Страница 24 из 29
— А тебе? Лен? Скажи что-нибудь, пожалуйста, — просит Дима.
Я освобождаю руку, подхожу к окну и отворачиваюсь.
Сил нет смотреть в любимое лицо.
— Прости, у нас ничего не получится. Не надо было нам…
— Ты меня не любишь?
Мне даже смешно становится.
Он что, сам таких вещей не видит и не чувствует?
— Не в этом дело, — я качаю головой, наблюдая, как по тротуару идет молодая женщина с коляской.
— Тогда объясни? — требует Дима. — Что происходит? Ты проводишь со мной выходные, ты…
— Я беременна, — перебиваю его.
И, пожалуй, только сейчас воспринимаю свое положение, как уже состоявшийся факт, а не что-то зыбкое, то, от чего я даже пыталась отмахнуться. До этой минуты я думала, что все не по-настоящему… Ведь мы с Вадимом всегда предохранялись. Да, всегда. Кроме того раза. Вадим вошел ненадолго. Я вытолкнула его сразу же, как поняла, что он без презерватива. И это был наш второй раз за последний час. Мне не следовало быть такое беспечной.
— Как это? Что ты такое говоришь? — Димин голос натянут словно струна.
Я медленно поворачиваюсь и смотрю ему в глаза — в них тревога и сомнение.
— Я жду ребенка от другого мужчины. Я спала с другим, если не понятно.
Пошатнувшись, Дима опирается на мойку, наклоняет голову и вцепляется руками в края столешницы. Такое впечатление, что его сейчас стошнит.
Дима пару секунд молчит, а потом выпрямляется.
— От… — выдыхает он.
— Да, от Вадима.
— Я тебе не верю, — Дима таращит на меня воспаленные глаза. Судорога искажает его красивые черты. — Ты не могла… Ты бы не стала, я тебя знаю, ты бы не стала спать со мной, — оглядывается на дверь и старается говорить тише. — Я же тебя там… на все триста шестьдесят… Ты гонишь! Этого быть не может! Зачем ты мне врешь, Лена?!
— Это правда. Я сама тогда не знала, — шепчу я. — Вчера сделала тест. Сегодня была у врача.
— И это точно его ребенок? Сто процентов? — допытывается Дима.
— Дим, у нас с тобой был секс пять дней назад. Это точно его ребенок. Срок уже несколько недель. До тебя… — я развожу руками, — Вадим был моим единственным партнером.
Дима прикрывает глаза с таким видом, будто бы я врезала ему.
— Тебе противно, да? — ухмыляюсь я.
— Нет.
— Но чувства немного поутихли?
— Зачем ты так?
Поникнув, он мотает головой.
— Не обращай внимания, — я облизываю губы, во рту пересохло. — Сама не понимаю, что несу.
— Подожди, а что он? — спрашивает Дима.
— Он не знает.
— Но он был тут, у тебя. Ты что ему не сказала? — он недоверчиво хмурится.
Слава богу! Я не успела рассказать Вадиму о ребенке прежде, чем из него полилось дерьмо.
— Я хотела ему рассказать, но передумала. Это все усложнит, — я умалчиваю об истиной причине.
— Почему? — требовательно интересуется Дима.
— Я… — мой голос звучит беспомощно. Глаза жжет. — Я не знаю, что мне делать. Я… не знаю. Все мои дети были желанными… А теперь… Я… мне нужно принять решение.
— Значит дело не во мне?
— Нет.
— А тот… твой… партнер… вы вместе или как? — спрашивает Дима, а я никак не могу уловить его тон.
Он зол, он разочарован… он… что?
— Нет. Мы больше не вместе. Я к нему не вернусь, — при мысли о Вадиме меня передергивает.
— Значит, ты планируешь одна растить его ребенка?
— Да я же пытаюсь тебе объяснить, что сама ещё не знаю, будет ли ребенок! — мой подбородок дрожит.
Слезы, которые мне удалось сдерживать, снова застилают глаза.
Тогда Дима подходит ко мне и крепко обнимает.
— Прости, Лен. Прости… — он целует меня в лоб, в висок, прижимает к своей груди, гладит волосы. Ощутив его запах, его тепло, я начинаю рыдать в голос. — Лен, не плачь, родная, не плачь, пожалуйста. Что мне сделать? Скажи, что мне сделать?
Я трясу головой, не видя из-за слез его лица.
Как бы я хотела все исправить. Как бы я хотела…
— Дима… Ничего не надо, — сглатываю, с трудом выдавливая слова. — Ничего. Тебя это не касается. Просто уходи. Уходи, пожалуйста.
— Если я уйду, тебе будет легче? — его голос едва слышен.
— Да тебе будет легче!
— Это не так. Лен, поверь, ты — все для меня.
— Ты не понимаешь?! — рычу на Диму, толкая в грудь. — Да приди ты в себя! О чем ты говоришь? Это же курам на смех! Одно дело — любить мать своих детей, женщину, которая принадлежала только тебе, а другое — ту, что носит чужого ребёнка! Когда ты успел стать таким святошей?! Но я и не жду от тебя такой жертвы! Мне самой сейчас не до этого! Знать бы как жить дальше! — мой голос срывается. Я опускаю голову и нервно смеюсь. — Поверить не могу, до чего я докатилась… — затем судорожно вздыхаю. — Дима, уходи. Не мучай меня и себя не мучай, — умоляю его.
— Нет. Я не могу тебя в таком состоянии оставить, — упрямится он.
Я поджимаю губы, глядя на него. А в голове пчелиным роем крутятся мерзости, которые говорил мне Чарсов. Внутри все пылает.
— Да господи! Хватит! — я хватаюсь за голову. — Ты не видишь? Мне плохо! — ору на Диму, срывая голос. — Мне дышать нечем! Я задыхаюсь! Я умру сейчас! Просто уйди! Оставь меня в покое! Что ты мне тут сопли жуешь про любовь?! Я же русским языком тебе говорю — у нас ничего не выйдет! У меня свои проблемы! Вот так! — провожу ладонью над головой. — Выше крыши! Ну хоть раз войди в мое положение, ну хотя бы один чертов раз! Я что, о многом прошу?! О многом, да?!
Повернувшись к столу, я опираюсь на него локтями. Меня трясет от рыданий, а из горла вырываются такие звуки, что приходится прикрыть рот пальцами. Дети итак слышали достаточно.
— Тихо, Лен… Тише… — успокаивает Дима. — Я уйду. Видишь, я уже ухожу… Все. Не плачь. — Его голос звучит дальше. — Все. Все…
Сказав это, он выходит из кухни, а вскоре я слышу, как хлопает входная дверь.
23. Дима
Уже почти девять. Торговый центр скоро закроется. Я стою на кассе гипермаркета товаров для дома, где бродил последний час.
— Карта постоянного покупателя? — спрашивает меня девушка-кассир.
Я качаю головой.
— Нет.
— Две тысячи сто девяносто.
Расплатившись, я забираю пластиковый чемоданчик и выхожу на улицу.
Не знаю, нахрена я его купил.
Мои мозги отказываются соображать.
Лена беременна от другого. И я ей не нужен.
Не знаю, какая мысль убивает меня сильнее. Это все равно, что выпить яд и прыгнуть с крыши — итог один.
Было бы ложью сказать, что меня осчастливило ее признание. Не понимаю, что я чувствую. Это и не злость — какое я имею право злиться на нее? Больше похоже на досаду и бессилие.
Я вспоминаю совсем маленькую Машу и пацанов — как же я был счастлив, как же горд, когда они появились на свет… А теперь я боюсь… Я боюсь, что не смогу почувствовать того же к ребенку, которого носит Лена, если она решит его оставить. Мне, кажется, я не смогу. Лена права, как всегда, права. Я — не святоша, я — слабак, жалкая никчемная тварь. Поэтому она прогнала меня. Лена знает меня как облупленного, она знает, что я не смогу.
Когда звонит мама, я не отвечаю с первого раза.
Мама в курсе, что я сорвался в Москву из-за бывшей жены. Мама все про нас еще в тот день поняла, когда я повез Лену домой и пропал до вечера. Она ничего не говорила, не расспрашивала, но, заручившись молчаливым благословением, я чувствовал ее поддержку.
Мама снова звонит. И мне приходится ответить.
— Дима… Димочка… Папа умер, — я не узнаю ее голос.
Приходится взглянуть на экран, чтобы удостовериться, что звонит мама, и я ничего не перепутал — Дима? Ты слышишь? Дима?!
— Как… умер…. — я вскакиваю с лавки, находясь в каком-то липком оцепенение. — Как умер? В смысле?
— Я поливала, он дома телевизор смотрел. Потом захожу, он в кресле… Я в скорую звонить, они быстро приехали. А он уже… Инфаркт, наверное. Они толком ничего не сказали. Бросил меня Семочка мой… Как же я теперь буду, Дима?