Страница 14 из 93
Господи, в интимном разговоре дерзкие прости мои слова: сладость утопических теорий — пробуй Ты на авторах сперва. Ох, и смутно сегодня в отчизне: сыро, грязь, темнота, кривотолки: и вспухают удавами слизни, и по-лисьи к ним ластятся волки. В первый тот субботник, что давно датой стал во всех календарях, бережно Ильич носил бревно, спиленное в первых лагерях. Не в том беда, что наглой челяди доступен жирный ананас, а в том, что это манит в нелюди детей, растущих возле нас Для всех у нас отыщется работа, всегда в России требуются руки, так насухо мы высушим болота, что мучиться в пустынях будут внуки. Есть явное, яркое сходство у бравых моих командиров: густой аромат благородства сочится из ихних мундиров. Египет зарыдал бы, аплодируя, увидев, что выделывает скиф: мы создали, вождя мумифицируя, одновременно мумию и миф.
Глава 4
СКОЛЬ ПЫЛКИ РАЗГОВОРЫ О ГОЛГОФЕ
ЗА РЮМКОЙ КОНЬЯКА И ЧАШКОЙ КОФЕ
Он был заядлый либерал, полемизировал с режимом и щедро женщин оделял своим заветным содержимым. Устав от книг, люблю забиться в дым либерального салона, где вольнодумные девицы сидят, раскрывши рты и лона. Не славой, не скандалом, не грехом, тем более не устной канителью — поэты поверяются стихом, как бабы проверяются постелью. Весь немалый свой досуг до поры, пока не сели, мы подпиливали сук, на котором мы висели. Кишит певцов столпотворение, цедя из кассы благодать; когда продажно вдохновение, то сложно рукопись продать. Такая жгла его тоска и так томился он, что даже ветры испускал печальные, как стон. Мои походы в гости столь нечасты, что мне скорей приятен этот вид, когда эстет с уклоном в педерасты рассказывает, как его снобит. Дай, Боже, мне столько годов (а больше не надо и дня), во сколько приличных домов вторично не звали меня. В любом и всяческом творце заметно с первого же взгляда, что в каждом творческом лице есть доля творческого зада. Души незаменимое меню, махровые цветы высоких сказок нещадно угрызает на корню червяк материальных неувязок. Обсуживая лифчиков размеры, а также мировые небосклоны, пируют уцененные Венеры и траченые молью Аполлоны. Очень многие дяди и тети по незрелости вкуса и слуха очень склонны томление плоти принимать за явление духа. В себя вовнутрь эпохи соль впитав и чувствуя сквозь стены, поэт — не врач, он только боль, струна и нерв, и прут антенны. Люблю я ужин либеральный, духовен плотский аппетит, и громко чей-нибудь нахальный светильник разума коптит. Много раз, будто кашу намасливал, книги мыслями я начинял, а цитаты из умерших классиков по невежеству сам сочинял. Я чтенью — жизнь отдал. Душа в огне, глаза слепит сочувственная влага. И в жизни пригодилось это мне, как в тундре — туалетная бумага. Будь сам собой. Смешны и жалки потуги выдуманным быть; ничуть не стыдно — петь фиалки и зад от курицы любить. Я пришел к тебе с приветом, я прочел твои тетради: в прошлом веке неким Фетом был ты жутко обокраден. Так долго гнул он горб и бедно ел, что, вдруг узду удачи ухватив, настолько от успеха охуел, что носит как берет презерватив. Я прочел твою книгу. Большая. Ты вложил туда всю свою силу. И цитаты ее украшают, как цветы украшают могилу. Обожая талант свой и сложность, так томится он жаждой дерзнуть, что обидна ему невозможность самому себе жопу лизнуть. Увы, но я не деликатен и вечно с наглостью циничной интересуюсь формой пятен на нимбах святости различной.