Страница 46 из 108
Еще одно возможное объяснение: сами диктаторы предпочли бы респектабельную победу с небольшим перевесом, но их подчиненные соревнуются в том, кто принесет начальнику больше голосов, и все заканчивается фальсификацией оглушительной победы. Данные подтверждают, что в российских выборах сверхусердные чиновники сыграли определенную роль124. И все же, если бы лидеры хотели уменьшить свой отрыв от соперников, они могли бы просто наказывать тех чиновников, кто украл у других кандидатов «слишком много» голосов. Однако на деле наказывают «недобравших»125. И как уже отмечалось, требования высоких результатов часто исходят непосредственно от Кремля. Адресатами фальсификаций могли бы быть бюрократы: скажем, их нужно убедить в том, что действующий лидер неизбежно выиграет, а следовательно, именно он потом будет карать и миловать126. Но если лидер действительно популярен, все и так знают, что он победит на выборах.
Многие исследователи сходятся во мнении, что диктаторы открыто мошенничают на выборах, чтобы деморализовать потенциальных политических противников. Если выборы кажутся свободными и честными, у оппонентов есть стимул попытаться расширить базу своей поддержки, приняв в них участие. Но если действующий лидер явно дает понять, что в стремлении удержать власть не остановится перед фальсификациями, организация предвыборной кампании может показаться оппозиции и ее донорам бессмысленной. Сходным образом, если избиратели, настроенные против режима, решат, что их голос не повлияет на результат, они могут не пойти голосовать127. И, наконец, если избиратели оппозиции не придут голосовать, действующему лидеру не понадобятся большие фальсификации.
Наверное, в каких-то случаях эта логика работает. Но для деморализации оппозиции популярному автократу фальсификации не должны быть нужны в принципе. Для этого хватит ее собственных низких рейтингов. К тому же, как уже отмечалось, махинации могут провоцировать протесты. Данные соцопросов подтверждают, что российским избирателям не нравятся подтасовки на выборах128. Путин не утратил власть в результате выступлений граждан против фальсификаций, которые прокатились по Москве после парламентских выборов 2011 года. Но масштаб протестов явно заставил Кремль поволноваться129.
Впрочем, все эти аргументы кажутся убедительными лишь отчасти: зачем же все-таки диктаторам обмана мошенничество с выборами? Один вариант ответа на этот вопрос мы уже давали: завышенный результат нужен для монополизации власти. В частности, он гарантирует диктаторам супербольшинство, необходимое для внесения поправок в конституцию. Победа со значительным перевесом, даже если он обеспечен с помощью вбросов, ослабит переговорную силу сторонников диктатора. Если отрыв минимальный, любой из них может претендовать на то, что внес в нее решающий вклад, – и требовать большей награды. Большое преимущество может облегчить и кооптацию лидеров оппозиции и СМИ. Если диктатор еле-еле вырвал победу, им проще поднять общество на восстание. А так они скорее будут готовы договариваться с победителем.
Вторая причина еще парадоксальнее: даже крупные победы, которые, как считается, не обошлись без махинаций, способны укрепить легитимность лидера. Удивительно, не правда ли? Ведь фальсификации должны подрывать претензии диктатора на власть. Но на поверку это не обязательно так. Наоборот, фальсификации могут повысить доверие к исходу выборов.
Разберем на примере. Предположим, граждане считают, что диктатор завышает свой результат на 10 процентных пунктов. Если выборы проходят честно и он получает 55 %, люди могут решить, что он украл победу, набрав всего 45 % голосов. Но если он добавит ожидаемые 10 % и заявит о победе с 65-процентным результатом, народ будет уверен, что он действительно победил130. Непостижимо, но в этом случае фальсификации поднимут доверие к результатам. И снизят вероятность протестов со стороны избирателей – причем вовсе не потому, что фальсификациями можно запугать, продемонстрировав готовность режима победить любой ценой131. Дело в том, что подтасовки убеждают избирателей в том, что выиграл «правильный» кандидат132.
В то же время признаки жульничества не всегда вредят демократическому образу диктатора, так как многие граждане автократий уверены, что в демократиях фальсификации распространены не меньше. Диктаторы обмана часто приходят к власти после хаотичных демократических правительств, проводивших небезупречные выборы. В сравнении с ними злоупотребления диктатора могут казаться нормальными или даже умеренными. А пропаганда будет твердить, что и западные лидеры занимаются манипуляциями. Иногда сами западные политики помогают продвижению подобных идей. Президент Трамп неоднократно предупреждал о нарушениях на выборах в США к восторгу российских прокремлевских СМИ, с удовольствием цитировавших его высказывания133. На сайте ЦИК РФ утверждается, что в американских выборах Пентагон обеспечивает «почти 100-процентную явку военнослужащих», которые голосуют «под присмотром командиров»134. Венесуэльские чиновники тоже любят заострять внимание на слабых сторонах американской политики. Согласно министру иностранных дел Венесуэлы, во время пересчета голосов во Флориде в 2000 году «на глазах у всего мира совершалось мошенничество колоссальных размеров»135.
Многие граждане в диктатурах разделяют это убеждение хотя бы отчасти. В октябре 2000-го социологи опрашивали россиян, считают ли они возможным, что следующие выборы президента США пройдут с нарушениями? (Заметим: это было до истории с пересчетом голосов за Буша и Гора). За вычетом 28 % ответов «не знаю», тех, кто считал, что фальсификации определенно или вероятно могут произойти, и тех, кто думал, что нарушения маловероятны, было примерно поровну136. В Венесуэле в 2011-м средний респондент оценивал качество демократии в США ниже, чем у себя на родине137. Граждане могут видеть недостатки в своих странах, но при этом предполагать, что такие проблемы есть везде.
Принято считать, что из-за фальсификаций страдает международная репутация диктатора. Они могут вызывать осуждение со стороны международных наблюдателей и санкции со стороны иностранных правительств. Однако, как мы увидим в шестой главе, если нарушения носят ограниченный характер, подобные риски не слишком высоки. Фактически наблюдатели на выборах нередко занимают умеренную позицию, опасаясь спровоцировать бурные протесты или стремясь учесть стратегические интересы своих стран138. И западные правительства готовы не замечать нарушений при условии, что автократы соблюдают все формальности. Для большинства из них с наступлением XXI века «новым главным требованием к выборам стала многопартийность, а не демократия»139.
А вот для непопулярных лидеров фальсификации определено могут быть опасны. Подозрения в том, что действовавшие тогда руководители Грузии, Украины и Киргизии украли выборы, послужили толчком к так называемым «цветным революциям» 2000-х140. У популярных диктаторов, успешно манипулирующих общественным мнением, риски ниже. Те, кто в принципе может выиграть выборы честно, редко сталкиваются с негативными последствиями, если завышают свой отрыв от конкурентов. Электоральные фальсификации выворачивают логику наизнанку. Казалось бы, они должны быть нужны непопулярным диктаторам – и не нужны популярным. Но в действительности фальсификации помогают популярным диктаторам, а для непопулярных они часто опасны – им выгоднее договариваться с оппозицией, не дожидаясь, пока против них поднимут мятеж.