Додекафония

* * *

Вспомнилась наконец интернет статья пятилетней давности о «Завале» и двух его бессменных хозяевах – верных друзей и соратников. К статье прилагались старые черно-белые снимки, на которых им было лет по двадцать; если в Завьялове хоть и с трудом да узнавались черты молодого себя, то Лилеев изменился сильно: пополнел, обзавелся очками; волосы поредели и теперь аккуратно зализаны назад; растянутый свитер сменился черным лоснящимся костюмом и белой рубашкой; на гладко выбритом лице вместо игривого задора блуждала самодовольная ухмылочка.

В статье говорилось больше об их деловых заслугах: отмечалось, что люди они непубличные и стараются особо не светиться. Лилеев вел успешный бизнес: владел еще одним клубом на Чистых прудах и ресторанами в Москве и Питере. Завьялов с момента открытия «Завала» занимал кресло генерального директора. В девяностые друзья занимались предпринимательством и несмотря на ужасы той эпохи сумели подняться. В девяносто девятом на двоих выкупили за бесценок подвал на Лубянском проезде – что удивительно, учитывая близость к Кремлю и, разгоревшийся в то время кризис. Мыслей чем его занять нашлось полно: от дешевой рюмочной, элитного ресторана какой-нибудь экзотической кухни до казино с рулеткой и стриптизом, но остановились на популярной тогда идее ночного клуба. Еще молодым полным смелых замыслов друзьям хотелось открыть заведение непохожее на остальные; обязательно с живой музыкой и приятной почти что домашней обстановкой, куда мог прийти любой и где ему всегда будут рады. Коллективы приглашали в основном малоизвестные, но непременно талантливые и заводные. За счет грамотной рекламы и удачных связей в клубной тусовке, «Завал» быстро набрал популярность и вскоре окупился. На волне успеха открылся второй зал – для электронной музыки.

Глава 6

Лилеев поднялся на сцену, переговорил с диджеем после чего музыка стихла. Повернулся к слегка растерянным гостям, молча дождался полной тишины; выдал недолгую поздравительную речь, и в конце скромно объявил, что кое-чего сочинил к юбилею и, если никто не против немного поиграет; чему гости обрадовались и поддержали аплодисментами. Сашка тоже похлопал – к удивлению от появления рояля в клубе прибавилась возможность его послушать.

Лилеев также скромно улыбнулся и с лицом – «раз вы настаиваете то так уж и быть…» сел на банкетку и заиграл. Сашка уже с первых тактов распознал в нем бывалого пианиста. Но можно ли называть это музыкой? Скорее уж беспорядочным набором звуков с неоправданно долгими паузами и внезапными эпилептическими взрывами – точно до смерти перепуганная кошка бегала по клавишам. Быть может, тонкие ценители, зовущие подобное «музыкальным экспрессионизмом», и находят в нем некий особый полет фантазии, рвущий всякие закостенелые шаблоны, но Сашка – ярый сторонник классической гармонии его никогда не понимал.

Мучительная додекафония повторялась из такта в такт – Сашка вскоре отчаялся услышать хоть что-нибудь стоящее. В финале Лилеев и вовсе перешел в безумную патетическую агонию с явной задумкой окончательно околдовать зал. Унылая беготня по нотам сменилась боем мрачных аккордов, что с диким ревом впивались в беззащитные уши. Сашке этот внезапный переход показался слишком уж пошлым заигрыванием с публикой; впрочем, судя по увлеченным лицам задумка безусловно удалась.

* * *

Лилеев закончил; насладился послевкусием последней ноты, встал и повернулся к гостям. Зал взорвался овациями – Лилеев самодовольно улыбался. Кричали «Браво!», «Гений!», «На бис!» и все в таком же духе, разве что цветов к ногам не бросали.

Сашка озадаченно оглядел ликующих, пожал плечами, выдал пару совсем уж нелестных комментариев, после чего поймав на себе заинтересованный взгляд Лилеева, тут же повернулся к Генке, в надежде найти союзника; но тот ругать выступление отчего-то не торопился.

Сашка увлеченно проследил как сияющий Лилеев прошелся по гостям, собрал по пути благодарности, затем уже с бокалом шампанского подошел к его столику. Поздоровался со всеми за руку, а когда дошла очередь до него, не подав руки, спросил, сохраняя приветливость на лице, но затаившийся гнев в глазах:

– Не понравилось?

– Не особо, – ответил Сашка со всей хмельной прямотой.

Остальные посмотрели на него с тем удивлением, с каким смотришь на дурачка, от глупости которого отчего-то стыдно тебе самому. Генка хоть уже давно сбился со счету в выпитом и перешел в стадию безоглядного героизма, тем не менее пугливо улыбнулся и под столом легонько пнул его ногой. Сашка сделал вид что не заметил.

– Чего не так? – невозмутимо продолжил Лилеев.

– В вашей дивной элегии больше грохота со стройки, чем музыки. Над ней еще работать и работать… А лучше не мучаться понапрасну, а ноты сжечь.

Все, кто находился поблизости моментально притихли и скучились вокруг назревающего скандала.

– Сжечь говоришь? – ядовито ухмыльнулся Лилеев.

– Еще бы. Такие пьески кому угодно по плечу. Возьмите себя в руки: разбудите фантазию и чего поприличней сочините.

– Во молодец какой! Чего ж, думаешь, музыку так сочинять легко? Каждый неуч с подворотни сможет?

– Безусловно тяжело, – глубокомысленно продолжил Сашка (насколько позволяло выпитое), – но ваша атональная эскапада получилась слишком уж бесхитростной – явно недостойной тех оваций.

Лилеев оставался внешне невозмутимым, но глаза переполнились гневом.

– Ты чего себя академиком возомнил? В себя поверил? Откуда тебе понять, что заслуживает оваций, что нет? – выпалил он; с напускной растерянностью огляделся по сторонам и добавил брезгливо, – кто это такой вообще? Где Евгеньевич? Пускают кого попало!

– Популярное заблуждение, – бойко парировал Сашка, – любой, кто хоть немного в музыке разбирается сразу поймет плохая она или нет.

– Тому, кто разбирается немного, не дано сочинять! Помалкивал бы! Пивко с водкой вон лучше хлебай! – дрожащими губами проговорил Лилеев и огляделся с надменной ухмылкой, выискивая одобрение.

– Да уверен если попробую, у меня не хуже выйдет, – весело ответил Сашка и подмигнул какой-то девушке напротив. Та отвернулась.

– Ну беги, сочиняй! – взорвался Лилеев, указывая бокалом на рояль, – языком трепать вы все горазды – академики.

– Да как делать нечего! – выпалил Сашка и уже было привстал из-за столика как Генка его придержал.

– Вы еще «батл» устройте! – весело выкрикнули из толпы.

– Точно! Точно! – подхватили остальные, – «Батл» давай!

Лилеев на мгновение замешкался, снова бросил на Сашку презрительный взгляд, в глазах заблестел азарт.

– Пари заключим! – громогласно объявил он, – от каждого произведение новое. Победит которому рукоплескать хлеще будут. Успеешь до конца лета сочинить? Не сольешься?

– Успею!

– Другое дело. Дуэль на тридцать первое августа назначим: в мой день рождения! – торжественно объявил Лилеев, – Гена, а ну разбей!

Дуэлянты сцепились ладонями. Генка слегка помялся, вытер руку об рубашку и, отчего-то грустно улыбнувшись, разбил.

Гости наполнили зал овациями еще большей силы. Лилеев, казалось, забыв о нанесенной обиде, закончил обход зала и вернулся к роялю.

– Тридцать первого! Не проспи! – крикнул он Сашке и взмахнул бокалом —половина пролилась на клавиши.

– В полночь! – дерзко ответил Сашка, – мой первый в жизни опус – ваш! – добавил он и театрально поклонился гостям.

Лилеев осушил бокал, бросил в Сашку снисходительный взгляд, расхохотался и направился к ступенькам.

Сашка тут же вскочил; постоял немного, справляясь с «вертолетами»; подошел к роялю, и платком аккуратно вытер клавиши. Диджей почтительно дал ему под козырек и запустил пластинки. Не прошло и пары секунд как танцпол наполнился истомившимися по ночной движухе гуляками.