Предрассветные миражи

— Женя, я могу тебя попросить не рассказывать об этом никому?

— Конечно.

— Я сама расскажу об этом Андрею, хорошо?

Я кивнула. Больше она не стала ничего объяснять, а я, видя ее потрясение, не решилась спросить.

Глеба я больше не увидела. Он умер через два дня после нашей последней встречи. Оказалось, что он попросил Кристину не устраивать никаких пышных похорон, сообщить лишь тем нескольким близким друзьям, которые знали о его болезни. Он просил также кремировать его и развеять прах либо над морем, либо в горах. Кристина выполнила все в точности, как он просил, кроме того, что урна с его прахом все еще стояла нетронутая.

— Когда доберусь до океана или гор, тогда и развею. Сделаю это сама, не хочу, чтобы последнее «прощай» он услышал от других.

Как-то между прочим она упомянула о том, что Андрей тоже знал о болезни Глеба.

— Если будет спрашивать, соври что-нибудь, ладно? — попросила она меня. — Я сдуру поделилась с ним, он обещал молчать о его болезни, но о смерти может Кире проболтаться, а Глеб просил этого не делать.

Я не думала, что Андрюха расскажет Кире, если его попросить молчать. С другой стороны, как объяснишь ему просьбу Глеба? Можно только осложнить все еще больше. Но Андрей и не спрашивал меня ни о чем. Он вообще абстрагировался от всего происходящего, ушел в свои мысли, о Кристине не заговаривал. Видимо, как раз тогда он, втайне от всех, занимался поисками работы в Африке.

После смерти Глеба я, чувствуя себя как бы причастной к горю Кристины, старалась навещать ее почаще. Она не противилась моим визитам, но и не особенно зазывала к себе. Она впала в состояние горестного транса, совсем сникла, расклеилась, словно потеряла опору, стержень, удерживающий ее в нормальном состоянии. Придешь к ней домой — вроде бы она все делает, как обычно. Варит кофе, возится с ребенком, переставляет что-то на полках, задает вопросы, но тебя при этом не покидает ощущение, что перед тобой не Кристина, а некое заведенное механическое существо. Боль ее была физически ощутима. Казалось, что клейкая субстанция боли обволокла не только ее, но и распространилась вокруг, по всему дому, и любой находящийся поблизости увязал в ней.

Я все время спрашивала себя: «Неужели Кристина настолько любила своего мужа? Что же тогда Андрей? Казалось бы, теперь она может пересмотреть все в своей жизни. И не только в своей. Но она не собиралась этого делать. Глеб был прав в своем предвидении — она очень тяжело переносила его уход.

В одно прекрасное утро я все-таки завела разговор о том, что Андрей и Кира уезжают совсем скоро. Она улыбнулась и сообщила мне, что тоже уезжает из Москвы.

— Как? И ты? Тоже в Австралию? — ляпнула я. На безумную долю секунды я поверила в то, что она решила бороться за него.

— Нет-нет, совершенно не туда. Жень, ты же меня знаешь, я не собираюсь никому причинять боль.

— Откуда ты знаешь, что твой отъезд решит все проблемы?

— А я и не знаю ничего. Просто решила уехать. Я стала задыхаться здесь. И потом, воспоминания… И бездействие. Я так не могу. Дни проходят, и они пусты. Я хочу забрать Глеба и… Может, это ненадолго. Я ведь всегда возвращаюсь. Как птичка, летающая по свету, но неизменно возвращающаяся в родное гнездо.

— Все равно я не понимаю. Я вообще не понимаю ни тебя, ни того, что произошло. Ты совершенно расклеилась после смерти Глеба, ты должна взять себя в руки, собраться. Он не одобрил бы такого состояния, ведь правда? Возьми себя в руки. Куда тебе нестись сейчас сломя голову? От чего бежать? От себя? Может, тебе лучше найти силы начать новую жизнь здесь? Хотя бы ради ребенка, ведь ему и так трудно будет без отца. Я уверена, Глеб сделал бы все ради сына.

Увидев, что она не возражает, я решила, что нашла ее слабое место, на которое можно надавить. Я решила осторожно продвигаться дальше.

— Не мое, конечно, дело, но вы с ним продолжали иллюзию семьи ради сына, да? Извини, но иначе я не могу объяснить существование в вашей жизни Киры и Андрея.

Она подняла на меня глаза. Они были полны слез.

— Ой, прости, — я кинулась к ней, — я сделала тебе больно, да? Ну язык у меня такой дурной, как и я сама, ну прости, а?

Она махнула рукой. Завсхлипывала, все старалась сдержаться, но сил удержать слезы не хватало. Я подала ей салфетку. Она громко высморкалась, скомкав мокрую салфетку в кулаке.

— Я сейчас. — Она выскользнула в ванную. Минут через десять появилась. Глаза уже сухие, но все еще красные и опухшие. Волосы зачесаны назад, только несколько влажных от умывания темных прядей прилипли к вискам

— Я, наверное, пойду. — Я встала. Я чувствовала себя жутко неудобно, словно заглянула в чужом доме туда, куда не следовало, и разбила ценную вещь.

— Ты права.

Кристина уселась на пол, скрестив под себя по-турецки ноги.

— Мы жили вместе ради Глебушки. Но не только. Мы вообще не были мужем и женой.

Каково заявление, а? Я просто сползла по стеночке

— Это был фиктивный брак. С самого начала. Мы знакомы сто лет и всегда были хорошими друзьями. Когда Глеб открыл небольшой бизнес в Папуа, я решила воспользоваться возможностью и навестить его там. Приехала по туристической визе и осталась. Поначалу наслаждалась обычными развлечениями туриста: подводное плавание, фестивали, поездки по провинциям. Потом меня попросили помочь одной небольшой организации, работающей с сиротами. Я втянулась, решила остаться на более долгий срок. Но они не смогли мне сделать рабочую визу. В ПНГ люди в правительстве меняются со скоростью света, и на тот момент человек, отвечающий за выдачу рабочей визы, как раз был новеньким и рвался ввести новые реформы. В общем, препон было столько, что преодолеть их казалось невозможным. И тогда я уговорила Глеба расписаться со мной. Ну просто так, для проформы, чтобы получить долгосрочную визу. Супругам визы давали без проволочек. Он согласился. Все шутил, что жениться в ближайшее время ни на ком не собирается и потому до пятницы совершенно свободен. Так мы и поженились.

Кристина заулыбалась своим воспоминаниям.

— Было забавно. Какое-то время мы даже играли свои роли для публики, а потом… Потом он занялся своим бизнесом, у меня было немного денег, и я тоже вложилась туда, чтобы иметь дивиденды и жить на них. А все свободное время отдавала разным разностям. Писала статьи для журналов. Потом втянулась в эту последнюю историю. Андрей приехал. Ну и на этом, собственно, идиллия и закончилась.

Разводиться, как я поняла, они с Глебом не собирались, так как штамп в паспорте никому из них не мешал.

— Да и в любом случае я бы не бросила Глеба в таком состоянии. Хоть он и гнал меня от себя, я бы не смогла… Это было бы предательством. Ты ведь понимаешь? Глеб сказал, что даст свою фамилию ребенку, если только я не решусь рассказать настоящему отцу. А таких намерений у меня нет и не будет, — добавила она помолчав.

— У нас и раньше были всякие увлечения, — продолжила она после паузы, во время которой я складывала в уме кусочки разбитого блюдца, — и у него, и у меня, но до желания создать семью не доходило. Даже смешно выходило — наш брак как бы служил тестом на прочность чувств у других. Если штампик не мешал, значит, чувство серьезное, если же отпугивал — то и не надо.

— И часто не мешал? — поинтересовалась я.

— Как видишь, я пока от него не избавилась. Смельчаков вытащить принцессу из замка фиктивного брака пока не нашлось.

— Хочешь сказать, мне должно быть стыдно за моего братца?

— Ничего подобного. Гордись!

— Чем?

— Он ведь сохранил свою семью.

— Спорное утверждение.

— Не вмешивайся, Женька. Не мути ему мысли. Он только-только успокоился…

— Да откуда тебе знать? Ты же не заглядывала ему в душу? Это ты мутишь ему мысли. Скрыть от него все это… Ты не оставила ему шанса!

— Не обманывай себя. Шанс у него был всегда. Он не захотел им воспользоваться. Как, впрочем, и я. Значит, не судьба. Мы попортили друг другу нервы, взбаламутили давно устроенную жизнь, хотя не имели на это никакого права.