Страница 61 из 114
Бледная, будто присыпанная мукой колдунья сотрясалась всем телом, словно кто-то невидимый схватил её сзади за плечи и с силой затряс. Глаза женщины запали, зрачки расширились настолько, что вытеснили радужку, и метались из стороны в сторону.
— БДГ, — невпопад произнесла я.
— Изобретаешь новые заклятия? — попытался пошутить Кан. — Не рановато ли? Попытайся сперва хотя бы с собственным духом-хранителем справиться. Этот пушистый из тебя веревки вьет.
— БДГ — быстрое движение глаз, — но про Сократа было весьма метко. — Так глаза себя ведут, когда мы засыпаем, — покосилась на рослых демонов, каждый из которых умел отращивать рога и крылья, и дышать огнем из зубастой пасти, и торопливо поправилась: — Ну, у некоторых из нас. Тех, кто имеет отношение к людям.
— Она явно не засыпает, — без особой заинтересованности отметил Сатус. — Выглядит так, как будто…
— …как будто сейчас умрет! — выкрикнула я, когда голова мадам Мелинды запрокинулась назад в очень неестественной позе, а тело забилось в крупной дрожи под нарастающее тарахтение. — Что ты с ней сделал?
Сатус небрежно отмахнулся.
— Ничего, — но я не поверила. — Ничего я не делал! Чтобы с ней не происходило — это не моя вина!
И я бы продолжила настаивать на своем, если бы не увидела кольцо. Светлый камень в непримечательной потускневший от времени оправе начал наливаться бордо-кровавым, клубы которого поглощали желтый цвет, вытесняли собой этот солнечный оттенок, съедая его.
Я среагировала быстрее, чем догадка успела окончательно сформироваться в голове, действуя практически на рефлексах. Видимо, правы были демоны, когда говорили, что инстинкты во мне сильнее ума.
Подскочив к мадам Мелинде, я схватила жилистую руку, кожа на которой была такой тонкой, что видно было голубоватую сетку вен и сосудов, и сдернула с пальца кольцо, инстинктивно сжав его в кулаке.
Тьма обрушилась внезапно, лишь высокий птичий вскрик, наполненный отчаянием, пронзил слух.
Я сидела за столом на кухне, от родного вида которой растревожилось сердце, угодившее в жесткую хватку беспощадной руки. Я наизусть знала здесь каждую мелочь, каждая даже самая несущественная деталь казалась щемяще-родной.
Глаза скользили вокруг, непроизвольно наполняясь слезами.
Вот старые полароидные снимки, прикрепленные на холодильник дешевыми магнитами, которые зачем-то собирал отец. На стене — простенький рисунок. Черный аист на длинных тонких изящных ногах широко расправил крылья над гнездом с птенцами. За птицей виднеется чистый пруд, цветочный луг, летнее небо и желтые соломенные крыши сельских деревенских изб с вертикальными черточками дымоходных труб. Мирный тихий пейзаж, который отец когда-то повесил на гвоздик, потому что считал его умиротворяющим.
Вот стол, застеленный льняной скатертью, вышитой бабушкой. Скатерти всегда казались мне прошлым веком, чем-то совершенно ненужным, но конкретно эта была творением бабушкиных рук, а потому я молчала. Кроме того, мне нравились крупные ирисы, рассыпание по краю бежевой ткани, нравилось трогать пальцами ровные стежки гладью и разглядывать насыщенные желто-синие лепестки. Казалось бы, со временем, после многоразовых стирок цвет должен был поблекнуть, потерять сочность, но нет, ирисы оставались такими же, как и в тот день, когда бабушка впервые покрыла скатертью стол.
Вот стеклянная ваза с композицией из сухих цветов, украшающая подоконник. Еще одна идея бабули. Правда, она забывала стряхивать с этого вычурного сухостоя пыль, из-за чего в кухне периодически поселялся немного странный запах, который у меня ассоциировался с иссушенной солнечным зноем проселочной дорогой, петляющей среди гор, по которой катился старый, кряхтящий на выбоинах автобус, увозящий далеко-далеко задумчивых пассажиров.
— Это была плохая идея, — проговорил знакомый женский голос, вклиниваясь в ритмичное тиканье стареньких часов, отсчитывающих время где-то там, в отцовском кабинете. — Не надо было трогать кольцо.
Повернув голову, я увидела маму, сидящую рядом со мной за столом. Уперев локти, он положила подбородок на соединенные ладони и грустно глядела в окно.
Её появление меня не удивило. Если мама была здесь, и я видела её также четко, как собственное отражение в зеркале, значит, всё вокруг было нереальным.
— Сон?
— Скорее, болезненный кошмар, — вздохнула мама, а её образ стал еще печальнее. — Тебе нельзя было прикасаться к кольцу. В нем — шартрез.
Я напрягла память.
— Тот самый камень, при касании к которому эмпузы слабели?
— Да, — на мамином лице появилась утешающая улыбка. — Не переживай. Тебя оглушило сильной магией, но лишь на время. Если контакт не повторится, вскоре ты природным образом восстановишься и придешь в себя.
Вот как раз об этом я волновалась меньше всего.
— Получается, Луан использовал в качестве хранилища отобранной у вашей дочери силы камень, который работает как блокатор способностей эмпузы? Разве одно не противоречит другому?
— Луан всегда отличался изобретательностью и нестандартностью решений, — мама всё глядела и глядела в окно, видела ли что-то — не знаю.
— Он хотел, чтобы ты не могла прикоснуться к нему? — терялась я в предположениях.
— От действия шартреза меня защищал кулон, надетый на мою шею самим Луаном. Нет, он решил, что таким образом убережет кольцо от моих сестер, которые могли попытаться справиться со сложившейся ситуацией по-своему. Луан предусмотрел все, кроме одного: не обязательно быть равной ему, чтобы попытаться помешать несправедливости.
— Шай-Лея! — воскликнула я. — Так теперь зовут твою бывшую служанку. Вернее, звали… Мне жаль, но она умерла.
— Она прожила долгую жизнь, — кивнула мама, которую совершенно не тронула новость о смерти кого-то, кого она знала. — Надеюсь, теперь она сможет обрести покой. Она была верна мне до самого конца и пожертвовала всем, включая свою молодость, противостоя злу.
— Что мне делать с кольцом? — с отчаянием вопросила я. — Вернуть его мадам Мелинде?
— Используй его, — твердо приказала мама. — Используй кольцо, чтобы уничтожить Луана. Либо ты победишь его, либо он убьет вас всех.
— Я знаю, — закусила губу, помолчав, чтобы не выдать себя срывающимся от волнения голосом. — Твоя служанка… не знаю, кем она была раньше, но мне её представили, как вещунью. И перед смертью она показа мне кое-что. Выжженную землю, усеянную трупами. Горящие города. Поверженную армию.
— Так и будет, — в мамином голосе зазвенело предчувствие трагедии. — Луан истребит всех. Каждого, кто посмеет ему не покориться, кто помешает его плану.
— А в чем его план?
— Разрушить все старое, для создания чего-то, совершенного нового. Нового единого мира взамен всех, ныне существующих, где он будет единственным королем и всеобщим правителем, — ответила мама и мне потребовалось некоторое время. Когда оно прошло, и я все поняла, то поняла, что в моем сердце нет изумления, а в душе — смятения, потому что что-то такое я и предполагала. Это было вполне в духе Луане, в духе демонов. Я бы даже сказала, этот план был вполне в духе Сатуса, который также, как и старший родственник был честолюбив и самовлюблен, и желал большего, чем дала ему судьба. Они оба были неординарными мужчинами, желающими творить историю по собственному вкусу. И вкус этот был своеобразным и жестоким.
— Ты думаешь, может получиться? — с придыханием спросила я, надеясь услышать отрицательный ответ. Желая, словно маленький ребенок, чтобы меня утешили, пусть даже соврав.
Но мама ответила честно:
— Я уверена в этом. Это же Луан, — кажется, мама знала его лучше, чем кто бы то ни был. — Весь мир может пойти прахом, но он не откажется от собственных желаний.
— Но как мне использовать кольцо? — я была в растерянности, а еще мне было очень страшно от той ответственности, что вот-вот должна была лечь на мои плечи. Спасение? Какой из меня спасатель! Я никому не герой и не героиня! И никогда не была способна на подвиги. — Я прикоснуться-то к нему не могу! Даже мадам Мелинде стало плохо, хотя… я и не поняла почему. Сатус применил к ней какую-то свою демонскую магию особого розлива, может быть, поэтому кольцо среагировало?