Страница 31 из 93
Когда отвага с риском связана. прекрасна дерзости карьера, но если смелость безнаказанна, цена ей — хер пенсионера. Нельзя потухшее кадило раздуть молитвами опять, и лишь законченный мудило не в силах этого понять. Сквозь любую эпоху лихую у России дорога своя, и чужие идеи ни к хую, потому что своих до хуя. Свободное слово на воле пирует, и сразу же смачно и сочно общественной мысли зловонные струи фонтаном забили из почвы. В саду идей сейчас уныло, сад болен скепсисом и сплином, и лишь мечта славянофила цветет и пахнет нафталином. Когда однажды целая страна решает выбираться из гавна, то сложно ли представить, милый друг, какие веют запахи вокруг? Всегда во время передышки нас обольщает сладкий бред, что часовой уснул на вышке и тока в проволоке нет. Тянется, меняя имя автора, вечная российская игра: в прошлом — ослепительное завтра, в будущем — постыдное вчера. Куда-то мы несемся, вскачь гоня, тревожа малодушных тугодумов обилием бенгальского огня и множеством пожарников угрюмых. Я полон, временем гордясь, увы, предчувствиями грустными, ибо, едва освободясь, рабы становятся Прокрустами. Никакой государственный муж не спасет нас указом верховным: наше пьянство — от засухи душ, и лекарство должно быть духовным. Всеведущ, вездесущ и всемогущ, окутан голубыми небесами, Господь на нас глядит из райских кущ и думает: разъебывайтесь сами. Мне жалко усталых кремлевских владык, зовущих бежать и копать: гавно, подступившее им под кадык, народ не спешит разгребать. Нынче почти военное время для человечества: можно пропасть и сгинуть, можно воспрять и жить: время зовет нас вынуть самое сокровенное и на алтарь отечества бережно положить. Изнасилована временем и помята, как перина, власть немножечко беременна, но по-прежнему невинна. Вынесем все, чтоб мечту свою страстную Русь воплотила согласно судьбе; счастье, что жить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе. С упрямым и юрким нахальством струясь из-под каменных плит, под первым же мягким начальством Россия немедля бурлит. Устои покоя непрочны на русской болотистой топи, где грезы о крови и почве зудят в неприкаянной жопе. Народный разум — это дева, когда созрела для объятья; одной рукой стыдит без гнева, другой — расстегивает платье. Ты вождей наших. Боже, прости, их легко, хлопотливых, понять: им охота Россию спасти. но притом ничего не менять. Доблестно и отважно зла сокрушая рать, рыцарю очень важно шпоры не обосрать. Когда приходит время басен про волю, право и закон, мы забываем, как опасен околевающий дракон. Пейзаж России хорошеет, но нас не слышно в том саду; привычка жить с петлей на шее мешает жить с огнем в заду. Россия взором старческим и склочным следит сейчас в застенчивом испуге, как высохшее делается сочным, а вялое становится упругим. Я блеклыми глазами старожила любуюсь на прелестную погоду; Россия столько рабства пережила, что вытерпит и краткую свободу. Я мечтал ли, убогий фантаст, не способный к лихим переменам, что однажды отвагу придаст мне Россия под жопу коленом? Какая глупая пропажа! И нет виновных никого. Деталь российского пейзажа, я вдруг исчезну из него. Мы едем! И сердце разбитое колотится о грудь, обмирая. Прости нас, Россия немытая, и здравствуй, небритый Израиль!
ГАРИКИ ИЗ ИЕРУСАЛИМА