Страница 5 из 50
— Настя, ты пьяная! Ты сколько выпила? — говорит он, а сам наливает ещё. Опять выпивает, и дышит мне в ухо. Так яростно. Так горячо.
— Не тваиво ума дело, — говорю я, коверкая фразы. Вспоминаю сейчас его… ту! И «масюличка» в чате, такое противное гадкое слово. Ведь он на него не похож…
— Самойлова…, - предостерегающе шепчет Илья.
— Я Кущ. щинская, — с трудом удаётся мне выразить мысль.
— Ты Самойлова, Настя, — говорит он так, будто метит меня. Будто я — его вещь!
— Эт временно! — бросаю с усмешкой, и отправляю одну виноградину в рот.
— Настя, что происходит? — барабанит он пальцами по столу, подбирается ими ко мне.
— Эт ты мне скжи! — вырывается резко. И я ощущаю, как больно внутри. Он так близко, и так далеко. Ни обнять, ни укрыться от мира в тепле его рук. Теперь он — чужой! Он — предатель. Теперь я одна. Навсегда…
Он смотрит на время наручных часов. Они у него дорогие. И говорит, стукнув ладонью:
— Всё, моё терпение лопнуло.
Я ощущаю, как руки, схватив меня сзади за талию, рывком отнимают от стойки. С трудом удержавшись, кричу, что есть сил! Мгновением после — вишу у него на плече, как безвольная кукла. Какой же он сильный! И даже мои кулаки не вынуждают его отпустить.
— Маааааш! — взываю к подруге.
Та, отвлёкшись от флирта, бежит позади.
— Настюха, держись! — и, поравнявшись с Ильёй, вопрошает, — Куда ты её?
— Домой! Нагулялась, — слышу сквозь собственный стон.
— Гуляют коты и мужья! — возражает подруга.
— Кошки тоже гуляют, — отвечает супруг.
Мне и стыдно и горестно. Раньше бы я никогда… Но теперь! Провожаю мутнеющим взглядом барную стойку. Там, прислонившись, стоит мой случайный знакомый. И смотрит на то, как меня сквозь толпу тянет к выходу собственный муж.
Глава 4
Машину ведёт его друг, вездесущий Олежа. Он увивался за мной, ещё в институтские годы. Но тогда я была очень правильной девочкой, и усиленно грызла «гранит».
Илья откровенно «подпортил» меня, во всех смыслах этого слова. Он стал первым мужчиной, отобрал у подруг, и поставил жирный крест на красном дипломе. Какой там диплом!
Мы только и делали, что целовались по паркам и скверам. Ютились в каких-то квартирах, отирали чужие углы. Илья уверял, что всё будет! И мне не придётся надраивать пол и готовить. А я с упоением драила! Так хотелось уюта, тепла в своём собственном гнёздышке.
Гнездо, а точнее, наш дом, появился не сразу. Сперва мужу дали квартиру. Он был на хорошем счету. Затем, когда кто-то из высших увидел в нём «потенциал», то стремительно двинулся вверх по карьерной лестнице. И очень скоро достиг самой высшей ступени.
В том, что он очень талантлив, я не сомневалась никогда! И поддержала его даже в те времена, когда он допоздна пропадал на работе. Ждала его дома, как верная мать и жена. Тогда у нас рос Дениска.
Но, чем выше взлетал мой супруг, тем острее я ощущала своё одиночество. Как будто бы стала ему не нужна! Хотя он говорил: «Это всё для семьи». Но семья между тем, оказалась за кадром его новой жизни.
Корпоративы, куда иногда он брал и меня. Только там я казалась себя неуместной! Его вечное «после», «потом», «не сейчас», которые уже стали нормой. Командировки. В одной из которых он мне изменил…
Меня болтает, тошнит. Но я стойко терплю. Отодвинувшись дальше, к окну, чтобы только его не касаться. Илья изучает меня. Даже затылком я ощущаю его хмурый взгляд.
Смотрю в телефон. Семь пропущенных. Немудрено, что он злится! Хотя его злость — ерунда, по сравнению с тем, что чувствую я. Ярость рвётся наружу. Но не здесь, не сейчас. Не при нём же!
Олег смотрит в зеркало заднего вида. На меня. На Илью. Но молчит. Чтоб заглушить тишину, включает какую-то музыку. Мне всё равно. В голове ещё шумно и мутно от клубных битов. Но тело уже не проявляет желания двигаться. Теперь ему хочется спать.
Я прислоняюсь щекой, ощущаю прохладу стекла. Вспоминаю, как ехала также, в машине Ильи. Мне было тогда 25. Ту свою первую тачку, он купил у кого-то почти за бесценок. И очень любил. Начищал, красовался. Украсил бампер эмблемой «Porsche». Говорил, что когда-нибудь прокатит меня на взаправдашнем.
А мне было всё равно! Хоть на «Оке», лишь бы с ним. А теперь и на новеньком «Porsche» отсутствует чувство бескрайней свободы. Когда мы его потеряли?
Меня настигает безумная мысль. Что на Порше своём он катал эту шлюху! И открывал для неё люк на крыше. И наблюдал, как она развлекается, высунувшись наружу…
Становится гадко. Не только от мыслей. Но и от чувства тошноты, которое нарастает. Пытаюсь его подавить, закрываю глаза. Так больно сейчас, что под ресницами слёзы. Но я их держу, не даю им прорваться наружу.
Илья отвернулся. Теперь он смотрит в окно. Так далеко, и так близко. Любимый. Желанный. Чужой.
Авто тормозит у ворот нашей общей «халупы». Размером в 300 квадратов, считая подвал и гараж. Не так уж и много! Если учесть, какие дома у коллег. Но Илья, как сторонник теории «малой нужды» довольствуется тем, что имеет. Это касается дома, машины, вещей. Но не женщин! Одной ему мало. Кто знает, вдруг, кроме Снежинки, была ещё целая гроздь всевозможных девиц?
Выходим. Он проявляется галантность. Подаёт мне руку. В другой ситуации я бы отвергла её. Но не сейчас. Боюсь упасть в грязь лицом. В прямом смысле этого слова. В голове неустанно бомбит: «Самойлова! Дура! Ну кто заставлял тебя пить?».
И растревоженный качкой организм исторгает ненужное наземь. Под куст сирени. Сама посадила его в прошлом году. Хорошо, что машина Олега уже далеко. А Илья? Где он? Вот же! Стоит, отвернувшись спиной. Потому, что противно?
Вспоминаю, ни к месту, как он был заботлив, когда я носила Дениску. Меня мучил жуткий токсикоз! И утром он часто входил, приносил мне воды и держал мои волосы. Боже! А я дура, думала, так будет всегда…
Иду, чуть шатаясь к ступеням. Держусь за перила. Он в два счёта меня обгоняет, ковыряет ключом наш замок. Пропускает вперёд. Как любезно с его стороны! Вхожу, разуваюсь с трудом. Ощущаю себя хуже некуда.
Добравшись до кухни, наполняю стакан. Выпиваю его почти залпом. Вода освежает. Но мутный дурман до сих пор дребезжит в голове.
Илья появляется очень внезапно. Пуловер на нём тёмный, во тьме не видать. Вздрогнув, ставлю стакан на столешницу.
— Я жду, — говорит, опираясь ладонями в стол.
— Ч-чего ты ждёшь? — до сих пор заикаюсь. Теперь тет-а-тет, мне труднее себя контролировать. И язык норовит обмануть! Выдать что-нибудь лишнее.
— Объяснений! — добавляет Илья. И смотрит в упор на меня. Как я обычно смотрю на детей. С превосходством родителя. Главного в доме.
— Я не обязана…
— Ты дала ему свой телефон? — обрывает Илья мою гордую речь.
Пожимаю плечами:
— Ну и что, если так?
Он взрывается тут же:
— Какого, мать, хрена? Ты… Настя! — и мечется так, словно бык на корриде. Будто рога уже выросли. Да только не у него! У меня.
— А что, нельзя? — подавляю смешок. Намеренно злю его. Хочу поглядеть, до какой глубины он падёт.
Илья подбегает, оставив меня в западне. Между мойкой и ним всего пару метров. И я… С гордо задранным подбородком.
— Ты совсем охренела? — рычит он, склоняясь ко мне.
Терплю, чтобы не сдаться. Не позволить испугу собой завладеть. Какой же он мощный и жуткий сейчас. И впрямь как чудовище! Готовый меня умертвить. Сперва взглядом, а после…
— А ты? — отвечаю, смотря ему прямо в глаза.
— Что я? — хмурится, будто не может понять. А ведь и вправду не может! Мой козырь готов уже выпасть из рукава. Но я, подхватив на лету, оставляю возможность признаться.
— Ты н-ничего не хочешь мне ррасказать?
Он смотрит в упор. Ну, же! Хмыкает.
— Насть, не дури! — произносит любимую фразу.
Злюсь. Запрещённый приём. Эта фраза обычно звучит в совершенно другие моменты.
«Звучала», — поправляю себя. Привыкая к прошедшему времени. Теперь только так. Всё прошло. И любовь, и доверие. Что осталось? Любимые дети. И этот бессмысленный дом. Который я так старательно украшала, когда мы купили его.