Княжич

— Кто там тявкает? Грубо окрикнули со стены.

— С тобой пес не тявкает, а говорит сам тысячник Ратибор, которого ноне ночью сам Сокол-батюшка «родным» назвал!

Этого оказалось достаточно и четверть тысячи солдат нового строя, что привел с собой Ратибор вошла в городскую крепость, сменила тех немногих защитников на стенах, что уже чуть не падали от усталости т. к. даже спать приходилось на стене, держа оборону от столицы всея Руси.

Только командующий обороной Всеслав и его правая рука Рус не могли позволить себе подобной роскоши, да и любопытство съедало их изнутри, им было крайне важно поговорить с Ратибором.

Всеслав не удержался и схватил в охапку Ратибора.

— Пришел, мы знали, мы верили. Он нежно, но одновременно с силой и чувством обнимал молодого тысячника и как знать, если бы не новомодный доспех, возможно бы на радостях помял парня.

— Жив, здоров ли батюшка-Сокол, поинтересовался сотник Рус, ибо не со спины же было ему обнимать Ратибора, а эмоции его переполняли не менее сильные, чем Всеслава.

— Все по здорову, но переживает очень за вас душа нашего батюшки страдает.

— Правду говоришь, побратим ты Велемирушки? Поинтересовался Всеслав.

— Не говорил я такого вой славный, прости не знаю, как звать тебя.

— Всеслав.

— Рус представился сотник.

— Меня Ратибор кличут, не верно вы меня поняли братья по вере, не говорил я, что побратим нашему Соколу-батюшке, то Ждан воевода мой побратимом ему будет.

— А как же ты говорил родной ему будешь, а брат его родный Горазд вон супротив него оборону держит. Вопрошал Всеслав.

— Не могу я все разуметь, что Великий князь наш думает, но когда сказал, как пробраться в город и ворота захватить, то назвал меня родным, а побратимом не называл и обряда не было.

Ратибор замолчал, не решаясь продолжить и видя такое, его подстегнул Рус.

— Да, говори ты брат по вере, зачем в себе держишь, уж нет ли мыслишек темных?

— Сокол-батюшка, думал убили в Туле всех его сторонников, потому задачу имел захватить ворота и держать до подхода нашей тысячи, своей полутысячей. Да вот про вас прознал братья, да к вам на выручку половиной отряда вышел.

— А мы-то и думаем, что за бой и шум у городских врат, стало быть твои орлы?

— Мои, а то чьи же? Немного застенчиво улыбнулся Ратибор. Уж очень недавно он стал тысячником и вот такое общение на равных с сотниками великого князя, его смущало. Да и то сказать, расскажи ему еще полгода-год назад про такое плюнул бы в рожу лжецу. Вот что истинная вера делает, все мы теперь равны. Все те, кто честно служит Апостолу веры новой.

Ратибор видел с башни детинца, как входят сотни тысячи Велемирова в город, как они проходят к детинцу, да не происходит боя, ибо детинец уже взят. К утре же, когда дружина Горазда покинула город и все кто хотел и мог бежали, Тула была под рукой Велемирова. И раздался вечевой колокол.

Горожане с опаской шли на главную площадь, ожидая своей участи и приговора от жестокого победителя. От черного колдуна Велемира Проклятого и мало, кто ждал пощады, разве детишек защитит их светлая душа и не возымеет над ними власти темный колдун. На самом видном вечевом месте стоял Велемир, многие горожане еще помнили его ребенком, когда он рос при доме отца своего Люта и иногда выбирался на улицы поиграть. Ждана и Ратибора конечно никто не знал в Туле, а вот сотников Руса и Всеслава знали и уважали, хоть последние дни и вели бои против них, осадив в детинце…

— Люди добрые, люди смелые, туляки, пошто вы в поклеп на меня поверили и проклят я и колдун и веру старую порушил. Нет у моем княжестве запретов на веру, каждый, верит, как хочет и во что хочет.

Толпа расслаблено вздохнула, значит не прикажет Проклятый от старых Богов отрекаться, уйдут в Ирий чистыми.

— Но зачем вы соседей своих побили, детишек их малых, разве так учат наши с вами Боги?

Напряглись люди на площади, вот как подвел нас Велемир, теперь за соседей карать будет.

— По Правде Сокола, казнить вас обязан, да где это видано, чтобы люди русский город русский вырезали? Потому виру на вас наложить надо, да и то просите прощение у соседей и если простят, то и виры на вас не будет. Только пособите им дома отстроить, да пограбленное возвернете!

— То правда!

— Правильно!

— Прости нас князь-батюшка!

Раздались крики из толпы.

— Да за что же мне вас земляки мои драгоценные прощать? Зла мне не делали! Вы перед соседями повинитесь, а вот ежели они вас простят… И я выставил вперед Руса и Всеслава, как представителей осажденного гарнизона.

— Да и не виноватые вы, вас преступная Краса лжей поганой одурманила, обманула! Как и брата моего Горазда! Вот этим людям все скажите они у ваших соседей за старших были в осаде.

И толпа повинилась, а Рус и Всеслав простили, ибо сам Велемир, который Сокол-батюшка сказал, что зла не держит, а раз сам простой солдат и апостол новой веры прощает, им и подавно прости нужно.

Так и стало два военных начальника главными в Туле от меня людьми. Пленные же дружинные вои, что верность сохранили моему брату Горазду, получили пищу, коня, да еще сменного, броню свою и оружие.

— Вы в верности Горазду клялись и нет вины вашей в том, что проиграли, а с русичами я не воюю не по нашему не по-русски такое. Скачите к Горазду князю вашему и скажите не гоже ему изгоем быть, брат он мой!

Один у нас отец Лют пусть приезжает домой смело, ибо если я дружинных людей не казню, то как руку на брата поднять? Немыслимо такое, так говорю при первых моих людях начальниках воинских и если вру, пусть не держат мне клятвы, ибо нельзя служить верой тем, кто предал брата своего. И отпустил плененных воев Горазда.

Елец

Потому и были слышны крики радости, что князь подошел на выручку, но не было того счастья и ликования спасенных от неминуемой смерти людей. Войско моё встало, но битвы не случилось, использовали заложника, а точнее кагана Барджика, который и приказал своему хану и его тысячи сложить оружие. Пленных вязали и отправляли под охраной в недавно осаждаемый ими Елец…

Далее был путь домой, а дома тризна. Как не хотелось мне, а многих знатных людей и воинов из хазарского каганата пришлось зарезать на погребальных кострах моих воинов и защитников города, но больше всех поломала мне карты Милана, маленькая егоза с шилом в известном месте. Она затребовала исполнения пророчества.

Милана

Маловеры! Они е верили, что Сокол придет? А она знала, даже когда начались уличные бои, знала названный брат, её брата Ждана обязательно придет и спасет всех. Потому когда паладин новой веры Первак рвался в бой и хотел повести детей за собой, помогать старшим, как только начались бои на улицах града Липецка сказала свое слово.

— Что вы слышите мои братья и сестры по вере?

— Так бой в городе Милана, так ответил немного растеряный Первак.

— Раз бой уже в городе, значит и Велемир рядышком и спасение близко, а что мы должны делать?

— Так пойти в бой! Сурово нахмурился Первак.

— Да, поддержали его.

— Да, мы должны поддержать наших родителей на улицах града Липецка!

— Увы вам маловеры! Нет в вас искры слова Велемирова. Надо искать злато!

— У меня вот есть фибула золотая, батюшка подарил, сказал Первак.

— Теперь её надо расплавить и сделать наконечник для стрелы.

— Зачем? не понял Первак

— Так бой-то уже в городе, а значит кагана в глаз должен убить Велемир, а каган пусть и поганый, но законный правитель и по чести убить его золотой стрелой.

И как вы догадались, моя маленькая дочь названная, ой и запутался я в тех родственных отношениях, хоть и сестра моего названного брата, поднесла мне ту самую золотую стрелу. Ибо детишки и паладины новой веры — это вам не дети 21 века. Они нашли деревяшку и вполне достойную стрелу из нее сделали, на которую и насадили свой наконечник*.

(наконечник* любителям технического процесса. Вполне достойную стрелу, не означает равную хорошей стреле профессионального оружейника, но по официальной истории, детские стрелы для детского лука для охоты например на уток славянские дети делали самостоятельно. Потому вероятность, что имея золото и возможность его расплавить, сделать древко для стрелы и сделать нечто, чем можно стрелять вполне реально для детишек 6 века)