Багряный декаданс

В голове было так много всего, мысли перепрыгивали одна через другую, но снова и снова возвращались к Сатусу. И его мертвому лицу, которое мне показала вещунья. Чем дольше я думала о нем, тем сильнее начинало ныть в груди. Такая тупая боль, которая нарастала с каждым вздохом, будто снова и снова выходя на новый уровень, как если бы у этой боли не было границ. Не было пределов. И она могла забрать у меня всё.

Поглотить полностью.

Я не сразу заметила, что лицо стало мокрым. А когда заметила, растерялась. Я плакала. Плакала и даже не понимала, почему плачу. Очень быстро простые слезы переросли практически в рыдания. Меня колотило как в лихорадке, воздуха не хватало, а глаза не видели ничего за пеленой слез, которые лились без остановки. В какой-то момент поняла, что если не увижу его прямо сейчас, если не удостоверюсь, что он рядом, что он живой, то просто задохнусь.

Я выпрямилась, не особенно понимая, что делаю и зачем. А после, поддавшись какому-то интуитивному влечению, сделала короткий нерешительный шаг вперед. Потом еще один и еще, пока не сорвалась на бег. Я побежала по садовой дорожке, видя перед собой только его лицо и не замечая больше ничего другого, все оно смазалось, растаяло, стало неважным, ненужным.

И меня почему-то даже не удивило, когда в саду появилась дверь. Высокая черная дверь, в которую я врезалась всем телом, влетая внутрь… комнаты.

Он стоял у кровати, вытирая влажные волосы полотенцем. По пояс обнаженный, а на бедрах лишь еще одно полотенце, которое на скрывало… практически ничего, потому что было слишком маленьким для него. И босиком. Я уставилась на его босые ступни, внезапно застряв на мысли о том, что есть в босых ногах некоторая… беззащитность и интимность.

— Мира! — воскликнул Тай, роняя полотенце на пол, чтобы поймать меня, не успевшую вовремя затормозить и заскользившую прямиком в его объятия как по льду.

Его руки обручем сомкнулись вокруг моей талии, приятные теплые ладони легли на спину, а сам он, весь такой домашний, уютный и без привычной жестокости в глазах оказался так близко, что я ощутила биение его сердца.

— Разве ты не должна быть в своей комнате? — черные брови недовольно нахмурились, но в глазах заблестела тревога. — Как ты здесь ока… Погоди, — он тряхнул влажными волосами и на мое лицо упало несколько холодных капель, — ты что, опять использовала межпространство?

— Привет, — невпопад всхлипнула я, зачарованная, сбитая с толку и смущенная таким его близким присутствием, которое и пугало, и утешало одновременно. Каким-то невообразимым образом он стал тем, кого я боялась потерять, и тем, кого страшилась обрести.

— Привет, — немного растерянно улыбнулся Сатус, и его улыбка показалась мне ярче занимающегося дня за окном. Кажется, мы с Инсаром проболтались в Аттере всю ночь и теперь мне предстояло как-то объяснить не только свое отсутствие в Академии, но и свое странное появление. — Мира, а ты почему такая грязная?

Тай отодвинул меня от себя, но не выпустил из вытянутых рук, внимательно осмотрев с ног до головы. Казалось, от его проницательного осязаемого взгляда не ускользнуло ничего, даже мое зареванное и опухшее лицо, которое в этот момент пребывало в состоянии средней паршивости.

Демон изучил меня сперва с одной стороны, потом повернул к себе другой, взяв за подбородок. Я не сопротивлялась, лишь отводила взгляд. Боялась, что он все поймет. Поймет даже больше, чем я была готова ему показать.

— Почему ты плакала? — взгляд суровый, а голос и того хуже. Твердый, непримиримый, настойчивый.

— Я… испугалась, — попыталась выкрутиться.

Руки старшекурсника на моих плечах сжались сильнее.

— Что произошло? — он погладил меня по предплечья, спустившись к ладоням. Обхватил подрагивающие пальцы и удивился: — Мира, да ты сама не своя…

Вопреки рассуждениям разума, желание сказать правду превратилось в нестерпимое. Хотелось быть искренней, высказать ему хотя бы раз всё в лицо, честно и не сдерживаясь, не боясь, что наступит завтра и в этом условном «завтра» он превратится в моего палача, забыв про роль спасителя. Сказать ему, что с самого первого мига, с самого первого дня нашей встречи, он то холодный, то горячий. То отталкивает, то притягивает. То улыбается, то грубит. И от этого всего у меня уже голова шла кругом, потому что я не знала, не могла понять, кто он для меня!

Неожиданно меня затрясло. Как от лихорадки, когда температура такая высокая, что тяжело думать, мысли путаются, сознание плавает в тумане болезни и тебя покачивает, словно лодку на волнах.

Он стал моей болезнью.

Но сейчас было не время для откровений, более того, не время для личных откровений. Я не хотела думать, наступит ли она когда-нибудь, эта пора признаний, ведь сперва мне следовало определиться, на что я была готова ради его спасения. Ради спасения их всех.

Поэтому, мельком глянув на демона, я пролепетала, съеживаясь под циничным взором черных глаз, в которых сосредоточилась вся бесконечность тьмы и вся её вечность:

— Ба… бабочки.

Он зло прищурился.

— Ты опять? Опять покидала Академию?

Я кивнула. К горлу подкатил ком. И вновь почему-то стало очень грустно.

— Рассказывай, — прорычал Сатус, усаживая меня на кровать. Сам демон встал рядом, нависнув надо мной мрачной, крайне решительной и полуголой тучей. — Что ты опять натворила?

— Я не…

— Мира, — повелительно прервал он меня, умудряясь так произносить мое имя, как это не умел делать никто. — Учти, есть вещи с которыми я готов мириться, а есть то, чего не позволю никогда. Так вот, утаивать от меня что-то не советую. Себе же хуже сделаешь.

И пришлось все выложить. Ну, почти все. О некоторых моментах, вопреки всем угрозам, я умолчала. Во-первых, потому что их невозможно было объяснить с наскока. Потребовалось бы начинать очень издалека. А во-вторых, потому что на моменте рассказа про перемещение внутри огненного шара дверь в комнату распахнулась и тяжелой поступью вошел Ферай Кан.

Увидев меня, парень застыл. А лицо из просто недовольного превратилось в разъяренное, одновременно основательно побледнев.

— Почему ты не в своей комнате? — спросил он, ощупав меня глазами.

Я вспомнила, что сегодня чего только не делала: прошлась по болотам, помесила грязь в полях, познакомилась с наемниками в изгнании, проводила в последний путь вещунью, встретилась с ледяным волком, нашла труп и посетила сад у дома Инсара. И вид у меня после всего пережитого был соответствующий — грязный, растрепанный, измученный и, скорее всего, немножко чумной, местами даже где-то пришибленный после нахлынувших незваных чувств.

— А она уже давно не в своей комнате, — лениво протянул Сатус, складывая руки на груди. Голой груди.

Я поспешно отвела глаза, хотя голова так и поворачивалась в эту сторону.

— Рубашку надень! — рявкнул Кан.

— Мне и так неплохо, — усмехнулся Сатус, всем своим видом это подтверждая. — Тем более, рубашка не подойдет к этому полотенцу.

— Ты её смущаешь, — открыто заявил Кан.

Принц покосился в мою сторону, снисходительно усмехнулся и потянулся к брошенной на краю кровати рубашке.

Легко набросил и начал медленно застегивать пуговицы. Очень медленно, глядя на меня с блуждающей по лицу улыбкой.

— Прекрати! — первым не выдержал Кан.

— Что? Я ничего не делаю! — округлил глаза Сатус. Ему это доставляло удовольствие. Провоцировать меня. И провоцировать своего друга. И непонятно, что из двух нравилось больше.

— Мира, иди к себе, — и Кан отошел в сторону, демонстративно указывая на выход.

— Она останется, — рука Сатуса надавила на мое плечо, едва я только начала подниматься. — Это моя комната. И мне решать, кому можно здесь находиться, а кому нет.

И только после этих слов я поняла, где нахожусь и на чем сижу. Сердце сделало кувырок и ухнуло куда-то вниз живота. Сместив взгляд, я увидела разобранную постель, которая еще хранила теплоту тела после ночи и на которой лежала чистая одежда, видимо, подготовленная взамен грязной, небрежно брошенной на пол. Рядом была распахнута дверь в персональную ванную комнату, где еще витал пар от горячей воды и откуда просачивался аромат чистоты и свежести.