башню рядом с Селезневкой переселили, так я, кроме камня, ничего не вижу. Тьфу. – Филиппыч плюнул в открытое окно.
– Вадим Николаевич? – вопросительно посмотрел на начальника Алеша.
– Меня по делу не берите. Я за ретро. Ретро, Алеша, – наша молодость. Даже убогая молодость всегда лучше, чем самая шикарная и комфортабельная старость.
Алеша озадаченно замолчал.
«Волга» вырвалась из города на простор Горьковского шоссе. Впереди, метрах в пятистах, шла сине-желтая машина ГАИ. Внезапно она резко свернула с дороги в кусты. Из «жигулей» вылез инспектор с похожим на пистолет измерителем скорости. Он огляделся и замаскировался в кустах.
– Партизан, – зло бросил Филиппыч.
– На охоту вышли, – возмутился Алеша Стрельцов, – когда этому положат конец, Вадим Николаевич?
Орлов промолчал. Он уже не раз говорил об этом на разных уровнях, но инспектора ГАИ по-прежнему «охотились» за частниками. Видимо, кто-то по сей день неправильно понимает обязанности Госавтоинспекции. Наказание – крайняя мера. Главное – помощь водителю.
Филиппыч злорадно выжал педаль газа, стрелка ушла за отметку «100». Из «жигулей» выскочил второй инспектор, размахивая жезлом. Филиппыч гордо пронесся мимо них, крякнув спецсигналом.
– Ничего, – засмеялся он, – они на обед еще заработают.
Оперативная «Волга», обгоняя грузовики и рейсовые автобусы, неслась по шоссе. Все молчали. Разговор в машине не клеился. Каждый думал о своем. В Балашихе машина сделала правый поворот и мимо стадиона вышла на дорогу, ведущую к Салтыковке.
– Где участковый? – спросил Орлов Алешу Стрельцова.
– Мы договорились, что он будет нас ждать у «Водопада».