Багряный декаданс

Мог бы, но не хотел.

— Я сделал достаточно, — промолвил демон, щурясь с циничной самоуверенностью, а его руки, которыми он прижимал меня к стене и в которых невозможно было не найти ту самую истинно мужскую красоту, заставляющую замирать девичьи сердца, потяжелели. Он будто бы положил их не на мое тело, а на мою душу. Да и сам улегся сверху, растянувшись. — Но ничего из того, что я сделал ты не оценила и не ответила хотя бы благодарностью.

— За что же я должна благодарить? — всхлипы я больше не сдерживала.

Душа рвалась в клочья.

— Я мог бы воспользоваться принуждающей магией и получить все, что хочу с самого начала. Но я не стал этого делать, потому что видел — тебя это уничтожит. Я пожалел тебя, твою гордость, и попытался играть по правилам. Попытался быть честным с тобой, открыто заявляя о своих чувствах, которые ты, к нашей общей неожиданности и печали, так неосторожно во мне пробудила. Ни черта хорошего из этого не получилось! Мы, ты и я, оказались в тупике. И все же, у тебя по-прежнему есть возможность выбирать. Возможность, которую дал тебе я. И будь ты чуть разумнее, ты бы оценила столь щедрый дар.

— Ка-какой дар? — запнулась я, не веря своим ушам.

Надменность лилась из него густым вязким потоком. Он взглянул на меня сверху вниз, как на дурочку, которой нужно растолковывать прописные истины.

— Мы теперь вместе, Мира. Как пара. Никто не сможет нас разлучить. Ты — моя избранница, моя спутница, мать моих будущих детей, которых ты однажды подаришь мне. Ты — неприкосновенна для любого из мужчин.

— Для любого? — эхом повторила я.

Он все понял. Медленно улыбнулся. Такие горячие губы и такая бесчувственная улыбка, холоднее, чем ледовитый океан. И в глазах такие же спокойствие и пустота, полный штиль, а под водой, глубоко на дне, медленно плывут чудовища, отбрасывая жуткие тени…

— Кроме меня, естественно. Кстати, прежде, чем дурные мысли полезут в твою милую головку, хочу предупредить — звать на помощь, пытаться договориться с прислугой, искать сообщников, строить заговоры и организовывать покушения в надежде избавиться от меня бессмысленно. Тебе никто не поможет. Не потому что не захотят, а потому что побоятся. Но беспрекословно исполнят любое твое пожелание, если оно не пойдет вразрез с моим, конечно же, — быстро оговорился демон. — К твоим услугам все возможности и ресурсы дворца и его обитателей. Для тебя сошьют лучшие платья, приготовят вкуснейшие блюда, исполнят лучшую музыку.

Я подняла лицо, слушая и отказываясь верить, что все это происходит здесь, сейчас, со мной и с ним.

Под сердцем разрасталась пустота, пуская корни глубже.

Поймав мой взгляд демон умолк, скулы его напряглись, заострились, а челюсти сжались.

— Не смотри на меня так, — вдруг выдохнул он, свирепо мигнув глазами. Его гнев опалял.

Я приоткрыла рот, пытаясь вернуть себе способность дышать.

— Не смей смотреть так, будто тебе все равно! — он впился пальцами в мои обнаженные плечи и встряхнул, оторвав от пола. В одном только этом движении было столько силы, что закружилась голова и затошнило одновременно, потому что в этот миг он мог разорвать меня на части, проткнуть плоть до суставов, разбить на мелкие кусочки. — Потому что я больше не могу этого выносить!

Я видела, как он взвинчен, почти на пределе, раскален до бела. Но я понятия не имела, что мне делать. В его глазах столько всего — зависимость, ненависть, враждебность. И этого всего много и для меня тоже. Кажется, мы оба захлебывались и понятия не имели, как выбраться, как спастись.

— Это твое безразличие, эта твоя неприступная грусть, этот твой вечно далекий взгляд, будто ты постоянно где-то не здесь, сводят меня с ума!

Наверное, он хотел услышать от меня оправдание. И, наверное, отсутствие каких-либо оправданий разозлило демона еще сильнее!

Мужская ладонь метнулась вверх, схватив за горло и сдавив, не жалея. Я лишь сдавленно простонала в ответ, чувствуя, как от нехватки воздуха под ребрами наливаются болью легкие.

Мы глядим друг на друга не отрываясь, не моргая и, уж я точно, не дыша. Кровь стучит в висках, отбивая дикий, первобытный ритм и разгоняя по венам адреналин. Я чувствую его дыхание на своей щеке, к которому примешивается аромат цветов, вынесенных на террасу.

Во мне пустота и оторопь. А в нем… что-то такое, с чем я бы не хотела встретиться никогда. Пришло осознание — даже, если все его слова правдивы, даже его любовь настоящая… возможно, именно она станет тем, что убьет меня.

Приблизив свои губы к моим, он прошептал с ненавистью, еще не целуя, но позволяя словам скользить по тонким мягким складкам рта:

— Сломать бы тебя, выкорчевать из сердца, чтобы ты больше не имела надо мной власти.

Его пальцы разжались, и я неловко осела на пол, глухо ударяясь коленками.

Сатус отвернулся и отошел.

— Отпусти меня, — попросила я хрипло, срываясь на кашель и глядя в сгорбленную спину.

Он выпрямился, развернулся, с величием и достоинством, будто демонстрируя мне всего себя.

Снаружи непоколебимый и безразличный, а внутри — жестокая порочность и беспокойная тоска. Это все, что я видела. Это все, что наполняло его, было его центром.

— Я тебя ненавижу, — заявил он.

— Я тебя тоже, — ответила, зная, что шагаю в огонь.

Моя ложь была отражением его. И в один момент я вообще перестала что-либо чувствовать.

Он устало прикрыл веки и потер лоб, но гордо держал спину, когда направился в спальню, не произнося ни слова.

Я встала, выпрямив ослабевшие ноги, подошла к ограждению террасы, задрала повыше свое импровизированное платье и начала залезать. Перекинула сперва одну ногу, потом другую.

Когда он заметил, что я делаю, было уже поздно. Прекрасное лицо исказилось, рот распахнулся в немом крике, и он бросился ко мне. Он был быстр, очень быстр. Но все же не успел.

Разжав пальцы, я полетела вниз спиной вперед.

Оглушающее ощущение потери взорвалось в груди, разнося все в щепки. Ровно за секунду до того, как краем глаза я заметила устремленное к небу широкое и плоское острие чего-то, похожего на копье, оно вонзилось в бок. Тело прострелило болью навылет, глаза распахнулись широко-широко, но почти сразу были ослеплены белой вспышкой, а уши разорвал крик, но кто кричал и что кричали уже не имело никакого значения.

Следующие дни, ночи, а может быть и целые недели были тяжелыми. Я барахталась в липкой паутине, блуждала в кошмарах, будто среди бесконечного множества запутанных ходов. И стоило только найти выход, как он ускользал от меня, как ускользала реальность от затуманенного сознания. На краткие мгновения приходила в себя, чтобы смазанным, расплывающимся зрением выхватить из пустоты то напряженное лицо незнакомой мне женщины с сурово поджатыми губами, то чьи-то руки, с кончиков пальцев которых на меня лился поток белых, искрящихся, как первые снежинки, чар.

Но чаще всего я видела лицо принца. Фарфорово-бледное, с истончившейся кожей и мерцающими всполохами цвета густого брусничного вина на дне двух черных озер со стоячей водой. Да и весь он был в этих моих полубредовых видениях словное произведение искусства — идеальное, без малейшего изъяна, и трагичное.

Его взгляд выжигал на сердце клеймо, он проклинал и молил о пощаде, он вызывал и требовал откликнуться. Наверное, в других обстоятельствах я бы задумалась над такой эмоциональностью обычно ледяного надменного принца, но сейчас думать было тяжело, даже дышать было тяжело. Мозг плавал в токсичном дурмане, тело казалось неподъемным и будто бы отделенным от разума. Периодически возникало яркое ощущение полета, и я уже практически чувствовала, как покидаю этот мир и бесплотной тенью лечу куда-то далеко. На каждый раз полет заканчивался одним и тем же — ощущением, словно я с разбегу врезаюсь в бетонную стену и отлетаю обратно. А потом опять возвращаюсь в бесконечную череду плохих снов, которые держали, не отпуская. Как держала меня за руку чья-то чужая рука.

После одного из таких болезненно оборвавшихся полетов, я услышала разговор.