Она моя зависимость

А если в итоге она вообще не сможет родить?

Бред. Все это какой-то бред.

Я злюсь. На нее и на себя. Ее слова и кощунственные решения отбойным молотком бьют по самолюбию.

О да. Она не просто его задела, она разодрала все в клочья.

Понимание, что ей не нужен наш ребенок, мой ребенок, скручивает внутренности в тугой узел. Холодит.

Останавливаю машину у первого попавшегося супермаркета. Впервые за последний год хочется покурить. Говорят, что, как бы ты ни бросал, когда-либо все равно вернешься к этой чертовой привычке.

– Сиди тут, – смеряю ее взглядом и выхожу на улицу.

Наблюдаю за Есей через ростовое магазинное окно, пока стою на кассе. Срываю с пачки хрустящую пленку. Огибаю машину и, опершись на дверь, прикуриваю.

Легкие сжимаются под напором едкого дыма. Морщусь.

В салон возвращаюсь в уже более стабильном состоянии. Уверенность, что до дома мы точно доедем без скандала, закрепляется на подкорке.

В квартире Токарева сразу же запирается в ванной. Стою у двери все время, что там шумит вода. Но даже этот звук не в состоянии перекрыть ее рыдания. Я отчетливо слышу, как она плачет. Нет. Воет. Громко и надрывно.

Зарываюсь пятерней в волосы и иду на кухню.

Я не ожидал, что все получится именно так. Не думал об этом. Никогда.

Дети были где-то за гранью моего мира. Чем-то далеким и в ближайшее время неактуальным. Но все вышло, как вышло.

Опускаюсь на стул, упираясь локтями в колени. Кисти, сцепленные в замок, болтаются в воздухе.

В прихожей слышится шорох. Дверь в ванной распахивается. Поворачиваю голову. Еся появляется в проеме кухне через минуту. Замирает, хватается рукой за косяк. Впивается пальцами в деревяшку. Смотрит на меня своими заплаканными глазами.

У нее губы дрожат. А я даже сказать ничего не могу. В башке какой-то вакуум.

– Присядь, – перекатываю эти слова на языке, чувствуя сухость во рту.

Она шмыгает носом и садится напротив. Нас разделяет стол. Складывает руки на колени.

Резким движением подаюсь к ней и переставляю стул ближе. Касаюсь ее ледяных пальцев. Сжимаю совсем чуть-чуть.

– Давай поговорим спокойно.

– Давай, – выдыхает. – Я не готова.

Снова начинает старую шарманку.

– Понимаю. Не принимай решения сгоряча. Давай дождемся точных результатов. Я во всем тебя поддержу. В любом твоем решении.

Я, конечно, лукавлю. Можно сказать, даже жестко вру. Но ей об этом знать необязательно. Ее решение, по крайней мере то, о котором она твердит сейчас без остановки, мне не нравится. Но устраивать сейчас скандал и убеждать ее, что так делать нельзя и она хочет поступить неправильно, – сущий бред. Не поможет. Только хуже станет.

– Ладно, – часто кивает. – Завтра придет результат.

Она смотрит в пол. Что-то бормочет, а потом спрашивает:

– Зачем тебе это? Я не понимаю. И чувствую себя от этого еще паршивее.

– Ну он же наш, – пожимаю плечами и касаюсь ее живота.

На самом деле особо я ничего не чувствую. Во мне нет прилива нежности, трепета или какого-то осознанного понимания, что внутри нее зарождается жизнь. Для меня это просто факт, не больше.

Но и позволить ей принять решение, о котором мы оба после будем сожалеть, я тоже не могу. Кто-то должен быть сильнее и взять на себя ответственность за то, что происходит. В конечном счете это не трагедия. И мне очень не хочется, чтобы все в нее превращалось.

– Я думала, что все будет иначе. Позже. Я хотела по-другому… Боже, – накрывает лицо ладонями, – выйти замуж по залету. Это же, это же просто предел моих мечтаний. А что, если через год мы бы расстались? Не сошлись. А теперь, теперь все будет зациклено на том, что у нас есть ребенок.

– То есть ты хотела от меня уйти? – приподнимаю бровь. – Через год.

– Что? – она хмурится. – Андрей, это не смешно. Все это очень и очень серьезно. Ты не понимаешь! Просто не понимаешь.

Она продолжает говорить, но почему-то именно в этот момент мое терпение лопается.

Отпускаю ее руки и вихрем поднимаюсь со стула. Тот падает на пол, запрокинув ножки вверх.

– Хватит! – рявкаю, замечая и то, как она вздрагивает, и то, как притискивается ближе к стене. Смотрит на меня своими огромными, ошарашенными глазами почти не дыша.

Есения

У меня звенит в ушах.

Я чувствую его злость. Она заползает под мою кожу по миллиметру.

Поднимаю взгляд, замечая, как Андрей смахивает со стола отсек, где стоят соль и перечница. Звук бьющегося стекла оглушает. Мелкие осколки рассыпаются по полу и так ярко бликуют на солнце. Оно прорывается тонкими лучиками через окно, хотя еще пару минут назад небо было затянуто плотной грядой туч.

Мне невыносимо больно. Так паршиво. От происходящего, от собственных слов, от страхов, что преследуют вот уже сутки.

Андрей больше на меня не смотрит. Просто убирает руки в карманы брюк и выходит из кухни.

Я слышу шум в прихожей. Отчетливый вжик молнии на куртке. И выбегаю следом.

– Мне нужно проветриться, – он моментально ловит мой взгляд, в котором считывает немой вопрос.

– Андрей, – прижимаюсь виском к выпирающему дверному косяку.

Он отворачивается. Видимо, его лимит терпения я исчерпала. Входная дверь закрывается. Он уходит без слов.

Сама я сказать сейчас что-либо просто не в состоянии. Язык к небу приклеился. А из глаз снова покатились слезы. Боже…

Вот и стою посреди прихожей, абсолютно не зная, куда себя деть. Тело покрывается мурашками. Зябко. Растираю плечи, но это не помогает. Все кажется таким абсурдным.

Как я могла? Нужно было сначала думать, а потом молоть всю ту чушь, что скопилась в моей голове. Хотя сейчас-то уж что?

Насколько бы ужасно это ни звучало, но говорила я правду. То, что думала и чувствовала. Я была с ним честна. Да, слишком эмоциональна, но честна.

Почему все и всегда знают лучше тебя самой? Почему люди воспринимают чужие неугодные им решения и страхи в штыки? Хотя какие решения? Ничего я не решила. Все это болталось и болтается на этапе размышлений. Меня просто захватила паника. Настолько сильная, что вычленить из собственных же мыслей что-то рациональное было невозможно.

Перед глазами только и мелькали картинки моего детства. Несостоявшегося детства, когда приходилось быть старше, чем ты есть. Лишний раз не плакать и ничего не просить. Слушать маму, помогать ей. Взвалить на себя груз воспитания младших сестер, потому что так надо. А потом вырасти и понять, что ничего тебе не надо. Ни семьи, ни детей. Ничего.

Меня невероятно устраивали наши с Андреем отношения. Мы были вдвоем, и нам было хорошо. Может это и эгоистично, но покажите мне хоть одного человека, кто в какой-то мере не эгоист…

А теперь… теперь я снова должна нести ответственность не только за себя, и это пугает. Так сильно пугает.

Что, если я и правда не смогу полюбить этого ребенка? Что, если у меня не проснется этот самый материнский инстинкт? Что тогда-то делать?

Как с этим жить? Как жить с осознанием, что ты полное дерьмо?

Да, вот такая она я. Жалкая, слабая и, видимо, не умеющая нести ответственность.

Следующий час я костерю себя на чем свет стоит и слоняюсь по квартире. Чувство вины во мне вопит настолько громко, что хочется зажать ладонями уши, чтобы больше этого не слышать. Только вот не помогает. Внутренний голос так просто не заткнешь. Несколько раз пытаюсь позвонить Андрею, но он скидывает вызов. Сглотнув скопившуюся во рту горечь, набираю сообщение о том, что была не права.

Отправляю. В ответ тишина. Он даже не прочитал.

Руки начинают дрожать. Эмоции душат. Кончики пальцев покалывает.

Нужно чем-то себя занять. Срочно. Иначе я действительно сойду с ума.

Собравшись с силами, подметаю и смахиваю в ведро осколки стеклянных баночек из-под приправ, а потом избавляюсь от тестов, что до сих пор валяются в ванной.

Ставлю чайник. Не то чтобы я хотела пить чай, просто если Андрей вернется…

Если вернется – эта мысль меня не покидает. Что, если это конец?